внеслужебных разговорах должен жевать все те же опилки.
во время любого застолья прорывался безотчетно, как и всякий дар, несмотря
на то, что в местных идеологических кругах эту его привычку недолюбливали.
смачными подробностями его быта, а потом, вспомнив про свою должность,
добавит:
был героем...
министерства тоже угрюмо следил за ними.
время от времени расставлял свои колонообразные ноги, куда забрасывал одним
качком свою партнершу, сопровождая бросок однообразным выкриком: "Между
ножек!"
танцующих и даже, кажется, проследив за судьбой хрупкой девушки, влетавшей в
проем между колонообразными ногами партнера и благополучно вылетающей
оттуда.
добавил, -- американцы придут на готовенькое...
пессимизм. Просто говоря, чушь порешь...
Абесаломон Нартович, вставая. -- Автандил Автандилович -- опытный тамада, он
все сделает как надо.
пошел к нему домой. И уж там, как минимум, заручившись нейтралитетом дяди
Сандро и полной моей поддержкой, он рассказал бы одну из своих великолепных
баек. Но теперь, увидев, что мы с товарищем из министерства немного
поцапались, он отсек меня, рискуя остаться без лучшего слушателя. Ну и черт
с ним, подумал я, хотя вообще, конечно, свинство.
стол и потихоньку продвигались к выходу. Директор ресторана шел впереди,
расчищая им дорогу между танцующими.
Абесаломона Нартовича я остался в непозволительной близости от капитанской
рубки. Я ушел на свое место, а пространство, где сидел Абесаломон Нартович с
друзьями, еще долго не замыкалось, словно дух сидевших здесь продолжал
обозначаться Почетным Зиянием.
налил его в фужер почти до краев, поставил. Потом я вспомнил, что не
пробовал икры (все с той же обиды и горя!), дотянулся до красной, намазал ею
ломоть огурца, сбросив с него надгробную льдинку, распределил на
крупнозернистой поверхности комочек аджики, приподнял фужер и медленно,
чтобы не задохнуться и, не дай бог там, захлебнуться, выпил. Я понял, что
иначе мне будет худо.
истерзанные пыткой всеобщей козлотуризации, отключались почти ощутимо. Я
откусил замороженный огурец с икрой.
бешеный приток веселья.
сказать, на море, потому что отсюда видно было только море. Сквозь
непроглядную тьму, на мгновенье озаряемую молниями, вдруг высвечивались
волны с хищно изогнутыми гребешками, приближавшиеся с вкрадчивой быстротой
могучего хищника. Некоторые из них, с юношеским пылом не донеся свою страсть
до берега, обрушивались в море. Струи дождя в свете молний, величаво
изгибаясь, падали в море.
директор ресторана. Его голос не только призывал к мужеству перед лицом
неумолимой стихии, но и указывал способ укрепления этого мужества.
выскочило несколько официантов, держа в приподнятых руках по пучку дымящихся
мясом шампуров. И были они похожи не то на бандерильеров, нападающих на
быка, не то на янычар, под прикрытием бури ворвавшихся в крепость.
выступе.
Иногда слишком сильный порыв ветра, оборвав кусок недослышанной мелодии,
уносил его с собой и вышвыривал на берег.
часть песни, но Арменак, напружинившись, вышибал ее из глотки последующим
куском мелодии, и в воздухе несколько мгновений дребезжали куски мелодии,
заклинившиеся и рвущиеся в разные стороны, как сцепившиеся собаки.
переставая петь, слегка наклонялся в его сторону и делал руками поощряющий
жест: мол, давай, нападай!
осторожного противника. Наконец шквальный порыв ветра врывался в галерею, но
Арменак, уже готовый к нему, страшно напрягшись, перешибал встречную
воздушную струю и победно дотягивал мелодию.
доплескивался до него, а он стоял, откинувшись спиной на скалу, как боксер,
отдыхающий на канатах, или, вытирая лицо платком, нахально кричал вниз:
Абесаломона Нартовича, который подтвердил этот лучезарный факт. Тогда ему
снова разрешили хвастаться похвалой Ворошилова, считая такого рода
нескромность простительной для человека, выросшего в мире буржуазной
рекламы.
верхнем ярусе ресторана "Амра" и пили кофе, когда вдруг через все
пространство нашей палубы пробежал директор ресторана и скрылся внизу.
а сейчас так бежал, что его хромая нога, не поспевая за здоровой, казалось,
пронеслась по воздуху вслед за ним. Некоторые попытались пристроиться к нему
во время пробежки, чтобы узнать, в чем дело, но он, отмахнувшись от всех,
покатился по винтовой лестнице вниз.
отмахивается от вопросов. В добрые старые времена такая спешка могла быть
вызвана внезапной ревизией, но сейчас, когда ревизоры не только сообщают
день и час своего прихода, но еще и спрашивают у ревизуемого, удобен ли для
него этот день и час, такую спешку понять было трудно.
официантку, работавшую в верхнем ярусе ресторана. А потом она снова
появилась и заказала кофевару десять чашечек кофе.
пить.
в раскаленный песок джезвейчики с кофе.
хромого директора с сообщением официантки, может быть, даже с простодушной
выдачей ею государственной тайны, поняли, что это правда.
это, и она, осторожно передвигаясь, всем отвечала, что правда, что он такой
маленький и очень-очень старенький, но узнать можно, если знать, что это он.
вслушиваться в то, что говорила эта миловидная официантка, а опередив ее,
спустились вниз.
увидели. Мы подошли к банкетному залу с наружной застекленной стороны, с тем
чтобы увидеть, что делается внутри. Но, как говорится, они тоже не дураки,
слава богу. Застекленная сторона оказалась прикрытой шторой.
хотя именно на этом месте стоял капитан нашей городской милиции, охраняя
этот незашторенный кусок и одновременно слегка присматривая (мало ли что!) и
за остальным зашторенным пространством стены.
погоде и поняли, что больших препятствий не будет, если мы попросимся
заглянуть внутрь. И в самом деле, понимая, что мы люди мирные, политически
довольно развитые и глупостей из-за стекла делать не будем, он нам разрешил
заглянуть внутрь.
местного руководства, в том числе Абесаломона Нартовича. Тут же стояли
оркестранты и среди них наш знаменитый Арменак, хотя именно в этот момент он
не пел. Оркестр играл современную музыку, и юная девушка в очечках, кажется,
внучка Ворошилова, шутливо учила танцевать одного из наших местных
руководителей. Ворошилов стоял у стены и не спеша бил в ладоши. Ну, хорошо,
если быть до конца откровенным, Абесаломона Нартовича учила танцевать. Да и
вообще я не вижу в этом ничего плохого, наоборот, это была трогательная
сцена. За столом никто не сидел. Судя по всему, они обедать начали давно,
может быть, даже не здесь, а в другом месте.
времени. Они нас стали оттеснять, и нам пришлось отступить. Наш любезный
капитан шепнул нам, чтобы мы ждали у выхода с пристани, потому что