работу. Так что он, говорят, заслышав скрип ворот, выбегал на веранду и
кричал своим громким голосом:
Уже через год при нас я слышал, как в одной из соседних деревень говорили,
что Колчерукий ожил не по дороге из больницы домой, а в самой могиле через
несколько дней после того, как его похоронили. А услышал его какой-то
мальчик, который вечером искал на кладбище свою козу. Так что пришлось его
откопать. Не будь, говорят, у него такого громкого голоса, умер бы от голода
или даже от жажды, потому что место ему выбрали сухое, хорошее.
похороны, правда, оставив за собой могилу в полной готовности.
сельсовета подшутил над ними, потому что это он сообщил, что говорил с
больницей или с тем, кто выдавал себя за больницу. Но секретарь сельсовета
сказал:
секретаря сельсовета слишком глупо. В конце концов решили, что в больнице
что-то спутали, что умер какой-то другой старик, может быть даже однофамилец
Колчерукого, потому что ларбовцев у нас в Абхазии великое множество.
слышал голос Колчерукого, хотя самого его не видел в глаза.
метров за триста от своего дома начинал окликать старуху, проклиная ее и
яростно справляясь, готова ли мамалыга к обеду.
теряя ни силы, ни отчетливости, постепенно сближались, потом
перехлестывались и, наконец, замолкали. Через некоторое время голос старухи
победно выныривал из тишины, но Колчерукий молчал. Позже, когда я стал
бывать у них, я понял, что старик молчит по той причине, что рот его занят
едой, причем ел он с такой же яростью, так что ругаться одновременно он
никак не мог.
своей лошади, скотины или своего внука Яшки и опять же насчет той же
мамалыги к ужину.
как его дед, но, в отличие от него, добродушным ротозеем. Обычно Колчерукий
возил его в школу верхом на своей лошади. Всю дорогу он ругался, что
приходится возить его в школу и тратить драгоценное время на этого
лоботряса. Яшка молча сидел за дедом, держась за его пояс, и, смущенно
улыбаясь, глядел по сторонам.
он так же сидел за нею и только не позволял ей подъезжать к самой школе,
чтобы мальчишки над ним не смеялись. Мы с ним учились в разные смены.
Возвращаясь из школы, я их встречал где-нибудь на полпути в школу, и Яшка,
вывернув голову, долго-долго, тоскливо смотрел мне вслед, что служило
поводом для дополнительной ярости Колчерукого. Яшку приходилось возить в
школу, потому что она была в трех километрах от дома, а Яшка был так
рассеян, что иногда забывал, куда идет, и сворачивал в сторону.
козырьком над глазами и спрашивал:
хорошо знал еще с давних пор.
смотрел на меня из-под своей колчерукой ладони.
притворяется.
дома.
как бы отчасти признавая и наше дармоедство.
небольшого роста, коренастый, с широкой, по-петушиному красной шеей. Стоял,
удивленно вглядываясь в меня, словно осмысливая меня целиком, одновременно
прислушиваясь к чему-то постороннему, к тому, что происходило за забором в
кукурузе его приусадебного участка, словно по шорохам, по возне, по каким-то
ему одному уловимым звукам точно определял все, что делается у него на
усадьбе, во дворе и, может быть, в самом доме.
продолжая прислушиваться к тому, что делается у него на усадьбе и уже
улавливая там какие-то ненормальности и недовольно похмыкивая по этому
поводу.
чувствовал, что он начинен какой-то взрывчатой силой.
прислушиваться и постепенно возбуждаясь тем, что там происходило, и уже
бормоча вполголоса: -- Вымерла, что ли, эта старуха... Чтоб она ослепла...
Разорит меня, старая дура...
гостеприимство. Все-таки это была его могильная яма.
тем, что происходило у него на усадьбе, и внезапно срывался и кричал своей
старухе, с места, без разгону, взяв самую высокую ноту: -- Эй ты, что-то там
хрупает на огороде, хрупает! Чтоб твои уши полопали -- свиньи, свиньи!
свиньи! -- сразу же отзывалась старуха.
уже забыв про меня, и голоса их схлестывались, и он, словно ухватившись за
конец ее крика, подтягивался на нем и быстро двигался в сторону дома,
одновременно перебрасывая ей свой клокочущий голос.
и даже, когда он куда-нибудь уезжал на несколько дней и вдруг все замолкало,
становилось как-то странно, словно чего-то не хватало, словно какой-то
пустой звон в ушах раздавался.
его не было дома, приходила к нам поговорить с мамой. Бывало, приносила с
собой круг сыру, или миску кукурузной муки, или кусочек пахучего, копченого
над костром мяса. Смущенно посмеиваясь, она просила спрятать то, что
принесла, и, ради бога, никаких благодарностей, только чтобы этот крикун ее
ничего не знал.
скручивая цигарку за цигаркой. Внезапно раздавался голос Колчерукого. Он
кричал ей что-нибудь в сторону дома, а она, прислушиваясь к его голосу,
тряслась от затаенного смеха, словно боялась, что он услышит ее смех, и в то
же время ее забавляло, что он кричит не в ту сторону.
выкрикивал он после мгновенной паузы, словно онемев от возмущения ее
вероломством.
мешок. Громко ругаясь на то, что этим дармоедам только жуй и в рот клади, он
высыпал мне полмешка муки и, продолжая возмущаться тем, что дает свою
кукурузу, да еще на мельницу возит ее на своей же лошади, он приторочил свой
мешок к седлу и уехал. Отъезжая, он еще крикнул, чтобы этой ничего не
говорить насчет муки, потому что и так ему нет никакого житья от ее крику.
дольше не умирал Колчерукий, тем пышнее расцветала телка; чем пышнее
расцветала телка, тем грустнее становился ее бывший хозяин. В конце концов,
он прислал человека к Колчерукому, чтобы тот намекнул насчет телки. Так,
мол, и так, слава богу, что он остался жив, но телку следовало бы прислать
назад, потому что он ее не дарил Колчерукому, а пригнал на сороковины, как
хороший родственник.
выслушав намек. Потом он, говорят, подумал и добавил: -- Скажи ему, что,
если я скоро умру, можно будет ему приходить без приношенья, а если он
умрет, я приду в его дом, как хороший родственник, и пригоню телку от его
телки.
велел передать Колчерукому уже без всяких намеков, что ему не надо никакой
телки, тем более после смерти, что он хочет при жизни получить собственную
телку, которую он ему пригнал на поминки, как хороший родственник. А раз
Колчерукий до сих пор не умер, значит, надо возвратить телку хозяину. При
этом он дал слово, что несмотря на то, что в доме Колчерукого его, измерив
шпагатом, унизили, если Колчерукий и в самом деле умрет, он снова пригонит
ее.
говорят, сказал Колчерукий, услышав новые разъяснения. -- Передайте ему, --
добавил он, -- что теперь недолго ждать, так что не стоит мучить несчастное
животное.
своего огорода на свою могилу пару персиковых саженцев. Возможно, он это
сделал, чтобы освежить представление о своей обреченности. Мы с Яшкой
помогали ему. Но, видимо, двух персиковых саженцев ему показалось мало.
Через несколько дней он ночью вырыл на плантации тунговое деревце и посадил
его между этими персиковыми саженцами. Вскоре об этом все узнали.
Колхозники, посмеиваясь, говорили, что Колчерукий собирается травить
покойников тунговыми плодами. Никто не придал значения этой пересадке,
потому что тунговые деревья никто ни до него, ни после него в деревнях не