- А пахать - опять на кобыле?
- Не на кобыле, темный человек! На себе самих и пахать, и сеять, и скородить
будем!
-Это не по мне! - зевнул уставший ехать, убивать и разговаривать Бубнов. - Я в
хомут сроду не полезу! А без ломтевозов - жить не могу!
По колебанию ночного воздуха он понял, что люди переглянулись.
- Убивать будете? Тогда уж быстро валяйте - я болеть не люблю!
- Мы людей не трогаем! - ответили невидимые и скрылись.
Бубнов лег на теплую землю и заснул, Ему приснилось что-то мучительно родное и
огромное, от чего нечем заслониться, что нельзя убить, забыть или похоронить и с
чем невозможно навсегда слиться, а можно только любить безответной любовью
сироты. Потом это огромное и родное сжалось до сияющей водяной капли и капнуло
ему на плечо. Бубнов проснулся. Солнце стояло в зените и глупо грело землю и
лежащего на ней Бубнова. Кругом лежали куски взорванного ломтевоза. Рядом с
ногами машиниста валялся несожженный ломоть буржуазной плоти, так и не
превратившийся в пролетарский пар. Бубнов посмотрел на свое плечо и увидел в нем
торец белогвардейской пули.
"Зацепило, все-таки! А я боялся богородицей небеременной остаться!" - весело
подумал Бубнов и вытащил пулю из плеча. Черная кровь, скопившаяся под пулей,
лениво потекла из раны. Бубнов поднял ломоть и приложил его к плечу Надо было
идти куда-то.
"Дойду хоть до Житной! Там телеграмму в депо отстучат: ломтевоз взорвали
антимашинные люди!" - подумал Бубнов.
Он выбрался на полотно и двинулся по черным шпалам.
На ходу Бубнов думал о новом ломтевозе, который, как конь седока, где-то в
темном пространстве спокойно дожидается его.
"Не буду же я теперь пехом по земле драть! - рассуждал машинист. - На ломтевозе
жить интереснее. И думать медленно не надо, как во время хотьбы. Там за тебя
механика думает железными мыслями".
Верст через шесть показалась Житная.
Бубнов устал от скучной хотьбы и от прижимания буржуазного мяса к раненому
плечу, поэтому не пошел на станцию, а стукнул в ворота самого первого двора:
воды напиться. Ворота были не заперты. Бубнов вошел на двор. Лежащая на
перегретой соломе собака сонно посмотрела на него.
- Хозяин! - позвал Бубнов.
- Чиво надо? - отозвался из сенного сарая женский голос.
- Воды попить!
- Чиво? Зайди, не слышу!
Бубнов вошел в полупустой и полутемный сарай и с трудом разглядел невероятно
толстую голую женщину, лежащую на сене и лузгающую семечки.
- Воды, говорю, попить! - произнес Бубнов, удивляясь белым формам необычного
человеческого существа.
- Говори громче, чего пищишь как комар! - посоветовала женщина.
Бубнов шагнул вперед, чтобы крикнуть, и провалился в глубокий, клином сужающийся
погреб, вырытый не для сохранения продуктов. Очнувшись, машинист глянул наверх.
Толстая женщина внимательно смотрела на него.
- Поживи здеся, - сказала она.
- Ты что, вдовая? - спросил Бубнов, не понимая.
- Я цельная, - ответила женщина и сплюнула шелуху.
- У меня предписание. Меня люди ждут, - зашевелился на земляных комьях Бубнов.
- Покажь! - женщина бросила ему кузовок на веревке. Бубнов достал предписание,
вложил в кузовок. Женщина подтянула кузовок к себе и долго читала предписание,
шевеля толстыми губами.
- Ничиво! - она спрятала предписание у себя между громадных ляжек. - Спи! Я на
тебя типерь часто пялиться буду!
Дубовая крышка захлопнулась над головой Бубнова.
По шкале Витте в этом тексте 79% L-гармонии.
It's hard to believe, рипс нимада табень?
Платонова-3 инкубировали питерские чжуаньмыньцзя семь месяцев назад после двух
dis-провалов, сильно подорвавших авторитет школы Файбисовича и Со. В генсреде к
питерцам отношение похожее на юйван синвэй твоего чоуди Мартина на свадьбе у
Саввы: бить по гаовань парализованного Илью Муромца способен каждый
посредственный байчи. А Файбисович сумел доказать всем неблагородным ванам, что
он не лаовай в генинже и способен не раскрасить носорога с RK.
Что и продемонстрировал живой стол Платонов-3.
Ждем от него не более 2 кг голубого сала. Места отложения - локтевые и коленные
сгибы, пах, простата (sic!), защечные мешки,
Ликуй, ЦИКЛОПик.
Boris.
16 января.
Все-таки военные - свиньи не только по определению.
Вчера напились с полковником (остальные потащились
на охоту). И этот пеньтань шагуа полез ко мне. Поначалу
начал издалека, как типичный фиолет:
- Борис, вы не представляете, как мне надоел запах живородящих сапог в казарме.
Я забыл, как пахнет чистая мужская кожа.
Ты знаешь, я всегда волосею от такого razbega. Мои ритуальные усмешки не
помогли, этот ханкун мудень двинул прямо в LOB:
- Борис, вы пробировали 3 плюс Каролина?
- Нет. И вряд ли пробирую.
- Почему?
- Я предпочитаю чистый мультисекс.
- Откуда такой квиетизм?
- От моего психосомо, полковник.
- Вы обкрадываете себя.
- Ничуть. Просто не хочу дисгармонировать мой LV.
Пауза.
Рипс, для каждого шагуа упоминание LV - удар по темному темени. Помолчали.
Полковник глотнул "Кати Бобринской" и надолго уперся в меня ежиными глазами:
- Борис, я спрашиваю не просто так.
(Будто я не DOGадался, рипс табень тудин.)
Оказывается, несмотря на свой ADAR, этот муравьед пробирует после отбоя вонючий
3 плюс Каролина. С сержантами. И еще жалуется на солдатский запах. Серый
лянмяньпай. Как и все его поколение. Но это все - хушо бадао, мальчик мой
прозрачноухий.
Чехов-3: без сюрпризов, но и без соплей.
Объект сильно изможден процессом и ееееееееле дышит.
Почитай.
Чехов-3
Погребение Аттиса
драматический этюд в одном действии
Виктор Николаевич Полозов, помещик.
I
Часть яблоневого сада в имении Полозова. Антон роет яму меж двух старых яблонь.
Вечереет.
АНТОН (тяжело дыша). Господи... Иисусе Христе... помилуй нас, грешных. Это надо
же такое удумать - в саду хоронить. Будто других мест нет. До чего же мы дошли,
прости, Господи. А мне-то грех на старости лет. Да и барину-то стыдно... ой, как
стыдно-с! Жаль, старый барин помер, а то б сказал, как бывало, - выкинь ты,
Витюша, эти кардыбалеты из головы.
Входит Знаменская с веткой сирени; на ней забрызганный грязью плащ и испанская
шляпа с широкими полями.
АНТОН. Господи, Арина Борисовна!
ЗНАМЕНСКАЯ. Ты узнал меня, Антон. Как это славно! Здравствуй.
АНТОН (кланяется). Желаю здравствовать! Как же - не узнать! Как же - не узнать!
(Суетится, бросает лопату.) Помилуйте, позвольте, я сию минуту доложу.
ЗНАМЕНСКАЯ. Не надо никому ничего докладывать.
АНТОН (торопится идти в дом). Как же! Как же!
ЗНАМЕНСКАЯ (останавливает его). Постой. Я говорю - не надо.
АНТОН. Да барин ведь, поди, давно ждет вас.
ЗНАМЕНСКАЯ. Милый, хороший Антон. Меня здесь давно уже никто не ждет.
(Осматривается.) За два года ничего не изменилось. И дом все тот же. И сад. И
даже флюгер над мезонином все такой же ржавый.
АНТОН. Да кто ж туда полезет красить-то, барыня, голубушка! Я уж в летах, а
работников барин нанимать не желают-с, потому как денег нет. Уж и управляющего
рассчитал, и горничную. Один я остался. Что уж тут до флюгера - крыльцо
поправить не на что!
ЗНАМЕНСКАЯ. А где качели? Они висели вон на той яблоне.
АНТОН. Веревки сопрели, вот я и срезал. А барин и не заметили-с, кому ж качаться
теперь? Наталья Николавна с детьми больше не приезжают. (Спохватывается.)