быть использована для окончательного обжига уже окаменевшей тряпки. На
этом импровизации на данную тему, вдохновляемые смехом Зины, были как
будто исчерпаны.
уже в собственном духе прочел нам лекцию о жизни и учении своего
любимого Гаутамы.
памятную на всю жизнь весну вдруг изумительно прояснились. Сейчас,
когда я думаю о лучших минутах моей жизни, я вспоминаю не сладость
первых поцелуев, а ее, когда она, быстро стуча каблучками, отбрасывая
скользящей по перилам рукой фиолетовые кисти глициний, вихрем свежести
слетала ко мне со второго этажа своего деревянного дома. Или позже, уже
осенью, как бы со стороны, вижу нас обоих, притихших и взявшись за руки
идущих по чистой улочке, усеянной листьями платана, шуршащими под
ногами.
испугалась, -- говорила она в наш первый вечер вдвоем. А потом сама
поцеловала меня и добавила: -- Ты папе тоже понравился ..
продолжал улыбаться своей лукавой улыбкой и по привычке трогал свои
драгоценные кудри, словно, убедившись, что они на месте, убеждался сам,
что мои успехи временны.
голову, приказал:
замечает.
набор, -- сказал он с улыбочкой и с особенным бешенством накинулся на
своего квартиранта.
вывешивались не только на фасадах правительственных зданий, но и
частных домов.
Октябрьского переворота вывесил флаг! Кретин, не понимает, что такой
наглый подхалимаж навлекает подозрение Чека! И на меня навлекает! Он же
мой квартирант! Я ему говорю: -- Что это вы, Александр Аристархович,
так смело передвинули наш всенародный праздник? А ведь вождь учит, что
историю нельзя ни ухудшать, ни улучшать. Любопытствую, что означает
ваша поспешность? Улучшение истории или ее ухудшение? -- я его загнал в
ловушку! Ведь они считают, что Ленин мистически точно предугадал день!
Любой ответ звучит двусмысленно! Он смутился, ужасно смутился!
решено вместе ехать в Одессу -- я в летное училище, она в мединститут.
Мы целовались до умопомрачения, но все еще последнюю черту не
переходили.
У нас впереди вся ночь! Такого никогда не бывало! И мы знаем, что это
будет наша ночь!
явилась вся наша компания, и было множество полузнакомых друзей ее
подруги.
ее горящее лицо, и видящий, обжигающий сбоку глазок, и отважная шея, и
ледяная ладонь, почти беспрерывно ловящая мою руку под столом и
сжимающая ее, и ощущение какой-то тревоги, переизбытка напряжения,
грозящего непонятным взрывом.
встала с места. Особенно упорствовал один мальчик. Он даже разозлился,
но потом отстал.
мальчиков и девушек. И только один мальчик у него никак не получался
похожим. Он несколько раз брался его рисовать, но рисунок не удавался.
Возможно, сказалось, что Женя к этому времени слегка подпил.
Видимо, он был уверен, что виновато не его лицо, а рука художника. Женя
просто покатывался от хохота, настолько смешным казалось ему
предположение, что у него нет таланта. Видя, что оба, и художник, и
модель, смеются, остальные начали находить в этом новый источник юмора
и долго смеялись.
догорающий огонь. Краснея и опуская голову, он сказал:
нет лица!
портрет не получался, вдруг страшно разобиделся, стал кричать,
пробираться к выходу, отмахиваясь от тех, кто пытался его удержать. Но
тут целая гроздь кричащих девушек в него вцепилась, и он позволил себя
остановить.
разрешилось то перенапряжение, которое я чувствовал. Но лицо Зины все
так же пылало, ее карий глаз под мохнатыми ресницами все так же обжигал
меня сбоку, и ладонь, сжимавшая мою руку под столом, была все такой же
ледяной.
Некоторые стали умильно упоминать якобы неожиданные сталинские слова и
телодвижения: вдруг взял да и оглянулся на президиум (никто бы не
подумал!), пошутил, улыбнулся, сам себе налил боржом, нет, сначала
налил боржом, а потом выпил и пошутил, и все такое прочее, может,
обдуманно рассчитанное им самим для оживления его тухлых слов.
некоторых лицах мелькнула тень отдаленного любопытства -- разве так уже
можно говорить?! -- и тут же улетучилась. Тишина длилась пять-шесть
невыносимых секунд, и было ясно, что каждый боится что-нибудь сказать,
потому что первый, сказавший что-либо после сказанного, будет
обязательно привязан к сказанному. И тут раздался спокойный голос Коли:
неоднократно писалось в его биографиях. Жаль, что еще нет кинофильма о
его героических побегах с каторги.
Нет, мой папа имел в виду совсем другой смысл! -- а потом ее лицо
погасло, она опустила голову, ее ледяная ладонь, сжимавшая мою руку,
разжалась, и я сам схватил ее ладонь и сжал изо всех сил.
лихорадочно зашумела. С какой грозной разницей звучит одно и то же
понятие! Одно дело: вождь бежал с каторги! Другое дело: беглый
каторжник управляет страной!
мы выскочили на улицу. На ходу, целуя ее, я упрекнул:
в полутьме глазами, -- Ах, ничего! Князь меня спас!
Женя дрался со своим соперником. Мы быстро шли туда. Пройдя ближнюю
часть парка, оборудованную для детских игр, мы углубились в него и
уселись на скамейке под могучей секвойей. Впереди была целая ночь. Мы
обнялись, и началось долгое истязающее блаженство, иногда прерываемое
признаниями и разговорами о будущем. Кстати, тут я ей рассказал о дуэли
Жени с Толей. Как она хохотала, как в темноте блестели ее зубы!
доносились голоса. Я понимал, что это скорее всего хулиганы. Они меня
не тревожили, но все-таки останавливали от последней смелости. Уйдут же
они когда-нибудь, думал я.
мотнувшуюся от нашей скамейки.
я, пробежав метров тридцать, споткнулся о какой-то корень и растянулся
на мокрой земле. Ночь была пасмурной, и иногда накрапывало.
голос Зины вернул меня к ней.
бог с ней, с сумкой, там ничего не лежало... Я закричала от страха!
решил поживиться. Уже к скамейке он явно подполз, потому что когда я
его заметил в темноте, фигура его разгибалась. Было неприятно думать,
что кто-то к нам подползал, пока мы целовались.
этого холма, где растет мимозовая рощица, мы найдем укромное место. Я
взял ее за руку, и она покорно пошла со мной. Мы стали подыматься по
крутому холму, покрытому опавшей хвоей.
склона, но меня вдохновляло то, что нас ждет впереди, и она героически
Акунин Борис
Круз Андрей
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Акунин Борис