ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Едва неказистая пегая лошаденка, с чавканьем вытаскивая из грязи мосластые ноги,
выволокла поскрипывающую телегу на большак, как небритый возница, придержав
поводья, обернулся к Антону:
- Ну вот. А тутова через поле, и все. Рукой подать.
Антон спустил вниз онемевшие ноги, обутые в невысокие резиновые сапоги, снял с
телеги чемоданчик и, рассеянно скользнув рукой в прохладный карман плаща,
зачерпнул горсть монет:
- Спасибо. Спасибо тебе...
- Да не за что. Чего уж там, - усмехнулся мужик и вздохнул, подставляя
коричневую ладонь с узловатыми пальцами.
Монеты, коротко звякнув, скрылись в ней, лошадь лениво дернула, забирая вбок,
скаля желтые зубы и тряся гривой, Антон попятился от облепленного грязью колеса,
поправил выбившееся кашне.
- Тутова рукой подать! - крикнул мужик, чмокая и тыча пальцем в густой,
обложивший все вокруг туман.
- Я знаю, - тихо самому себе пробормотал Антон, перешел большак и ступил в
жнивье. Оно было мокрым, буровато-коричневым и слабо шуршало о сапоги.
- А там правей забирайте! Правей! - снова крикнул мужик, погоняя лошадь и
теряясь в тумане.
Антон улыбнулся, сдвинул пропитавшуюся влагой шляпу на затылок и неторопливо
зашагал, покачивая чемоданчиком.
Поле уходило вдаль, растворяясь в тумане, а он, густой как молоко, парил над
всем, тянулся, переходя в мутно-серое небо. Пахло сыростью, подгнившим сеном и
осенью - той самой, знакомой до боли, бесповоротно наступившей, холодящей виски
и пальцы, легким ознобом затекающей в широкие рукава плаща, перекликающейся
унылыми голосами невидимых птиц.
Чемоданчик еле слышно поскрипывал, ритмично покачиваясь в руке, жнивье тут же
счистило с сапог дорожную грязь. Антон оглянулся, пошел правей и увидел овраг,
явственно проступивший справа сквозь туман.
Он лежал - все тот же, широкий, с пологими, сплошь поросшими склонами, - лежал
забитый густым-прегустым кустарником, и торчало все то же сухое дерево и чернели
три пня, и виднелся чуть поодаль, вот он, камень - огромный, намертво вросший в
землю.
Антон подошел к краю.
Овраг простирался перед ним.
- Господи, как зарос... - пробормотал, улыбаясь, Антон и, нашаривая в карманах
папиросы, осторожно ступил на камень.
Он, казалось, стал меньше, еще сильнее утонув в земле. Его серая шершавая
поверхность сильно поросла мхом, а из-под скругленного края тянулась вверх
маленькая корявая березка в руку толщиной. Ее пожелтевшие, еще не опавшие листья
неподвижно замерли, блестя влагой.
Антон закурил, жадно втягивая в легкие горький, трезвящий голову дым.
Овраг... Он стал еще шире, но как он зарос! Откуда взялись эти густые кусты,
крепко сцепившиеся толстыми ветками? Тогда их не было и в помине, внизу росла
высокая трава, журчал, изгибаясь, узкий ручей, качались редкие головки камыша...
- Как зарос... - снова повторил Антон, спрыгнув с камня, двинулся по краю.
Папироса потрескивала, дым тянулся за сутуловатой спиной Антона, слоился под
полями шляпы.
Овраг стал расширяться, мелеть, кусты полезли наружу, вскоре обступили, поплыли
справа и слева, а под ногами захрустела трава - густая, высокая, пожелтевшая,
нещадно мочащая серые шерстяные брюки. Антон кинул окурок в куст, глянул вправо
и вдруг, - толкнуло в сердце, заставив забиться чаще: тропинка. Заросшая, еле
угадываемая в не кошенной, сожженной солнцем и измочаленной дождями траве, она
вела в туман, изгибаясь знакомыми с детства изгибами, звала за собой, тянула и
манила.
Он зашагал быстрее, переставая чувствовать усталость двухдневного пути, мокрые
колени и озябшие руки.
Прошлое - гибельно-сладкое, горьковатое, оживало с каждым шагом, вырастая из
тумана, поднимаясь слева - темным еловым бором, справа - тремя густыми липами, а
посередине, посередине...
Антон замедлил шаг.
Дом.
Все тот же.
Их дом. Его дом. Дом детства. Дом юности.
Крыша, крытая длинной щепой, две трубы - одна короче другой, темные окна. Сад,
непомерно разросшийся. И бор. И липы...
Он остановился, медленно расстегивая плащ и отводя кашне от горла.
- Боже мой...
С липы снялась сорока, спланировав, полетела низом, треща и посверкивая белыми
подкрыльями на темном фоне бора.
Антон постоял минуту и медленно двинулся к дому. А дом - приземистый,
обветшалый, кирпичный - стал плавно приближаться, разво-рачиваясь, поражая
страшно покосившимся крыльцом и черными глазни-цами окон.
Заросшая дорожка кончилась и под ногами ожили гнилые доски провалившегося
Махров Алексей
Андреев Николай
Андреев Николай
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Курылев Олег