творческой радости: партнер не только не включился в игру, а просто-напросто
издевался над ним под видом деревенского простачка.
подследственный ему внушил именно тем, что он сам, как деревенщина, не мог
придумать такую формулу, теперь следователь решил, что этот парень -- птица
гораздо более высокого полета и он мог сам сочинить такую формулировку.
догадки, что группировка существует. Да, группировка существует! Только этот
парень занимает в ней гораздо более видное место! И сразу же, как только он
это подумал, всплыл неопровержимый аргумент, и он, сдерживая гневное
торжество, спросил у Чунки:
конечно.
шутливо-презрительное хождение: Пушкин знает, Пушкин за тебя сделает, и так
далее.
чудовищное, наглое и хитрое издевательство. Хитрость состояла в том, что
этот парень к имени Пушкина приплел армию и базар, которые и в самом деле
могли быть источником знания русского языка.
время показывая, что понял издевательство и нарочно отсекает его от
маскировочных слов.
его издевательства, и тем самым продолжать издеваться!
конце спинного хребта, точную, неостановимую предшественницу яростной
вспышки.
столу, так что пепельница перевернулась и окурки рассыпались. -- Я тебя
сгною в Сибири, кулацкое отродье, я тебя...
следователя. Опасное дело оскорблять родительницу горца и четырежды опасное,
если она в могиле!
выжег в ней мусор жизнезащитных рефлексов. И голова, очищенная от этого
мусора, с ясной хищной прозорливостью стала искать самый верный способ
сотворения мести.
наверное, в столе. Надо заставить его закрыть дверь и тогда расправиться с
ним. Пока взломают дверь и ворвутся, он успеет сделать свое дело!
пригнул повинную голову. Такой быстрой ломки даже этот матерый следователь
не ожидал. Тяжело дыша, он замолчал и прислушался к боли в позвоночнике --
боль исчезла. Так бывало всегда.
пепельницу.
закрой дверь.
Даже здесь они...
восторга шевельнулись волосы на затылке.
смысле, что крайне опасно говорить об этом, пока дверь не заперта.
дошел до кончиков пальцев, холодя их. Смрадно-сладостная музыка еще недавних
процессов зазвучала в голове. О, мудрость вождя, уничтожившего сотни тысяч
врагов! А кое-кто сомневался в нужности. Мало, мало уничтожали! И вдруг
мысль пронзительной точности просверкнула в голове: из самого факта, что
было так много разоблаченных врагов, неопровержимо следует, что их было еще
больше! Как же это до сих пор никому в голову не пришло?!
думать о великих последствиях того, что он узнает сейчас, следователь
вытащил ключ из ящика стола, стараясь не шуметь, подошел к дверям, даже
выглянул в коридор, потом аккуратно затворил дверь, волнуясь, сунул ключ в
скважину, и, когда щелкнул повернутый ключ, что-то вдруг обрушилось на него,
и поток мыслей оборвался. Это Чунка неимоверной силы ударом кулака по
затылку, как ударом кукурузной колотушки, оглушил его.
из проходивших работников милиции. И он, зная повадки этого следователя и
возмущенный тем, что тот переходит всякие границы, толкнулся в дверь, но она
была заперта.
утолила его до конца. Он брезгливо ткнул ногой неподвижное тело, явно
призывая его к жизни, чтобы со всей полнотой лишить его жизни. Но тело
оставалось неподвижным, и он остановился. Он не знал сейчас -- следователь
жив или мертв, но, в конце концов, это теперь не имело значения. Главное --
возмездие сотворено. Он, Чунка, стоит над поверженным мерзавцем. Да,
негодяй, оскорбивший память его матери, лучшей из матерей, как падаль лежит
на полу, а он, Чунка, стоит над ним!
свою тигриную мечту. Настал ее час! В дверь уже стучало несколько кулаков, в
нее толкали плечами. Там в коридоре поняли, что случилось нечто другое, не
то, что предполагал работник милиции, услышавший грохот свалившегося тела.
Надо было торопиться! И Чунка заторопился, но вдруг ощутил, что не может. То
ли от волнения, то ли от подсознательного генетического ужаса горца перед
возможным осквернением трупа он почувствовал, что тигриная мечта не
сотворяется.
заменить ее шакальим вариантом -- чернилами. Он схватил со стола
многозначную чернильницу и стал, как перечницу, трясти ее над мясистым лицом
следователя.
уселся за стол, решив вынуть из его ящика пистолет и отстреливаться до
последнего патрона. Рванул ящик стола, но тот оказался пуст.
Чунка на мгновенье растерялся, не зная, чем защищаться, и посмотрел по
сторонам. И вдруг он мельком увидел за окном ветку шелковицы, трепещущую на
ветерке. Он вспомнил утреннюю шелковицу, вспомнил мокрое, улыбающееся ему
исподлобья лицо Анастасии, и внезапно его озарило: он отомстил и уже имеет
право на жизнь!
Милицейский двор был пуст. Рывком на подоконник, прицелился телом к
ближайшей ветке, мелькнуло с веселым отчаяньем: вторая шелковица, поймают --
на третьей повесят! -- и прыгнул.
милицейский двор. Именно в этом не было особенного везения. В ту минуту,
когда он прыгнул на шелковицу и слезал с нее, никто его не видел, а по двору
милиции мало ли проходит разных людей. Он вышел на улицу, повернул на углу и
пошел по дороге, ведущей в сторону Чернявской горы Через несколько минут не
выдержал и припустил до самой горы.
шоссейка. Он знал, что ехать или идти по ней смертельно опасно; вскоре ее
обязательно перекроют в нескольких местах. Перемахнув через Чернявскую гору
и дальше с холма на холм, ни разу не спустившись на шоссе, он шел в сторону
Анастасовки. Он шел остаток дня и большую часть ночи и только перед самым
рассветом вышел к Анастасовке. Месть и свобода его так возбудили, что он за
всю ночь ни разу не остановился, потому что не чувствовал усталости.
неожиданно крутой оборот. Когда взломали дверь и увидели следователя,
лежащего на полу с лицом, обрызганным чернилами, некоторые не могли сдержать
злорадного хохота. Тем более что следователь быстро пришел в себя.
Собственно говоря, он еще раньше пришел в себя, но от страха делал вид, что
все еще без сознания. Он не знал, что Чунка выпрыгнул в окно.
видевшим преступника, а их оказалось шесть человек, перекрыть в нескольких
местах шоссейную дорогу и проверять, всех пешеходов, фаэтоны и машины,
идущие из города.
было. Но для личной судьбы начальника городской милиции дело осложнялось
тогдашней общей политической обстановкой в Абхазии. В сущности, начальник
милиции был единственным человеком абхазского происхождения, оставленным к
этому предвоенному году на реальной руководящей должности.
некие чучела автономной республики выставленных на высоких должностях,
нельзя было принимать всерьез.