кровопролития. Но что характерно? Убив свою племянницу, он не отрезал ее
ушей. И это может послужить нам прекрасной метафорой прогресса. Прогресс,
друзья, это когда еще убивают, но уже не отрезают ушей. Однако не будем
слишком ужасаться нраву эндурского царя, наши с вами цари мало чем от него
отличались.
Юстиниана, а всего лишь триста лет тому назад, да еще сумасшедшим
мингрельским царем, очень не понравилась абхазским ученым. Мне она тоже
почему-то не понравилась. Как-то приятней было думать, что она построена
нашими предками, и именно во времена Юстиниана. В крайнем случае несколько
позже. Кстати, ее исключительную фрагментарность, обрывистость, изъеденность
временем он объяснял спешным и халтурным характером строительства.
предмет нашей национальной гордости и передававшую его в руки сумасшедшего
эндурского царя. Указание на исключительно халтурный характер строительства
было слабым утешением.
халтурного характера строительства. Но одновременно они и несколько
озадачились, не совсем понимая, кому же он, в конце концов, подыгрывает.
Если он перешел на нашу сторону, рассуждали они, то тогда зачем эти
ненужные, натуралистические подробности относительно отрезанных ушей?
истина и сама по себе интересна. Стоит отметить, что самые простые люди
Абхазии, никогда научных книг не читающие, все-таки в курсе этих споров. Не
без основания заметив, что в сталинские времена те или иные, так сказать,
научные гипотезы предшествовали многим политическим акциям, они со жгучим
интересом стараются разгадать, куда клонит тот или иной ученый.
своей книге, что нынешние абхазцы -- это не те абхазцы, которые здесь жили
во времена царицы Тамары, а совсем другое племя, перевалившее сюда с
Северного Кавказа всего триста лет назад и теперь живущее здесь под видом
абхазцев. При этом было решительно непонятно, куда делись те абхазцы,
которые, по всем источникам, раньше здесь жили. В народе поднялся негодующий
ропот, и власти спешно стали рассылать по всем селам своих
гонцов-инструкторов, которые разъясняли народу, что его никто не собирается
переселять на Северный Кавказ, что книга ученого -- это обычная научная
глупость.
подлость.
лет! Триста лет хорошая ворона и то проживет! Неужели жизнь нашего народа не
длиннее жизни вороны? И если наши предки жили на Северном Кавказе, почему мы
про закат говорим такими словами: солнце приводнилось, погрузилось,
окунулось, занырнуло за горизонт? Разве из этого не ясно, что наши праотцы,
создавшие наш язык, жили у моря и всегда видели, как солнце в него заходит?
Что же это за наука, если она не понимает таких простых вещей?
волнуйтесь, мы властям все как есть расскажем.
волноваться. Бегите и рассказывайте начальству то, что услышали.
дивились народной мудрости, одновременно стараясь выявить злоумышленников,
научивших народ так говорить.
Россию, там то же самое. Триста лет татарщины, триста лет дома Романовых...
шумел Кодор, иногда просвечиваясь сквозь заросли ольшаника. Был теплый,
облачный день.
обшагал нашу Великую Стену, обшагал и ушагал с нею к соседям. За спиной у
него болтался фотоаппарат и вещмешок с нашими свитерами и бутылкой водки,
которой мы собирались угостить альпийских пастухов.
через десять мы должны были выйти к альпийским лугам, где нетрудно было
найти пастушеский лагерь.
дни творения, как самшитовые заросли. С каким-то странным волнением
оглядываешь эти мелкокурчавые темно-зеленые кроны, эти закрученные как бы
тысячелетиями земных катаклизмов стволы, обросшие голубоватыми мхами.
Необычайная твердость и тяжесть самшитовой древесины заметна даже на глаз.
твердость самшита, можно сказать, первые пробы природы древесного мира. Но
древесный мир пошел средним путем и теперь как бы весь умещается между
женственной мягкостью ольхи и человекодоступной твердостью дуба.
староверы природы, так и не признавшие всемирной эволюции и все-таки редкими
скитами рощиц дожившие до наших времен, не веет ли от них молчаливым
презрением к нашей уступчивой приспособляемости? Кто знает!
бук. Постепенно лес делается все более однородным и в конце концов переходит
в сплошные светящиеся стволы буков. Смотришь на гигантских, серебристых
красавцев и удивляешься силе земного чрева, вытолкнувшего из себя этих
великолепных исполинов.
прямо вверх, но потом, как бы не осилив подъема, сменяет штурм на осаду и
петлей затягивает гору.
мне в глаза своими темными глазами и спросил:
в небольшой очереди за кофе перед открытой кофейней у пристани. Только я
хотел заказать себе двойной кофе, как услышал за спиной:
возмущенный такой бесцеремонностью обращения. Передо мной стояла прелестная
девушка и с улыбкой глядела на меня. Когда к тебе обращается незнакомая
красивая девушка и улыбается тебе так, как будто вы были когда-то знакомы,
происходит что-то странное. Хотя ты точно знаешь, что вы никогда не
виделись, тебе кажется, что вы все-таки виделись. Может быть, в какой-то
предыдущей жизни?
заплачу..
счастью, на этот раз были, и до такого позора, чтобы покупать шампанское на
деньги женщины, не дошло.
похмыкиваний. Я почувствовал, что надвигается скандальная ситуация, но
сделал вид, что ничего не надвигается. Я взял в руки бутылку и два стакана,
она подхватила две чашечки кофе, и мы двинулись к единственному свободному
столику, расположенному у самого тротуара под развесистой лапой ливанского
кедра.
ожидая, что скандал начнется с нее, но пробка, вполне прилично чмокнув,
отделилась от горлышка, и я разлил шипящую жидкость.
добавила: -- Мы вчера хорошо поддали...
каком-то странном противоречии с необычайной свежестью лица. Она вынула из
сумочки сигареты и закурила. Противоречие усилилось.
была одета в свежую голубую кофточку с погончиками и короткими рукавами, в
ослепительно белые брюки и белые туфли.
символ ума. Может быть, именно поэтому хотелось раздвинуть ее, как чадру, и
взглянуть на этот символ. Необыкновенная подвижность красивого лица вызывала
тревогу, боязнь, что благодаря этой бесконтрольной подвижности оно вдруг
обернется безобразной гримаской. Однако, не становясь безобразным, оно
добивалось своего, провоцируя внимание. Так подвижность кошки провоцирует
внимание собаки.
облепив его, стояли человек шесть молодых людей. Они пили только кофе, но
мне показалось, что у некоторых из них странно возбужденный вид.
улыбку, явно довольная, что ее наряд замечен.
хохот компании.
шампанского.
краю, пятый год сидит на игле. У него сейчас глухой торчок. Вот он и молчит.
У остальных бархатный.
было что вспомнить в старости. Я раз десять пробовала. Только не надо каждый
день. Это сказки, что нельзя остановиться. Вот один из них сам соскочил с
иглы, и ничего.
Махров Алексей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Березин Федор
Херберт Фрэнк
Зыков Виталий