бегу. И дал очередь по этому кусту. Несколько веток как бритвой
срезало.
каким в то время считался "мессершмитт", не так просто, если дело не
происходит в чистом поле. Пока самолет далеко, попасть в человека
трудно, цель слишком мелкая, а близко подойти к нему рискованно, потому
что самолет летит со снижением и может, замешкавшись, врезаться в
землю. Так что у него всего две-три секунды прицельного времени.
стало меня добить. Но и я не даюсь. Я приметил -- ниже, метрах в десяти
от меня торчит сосновый пень. Я бегу и ласточкой прыгаю под него. Снова
пули ложатся вокруг, и "мессер" с грохотом проносится надо мной.
недостаточно широкий, и я хоть вжимаюсь в землю, а все-таки высовываюсь
из-за него. Опять веером пули, и самолет с грохотом пролетает надо
мной.
довольно здоровый камень торчит из земли. Ну, думаю, была не была --
добегу -- спасен!
развернулся, приближается и вот-вот снесет мне голову! И все-таки я
успеваю упасть под камень. Слышу -- пули на этот раз чиркают и
рикошетируют от камня. Ну, тут ты меня не возьмешь, думаю, стараясь
отдышаться от быстрой перебежки. Когда он пролетал надо мной, я
переполз на ту сторону камня.
слышно. Только пролетел надо мной, вижу -- машет крыльями и улетает. В
авиации это знак прощания. Видно, расстрелял все патроны, помахал
крыльями и улетел.
солдаты, офицеры, летчики. Оказывается, они все видели и наблюдали за
всем, что происходит на пригорке. Поздравляют меня, обнимают, смеются.
полотенце не выпустил из рук.
внутри, так и не выпустил его из ладони. Конвульсивно, конечно.
комнату. А там мой инженер-капитан уже за столом. На столе хлеб,
консервы, четвертиночка. Старичок-комендант вертится рядом. Он,
конечно, все это устроил ему за деньги и успел рассказать про меня.
останавливал от этой глупой затеи? Все норовите тело ублажить...
Кстати, именно теперь вам самое время идти в баню... Посмотрите, на что
вы похожи.
ног.
Если, конечно, немецким летчикам не дан секретный приказ подстерегать
вас у выхода из бани.
А нам сегодня лететь.
порядок. В тот же день я доставил инженер-капитана туда, где он служил,
и вернулся в свой полк. Но ты думаешь, необычайное везенье этих суток
на этом закончилось? Нет!
полк.
знал!
фронта то, что ты должен был подцепить. Сипасибо, старший брат!
распирает смех от всей этой перекрутки.
овсянка штаб фронта... Ашхабад не знает... Испорченный ченчин! Но я был
пияный -- не догадался...
войну больше не повторялось, я трижды был ранен, горел, но одни такие
сутки были. Честно скажу -- я практически сдержал свое слово и выпившим
больше никогда не подымался в воздух. Это было в первый и последний
раз.
Охотник-ясновидец
что-нибудь такое, чего нельзя объяснить никаким разумом и логикой. Мы
пили кофе у пристани, стоя за столиком под низко нависающей ветвью
ливанского кедра.
за письменным столом. Вдруг в приоткрытое окно кто-то с улицы постучал
пальцем. Обычно так извещала о своем появлении почтальонша.
тело. Знал ли я в тот миг, что это обычный стук почтальонши? Не помню.
И в то же время я разумом понимал, что для страха не может быть никакой
причины, надо встать и подойти к окну. Увидев, что за окном, как
обычно, стоит почтальонша и уже роется в сумке, чтобы передать мне
письмо, я не только не успокоился, а почувствовал источник своего
страха, я понял, что его источает именно то, что она мне сейчас
передаст.
что это письмо от отца, потому что заграничных писем я больше ни от
кого не получал. Это было письмо из Персии.
обычной почтой не привык ожидать писем оттуда. С ужасом, преодолевая
какое-то предчувствие, я раскрыл конверт и увидел в нем собственное
письмо, посланное ему год назад. Больше в конверте ничего не было.
Перевернул листок письма и увидел на обратной стороне моей недописанной
страницы какую-то приписку, сделанную дрожащим, крупным, старческим
почерком: "Ваш отец умер в 1957 году. Царство ему небесное!"
туда из Абхазии и на адрес которого мы обычно посылали письма.
дослушав, кивнул головой.
близко видел человека, который был одарен настоящим сверхчувственным
опытом.
экономить время. А тогда я вдоль и поперек исходил всю горную Абхазию и
Сванетию.
вершине и видишь плавно уходящий от тебя изумрудный склон, обильное
высокотравье, в котором мерцают голубые горечавки, белые, ярко-желтые,
синие крокусы, бледные анемоны, золотые лапчатки, а дальше ледниковое
озеро ангельской синевы, а над ним стройные, темно-зеленые пихты и все
это погружено в прозрачный родниковый воздух, озарено солнцем и видится
весь этот божий мир с утоляющей душу четкостью, ты вдруг чувствуешь,
хотя бы на несколько минут, что достиг истинного человеческого
состояния и это состояние -- предощущение полета или счастья.
приходил с охоты без добычи. Абхазский бог Ажвейпшаа подает ему знак,
говорили мне пастухи. Я, конечно, ни в какой знак не поверил, но,
решив, что это очень опытный охотник, захотел с ним встретиться.
туда я знал хорошо. И вот подымаюсь на альпийские луга Башкапсары,
встречаю какого-то пастуха и спрашиваю у него, где тут располагается
охотник Щаадат. Так звали его. Пастух показывает мне дорогу к его
шалашу, и я через полчаса там.
четвертый, самый молодой, говорил прилично. Узнав о цели моего визита,
они закивали головой на Щаадата, и тот, застенчиво улыбнувшись, обещал
взять меня на охоту.
особенного не вижу. Сухощавый, пожилой крестьянин-пастух, молчаливый,
услужливый, однако никогда не теряющий чувства собственного
достоинства, о котором он сам явно не задумывается. Это прирожденное.
доит коз и гонит их на зеленые склоны, в полдень приходит обедать,
вечером пригоняет коз, снова доит, а потом, подвесив на огонь большой
котел с молоком, закатывает рукава и, по локоть погрузив руки в молоко,
начинает выколдовывать оттуда сыр.
смеются.
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Конан-Дойль Артур
Жюль Верн
Лукьяненко Сергей