Чтение 26–й страницы книги ~Голубое сало~

Магистр пошел между стеллажами по извилистому проходу, скудно освещенному
редкими лампами без плафонов, и после долгого плутания оказался в небольшом
закутке. Здесь стояла раскладушка с рваными одеялами и замызганной подушкой,
серая тумбочка, электроплитка с темно-зеленым чайником, стол-тумба, покрытый
цветастой истертой клеенкой. За столом, на металлическом стуле сидел маленький
человек с длинной белой бородой и в очках со сломанной дужкой. Он пил крепко
заваренный чай из алюминиевой кружки. На столе в коричневой бумаге лежал кусок
вареной колбасы, надкусанный батон белого хлеба и четыре куска сахара-рафинада.
- Здравствуй, Савелий, - проговорил магистр. - Наше вам, - кивнул Савелий, шумно
прихлебывая из кружки.
Магистр стоял с кейсом в руке, молча глядя на сидящего.
- Ну что, принес? - спросил Савелий.
- Да.
- Сколько?
- Одиннадцать тысяч двести пятьдесят восемь платиновых грамм.
Савелий усмехнулся:
- Ты б еще миллиграммы подсчитал! Сколько кусков-то?
- Двенадцать.
- Нормально... - Савелий допил чай и стал заворачивать хлеб, колбасу и сахар в
бумагу. - А то твои орлы сказали - семь. Семь! Курам на смех...
Он убрал сверток в тумбочку, протер запотевшие очки и посмотрел на магистра:
- Садись, батенька. В ногах правды нет.
Магистр поискал глазами, куда бы сесть. Савелий указал ему на раскладушку
Магистр сел, раскладушка заскрипела под ним. Он положил кейс себе на колени и
тяжело вздохнул.
- Что это ты, батенька, сопишь как корова стельная? Стряслось что?
- Да нет, все в порядке.
- Ой-ли? У вас - и все в порядке? У пауков в банке все в порядке быть не должно.

- Савелий, я с тобой посоветоваться хочу. - К вашим услугам.
- Понимаешь... - магистр вздохнул. - Не знаю с чего начать. Клубок какой-то...
- Начни с начала.
- Ты засахаренную руку Сола видел? На восьмом уровне?
- Батенька, я не только видел. Я ее раз двести пятьдесят лизал, когда приемщиком
служил. Каждое утро, после общей молитвы. Помолимся Земле Теплой, потом
приложимся - и на службу Хорошее время было.
- Понимаешь, со мной последние восемь суток что-то странное происходит. Вот мои
руки - смотри, - магистр повернул к себе свои широкие белые ладони с пухлыми
пальцами. - И вот каждый раз, когда я смотрю на них, - вот здесь, в запястьях, я
вижу детские руки. Но золотые. То есть - в каждом своем запястье я вижу
маленькую золотую детскую руку.
- Золотую? - спросил Савелий.
- Это как бы живое золото. Не металл. Они подвижны, как нормальные детские руки,
но золотые, с таким красноватым отливом. И эти ручки имеют свой язык. Это не
язык глухонемых, построенный на комбинациях пальцев, а язык, основанный на
поворотах этих ручек. Они вращаются вокруг своих запястьев - вправо-влево,
влево-вправо. Полные обороты, неполные, полуобороты, четвертьобороты - это их
язык. Несложный. Я понял его сразу
- Сразу?
- Да-да. Два оборота по часовой - это буква А, два оборота против часовой - Е,
полуоборот по часовой - О, против часовой - М, и так далее. Простой, совсем
простой язык.
- И что тебе передают эти золотые ручки?
- Разное, разное. Иногда это короткие сообщения, иногда - длинные, очень длинные
тексты.
- И какого рода сообщения?
- Ну, например: "Знай о втором прободении Марка". Или: "Половины шаров
заставляют попробовать мясную картечь".
- А длинные тексты?
- Вот это самое... необычное. И я не знаю, что это такое.
- Ну, а что это за тексты?
Магистр достал из внутреннего кармана пиджака листки бумаги, развернул:
- Со вчерашнего дня я их стал записывать. Это - самый короткий текст.
Послушай...
- Дай я сам прочту, - Савелий забрал у магистра листки, расправил на столе и
стал читать.

Заплыв

- Цитата номер двадцать шесть, слушай мою команду! - низкорослый маршал войск
речной агитации сипло втянул в себя ночной воздух и прокричал: - Зажечь факела!
Длинная колонна, выстроенная на набережной Города из мускулистых голых людей,
качнулась, ожила еле заметным движением: тысяча рук метнулись к тысяче бритых
висков, выхватили из-за ушей тысячу спичек и чиркнули ими по тысяче голых бедер.

Крохотные огоньки одновременно подскочили кверху, и через мгновенье маршал
судорожно сощурил привыкшие к темноте глаза: факелы вспыхнули, языки пламени
метнулись к темно-фиолетовому небу
Маршал придирчиво ощупал глазами ряды голых тел и снова открыл рот:
- Не меняя построения, соблюдая дистанцию, в воду вой-ти!
Построенная особым порядком колонна тронулась и. не слышно ступая босыми ногами,
стала быстро сползать по гранитным ступеням набережной к черной неподвижной воде
Реки. Вода расступилась и впустила в себя весь полк. Солдаты осторожно
погружались в студеную сентябрьскую воду, отталкивались от каменистого дна и
плыли в том же порядке, держа над бритыми головами ярко горящие факелы. Через
минуту колонна выплыла на середину Реки, где быстрое течение подхватило ее и
понесло.

Самым тяжелым условием в агитационных заплывах для Ивана был запрет перемены
рук.
Плыть в ледяной воде он мог долго, но пять бесконечных часов держать в предельно
вытянутой руке шестикилограммовый факел было по-настоящему тяжело. И как он ни
готовился к заплыву, какими тренажерами не изнурял свою правую руку, - все равно
к рассвету ее сводило мелкой дрожью и не было силы, способной обуздать эту
проклятую дрожь. Инъекции, втирания, электромагнитная терапия не помогали.
Тем не менее, Иван считался лучшим пловцом в своем полку и ему вот уже шесть лет
доверяли самые ответственные места в цитатах.
И сегодня он плыл запятой - единственной запятой в длинной, первой степени
сложности цитате из Книги Равенства: ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ВОПРОСОВ СОВРЕМЕННОГО
ЦЕЛЕВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА БОРО ЯВЛЯЛСЯ, ЯВЛЯЕТСЯ И БУДЕТ ЯВЛЯТЬСЯ ВОПРОС
СВОЕВРЕМЕННОГО УСИЛЕНИЯ КОНТРАСТА .
Точка в конце цитаты не ставилась, поэтому единственным знаком препинания была
запятая, рождаемая пламенем шестикилограммового конусообразного факела Ивана.
Синхронное плаванье давалось Ивану легко - он, с детства выросший на море, давно
признал в воде вторую стихию, а после четырех лет ВВАП
(военно-водно-агитационной подготовки) вообще не представлял свою жизнь без этих
долгих, пропахших рекой ночей, без черной, дробящей всполохи пламени, воды, без
свинцовой боли, постепенно охватывающей руку с факелом, без предрассветного
завтрака в чистой полковой столовой.
Служба, словно Река, быстро и плавно несла Ивана: поначалу его как новичка
ставили в середины больших прочных букв Ж, Ш и Щ, потом, убедившись в точности
его плаванья, стали постепенно смещать к краям. Так после двух лет он уже плавал
левой ножкой Д, или вместе с рябым татарином Эльдаром составлял хвостик у Щ.
Еще через год Ивану поручили плавание в тире и восклицательных знаках, а после
нанесения почетной татуировки "пловец-агитатор высшей категории" - доверили
запятые.
За семь лет службы Иван имел звание младшего сержанта, медаль "Государственный
пловец", множество устных похвал перед строем и почетную грамоту "За образцовую
службу при водном транспортировании VI-ой главы книги Аделаиды Свет "Новые люди"
(главу транспортировали в течение четырех месяцев, и каждую ночь Иван плавал
запятой).

Он набрал в легкие побольше воздуха и медленно выпустил его в пахнущую илом
воду. Факел наклонился, но пальцы привычно выпрямили его, крепче сжав
металлический корпус.
Тело уже успело согреться, дрожь оставила подбородок, ноги послушными рывками
стригли воду Впереди белели десять бритых голов вертикальной ножки Я, а за ними
дрожала, зыбилась огненная масса факелов колонны.
Иван точно знал свое место - шесть метров от левой крайней головы, и плыл со
спокойной размеренностью, сдерживая дыхание. Нельзя отклоняться ни влево ни
вправо, нельзя торопиться, но и нельзя отставать, иначе запятая приклеится к
другому Я.
Факел горел ярко, пламя часто срывалось вбок, тянулось к тяжело шевелящейся
воде, плясало над ее поверхностью и снова выравнивалось.
Во время заплывов Иван любил смотреть на звезды. Сейчас они висели особенно
низко, сверкая холодно и колюче.
Он перевернулся на спину, почувствовал, как вода обожгла бритый затылок, и
улыбнулся. Звезды неподвижно стояли на месте.
Он знал, что опасно долго смотреть на них - можно не заметить, как сзади
наплывет косая ножка Я, а бритые головы с ужасом наткнутся на отставшую запятую.
Иван оглянулся. За ним в "косухе" и "полумесяце" плыли его товарищи: Муртазов,
Холмогоров, Петров, Доронин, Шейнблат, Попович, Ким, Борисов и Герасименко. Лица
их были спокойны и сосредоточенны, Иван понимал, что своей запятой делит это
длинное, но очень нужное людям предложение пополам, и что без его факела оно