самые изысканные!
одеянии с подрисованными глазами и безумно бледная. Лоренца вывела девицу на
середину зала и они принялись извиваться, прижавшись животами, повесив руки
по сторонам тела.
выкрики. Бельбо сидел неподвижно и наблюдал за происходящим с видом
финдиректора, пришедшего на репетицию. При этом он был мокрый от пота и у
него прыгал угол левого глаза - тик, которого до тех пор я не замечал.
причем пантомима становилась все похотливее - он отчетливо произнес:
за запястье и повел ее к выходу из галереи.
расплакалась, обняв его за шею: - Миленький, я София, твоя половина, не
сердись на меня за это...
и сказал в направлении зала:
встретился со мною глазами, так что сказанное им могло в равной степени
предназначаться и мне, и остальным, а может быть, просто самому себе. Он
сказал это почти шепотом, себе под нос, когда внимание к их персонам стало
явно ослабевать.
медленно, как самое естественное в данных обстоятельствах:
он говорит пустое, вздорное, суетное; но тайну, но оракул...
Garzoni, Il teatro de vari e diversi ceruelli mondani.
дополнениях. Господин Гарамон утвердил мою командировку в Мюнхен, в Дейчес
Музеум.
подземных криптах, где музыканты пожилые, с усами, в коротких кожаных
шароварах, и любовники переглядываются сквозь дым, напитанный запахами
свинины, над литровыми кружками пива, парочки втиснуты рядами за бесконечные
столы. Днем же я сидел над каталогами репродукций. Иногда я выбирался из
архивного зала, чтобы побродить по музею, где воспроизведено все, что
человеческий гений изобрел или мог бы изобрести, нажми только кнопку, и
внутри нефтяных диорам насосы приходят в движение, заходи в настоящую
субмарину, вращай сколько хочешь планеты, играй в образование кислот, в
ядерную реакцию - это тот же Консерваторий, но меньше готики, больше
футурологии, и все забито шумливыми пятиклассниками, которых с детства учат
уважать инженеров.
подъемников для людей и лошадей, перепутанных туннелей, по которым с натугой
проползают (надеюсь, сделанные из воска) изнуренные эксплуатируемые
подростки. Среди мрачных нескончаемых коридоров тут и там спотыкаешься на
самом обрыве бездонных колодцев, озноб страха пронизывает до костей, почти
что чуется носом рудничный газ.
узреть лучи дневного светила, как вдруг заметил, перевесившись через край
пропасти, некоего знакомого персонажа. Лицо его было мне чем-то известно, с
его серостью и с морщинами, с сединой, с совиностью век, но я смутно ощущал:
есть что-то неестественное в платье, как если бы это лицо я привык видеть
над форменною одеждой, как когда встречаешься со священником в штатском или
с капуцином без бороды. Он ответил мне пристальным взором и тоже
заколебался. Как бывает в таких случаях, последовала перестрелка
быстролетными взглядами, наконец он взял быка за рога и поздоровался
по-итальянски. Внезапно мне удалось мысленно возвратить его в привычный
костюм. Он должен был быть окутан длиннейшим желтоватым саваном. Тогда
получался настоящий господин Салон - А. Салон, таксидермист. Его мастерская
соседствовала дверью с моим офисом, в коридоре бывшей фабрики, где я
трудился детективом от культуры. О йес! Мы неоднократно встречались на
лестнице и обменивались полуприветствиями.
представляемся друг другу в недрах подпочвы, за тысячу миль от нашего
местожительства.
хорошо знает, чем я занимаюсь, что, правду сказать, немало, учитывая, что
это было не слишком известно и мне самому.
духовными материями, если не ошибаюсь.
посетителей...
все считают, а тем не менее спрос высокий, заказчиков полным-полно, и в
самом разном духе. От музеев до частных коллекционеров.
подвалах.
на лунный... Я таким клиентам не доверяю, но работа есть работа. Я не
доверяю подземельям.
много возможностей в этом плане. Катакомбы в Риме, вы скажете. Нет, в них
нет тайны, там полно туристов, все контролирует церковь. Другое дело
канализация Парижа... Вы в ней не бывали? По понедельникам, средам и в
последнюю субботу каждого месяца там бывают экскурсии, вход от Пон д'Альма.
и катакомбы, и подземные каменоломни. Не говоря уж о метро. Вы когда-нибудь
были в доме номер 145 по улице Лафайет?