мошенничества, на не слишком громкие укоры своей совести он, бывало,
злорадно отвечал, что у Маркса тоже кое-какие несоответствия имеются, словно
учение Маркса придумал не Маркс, а его бедная совесть.
совесть его окончательно замолкла и в распрях его страстей уже не принимала
никакого участия, как бедная родственница, лишний рот, незаметно
устраивалась где-нибудь в уголке, чтобы не слишком попадаться на глаза, не
раздражать своей сексуальной никчемностью главу марксистской духовной семьи,
волосатого самца по имени Ненависть.
Цицей и Тали, больше всех нанизавшими к этому времени табака.
считалась первой активисткой села Чегем. Дом ее и раньше напоминал
молодежный клуб, отчасти благодаря обилию дочерей (пять девушек и ни одного
мальчика), отчасти благодаря ее собственному общительному характеру. Теперь
после появления патефона сюда стали захаживать и пожилые и старые чегемцы
послушать, как вождь говорит своим глуховатым (на языке чегемцев --
гниловатым) голосом.
русских, грузинских и даже абхазских песен, но до Чегема они еще не дошли,
потому что до сих пор не было ни у кого патефона. Все ждали, чтобы
кто-нибудь другой, особенно из местных эндурцев, его купил, чтобы
посмотреть, не приводит ли голос человека, отделенный от самого человека, к
порче скота или осыпанию винограда.
тешиться только этими пластинками. Зато их они очень хорошо изучили в смысле
особенностей модуляций голоса, запинаний, точного знания мест, где раздаются
аплодисменты, и что особенно поразило чегемцев в этой исторической речи, так
это места, где вождь наливает себе воду, а потом, выпив ее, стукает стаканом
о стол, на который, как довольно правильно полагали чегемцы, он его ставит.
паузами в тех местах, где начинались аплодисменты или раздавалось отчетливое
журчание боржома, льющегося в стакан.
раз поражавший их мистикой своей естественности.
почему-то решив, что именно это место, где он пьет воду, удобнее всего для
таких нехороших дел. Догадавшись, что в словах старого охотника сказалась
многолетняя привычка связывать водопой с засадой, чегемцы стали смеяться над
его темнотой, говоря, что вождь, если захочет напиться, не станет спускаться
к водопою, как какой-нибудь пастух, а просто мигнет, и ему поднесут лучший
из лимонадов страны. -- А я знаю, как он там пьет, -- добродушно отвечал
старый охотник.
революционных митингов в городах и низинных селах удалось услышать
аплодисменты в качестве одобрения ораторской речи, слышали и сами
неоднократно били в ладоши только во время пиршественных плясок, они долго
не понимали, почему во время аплодисментов никто не выскакивает на сцену и
не начинает плясать.
закружится в лезгинке, на то он и вождь. Ну, русские, рассуждали чегемцы, и
не умеют плясать, на то они и русские. Ну, а Микоян-то чего стесняется?
Все-таки армянин, все-таки на нашей земле вырос, знает вкус нашей хлеб-соли?
будет, и только, если появлялся новичок и, услышав знакомое битье в ладоши,
радостно настораживался, они, махнув рукой в сторону пластинки, говорили:
особенно много односельчан.
сложение), сидя в тени лавровишни на большой турьей шкуре, мерно покручивала
ручку патефона. Обычно при этом у нее изо рта торчал надкушенный персик,
который она таким образом придерживала, пока накручивала пружину патефона и
ставила пластинку на крутящийся диск, после чего обламывала своими крепкими
зубами надкус и, оглядывая окружающих, давала им насладиться голосом вождя и
всеми сопровождающими его речь звуковыми эффектами.
приносила в подоле какая-нибудь из дочерей тети Маши и сыпала тут же на
траву в тени лавровишни. Этими персиковыми деревьями был обсажен весь двор
тети Маши, но можно было поклясться, что ни один человек никогда их не
пробовал в спелом виде -- все подчистую подъедали многочисленные посетители
ее дома еще до того, как персики созреют.
не мог родиться мальчик, дома бывал редко, потому что работал на колхозной
ферме пастухом. Почти все лето он проводил на альпийских лугах, куда угонял
скот, а в остальное время тоже редко бывал дома, потому что и ферма была
расположена в нескольких километрах от дома, да и сам он за многие годы
пастушества до того отвык от людей, что у него, по его собственному
признанию, начинала кружиться голова, когда он видел вместе пять-шесть
человек, особенно если они проявляли во время разговора склонность к
излишней жестикуляции. Вот он и предпочитал оставаться на ферме со своими
козами.
работы: ну, там, плетень приподнять и обновить, настругать подпорки для
фасоли, свалить дерево на дрова и тому подобное. Приезжал он обычно страшно
обросший, но тетя Маша в тот же день нагревала котел воды и брила его
собственноручно. После бритья лицо его как бы выражало мучительное
раздражение своей постыдной оголенностью, и несколько дней это выражение не
сходило с его лица, пока он занимался своим хозяйством, покрикивая на
дочерей и то и дело путаясь в их именах.
сарая.
году замуж вышла...
что-нибудь вроде этого: -- Там у меня за домом возле точильного камня должен
лежать большой гвоздь... так вот принеси-ка мне его сюда, если дружки твоей
мамаши еще не пустили его в расход...
язвительно уточняла тетя Маша), он с видимым облегчением, в сущности, даже с
тайным ликованием, отправлялся к своим козам. По наблюдениям чегемцев,
каждый раз он после длительной отлучки возвращался домой, накопив угрюмую
яростную мечту зачать мальчика, и снова уходил к своим козам, уже издали,
как бы с недоверчивым угрюмством, с дурным предчувствием прислушиваясь к
процессу беременности своей жены.
начиналось сначала. По уверению чегемцев, рожала она так. Мотыжит кукурузу
вместе с колхозницами или ломает на поле табак и вдруг разогнулась,
приподняла голову, разинула рот и чего-то слушает, слушает.
слушать.
-- Мужиков не допускайте...
а некоторые, работающие подальше от нее, толком и не расслышали, чего это
она там сказала, а потом, бросив мотыгу, ушла в кусты, как оттуда, говорят,
раздается мяуканье очередного младенца.
напреувеличивали. Да они, остроязыкие, благодаря свободе умственных сил и не
такое нарасскажут. Так рассказывают они, что якобы один человек, узнав о
приезде мужа тети Маши после долгой отлучки, нарочно спрятался у них под
домом и, оказывается, вот что он услышал.
этого таинственного человека, всю ночь раздавался голос тети Маши.
все девочки рождались миловидными и даже отчасти склонными к полноте, как и
тетя Маша, но главное не это. Главное, что каждая девочка рождалась здоровее
предыдущей, и, уже начиная с третьей, они напоминали добродушных великанш, а
самая младшая, еще совсем малютка, когда ее забывали в люльке, а это
случалось частенько при общественной направленности интересов тети Маши, так
вот, когда ребенка клали в люльку и забывали в тени под лавровишней, а тень
отходила, то ребенок, говорят, вставал из люльки и, кряхтя, сам перетаскивал
ее в тень, после чего снова ложился в люльку, если ему была охота лежать.
следствием все тех же его стараний добиться мальчика, но так как в жене его
действовала одна только чадотворящая форма, а именно форма женщины, то
старания Махаза, хоть и отражались в виде возрастающего могущества мужской
силы в его дочерях, все-таки видоизменить единственную, данную ей богом
форму он никак не мог.
Большинству обе формы даются, и мужская, и женская, а некоторым дается
только одна, и тут, сколько ни старайся, ничего не получится. Это все равно,
что вливать вино в графин и требовать, чтобы вино принимало форму бутылки.
ее собственной натуры, но тетя Маша любила бывать на людях. А ничто,
особенно абхазской женщине, не дает такой естественной возможности быть на
людях, как колхоз. Поэтому тетя Маша была одной из лучших колхозниц, и со
стороны руководства она всегда ставилась в пример.
Лукьяненко Сергей
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Максимов Альберт
Каргалов Вадим
Круз Андрей