Чтение 22–й страницы книги ~Дорога на Лос-Анжелес~

распутница, сутенер, блядь современного Капитализма! Меня от тебя так
тошнит, что сейчас вырвет.

- Ага, - ответил он. - Блевать ты можешь. Ты не писатель. Ты просто
блевота.

- Я постоянно пишу. Моя голова плавает в переоцениваемой фантасмагории
фраз.

- Ба! Да меня от тебя тоже тошнит.

- Сам ты ба! Бробдиньягский мужлан!

Он начал составлять коробки на свою тележку. Ставя каждую, он крякал,
так высоко они стояли и так трудно было до них дотянуться. Предполагалось,
что это он мне так показывает. Разве босс не сказал смотреть? Вот я и
смотрю. Коротышка разве не босс? Вот я и выполняю приказы. Глаза его
сверкали гневом.

- Подходи! Работай!

- Не смей со мной разговаривать, капиталистический пролетарский буржуа.

Каждая коробка весила по пятьдесят фунтов. Он складывал их по десять,
одну на другую. Затем всовывал нос тачки под нижнюю и зажимал ее
захватами, укрепленными на раме. Никогда не видел я таких тележек. Тачки
я, конечно, видел, но без захватов.

- И вновь Прогресс поднимает свою прекрасную голову. Новая техника
утверждается даже в простой тачке.

- Стой тихо и смотри.

Рывком он оторвал штабель от пола и удержал его в равновесии на колесах.

Рукоятки тачки были у него на уровне плеч. Вот в чем весь трюк. Я знал,
что у меня так ни за что не получится. Он повез груз к воротам цеха.
Однако, если он мог сделать это, он, мексиканец, человек, вне всякого
сомнения, не прочитавший за всю жизнь ни одной книги, никогда не слыхавший
даже о переоценке ценностей, то чем я хуже? Он, этот простой пеон, навалил
на тачку десять коробок.

Так что ж ты, Артуро? Ты позволишь ему себя обставить? Нет - тысячу
раз нет!

Десять коробок. Хорошо. А я нагружу двенадцать. Я подкатил тележку. К
этому времени Мануэль уже вернулся за следующей партией.

- Слишком много, - сказал он.

- Заткнись.

Я подтолкнул тележку ко штабелю и раскрыл захваты. Это должно было
случиться.

Слишком тяжело. Я знал, что так и произойдет. Не было смысла пытаться
его перещеголять, я все время это знал и все-таки сделал. Раздался треск и
грохот.

Штабель рухнул, как башня. Коробки разлетелись по всему полу. Верхняя
раскололась. Из нее повыскакивали овальные банки, разбегаясь по углам
перепуганными щенками.

- Слишком много! - закричал Мануэль. - Говорю тебе. Слишком много,
черт возьми.

Я обернулся и завопил:

- Заткнешь ты свою поганую мексиканскую пасть, ты, проклятый крест
мексиканский, холуйствующий буржуазный пролетарский капиталист, или нет?!

Развалившийся штабель мешал остальным грузчикам. Те обруливали его,
пиная попадавшиеся под ноги банки. Я опустился на колени и собрал их.
Омерзительно: я, белый человек, на коленях, собираю банки с рыбой, а
вокруг твердо стоят на ногах все эти иностранцы.

Довольно скоро Коротышка Нэйлор засек, что произошло. Мигом подскочил.

- Я думал, ты умеешь управляться с ручной тележкой?

Я встал.

- Это не ручные тележки. Это тележки с захватами.

- Не спорь со мной. Убери за собой эту гадость.

- Несчастные случаи и будут случаться, Нэйлор. Рим не сразу строился.
В Так говорил Заратустра есть одна старая поговорка...

Он замахал руками.

- Да ради всего святого, ну его к черту! Попробуй еще раз. Но теперь
не грузи так много. Попробуй по пять коробок зараз, пока не привыкнешь.

Я пожал плечами. Ну что можно сделать в этом рассаднике глупости?
Остается только крепиться, быть мужественным, верить в присущую человеку
порядочность и не терять веры в реальность прогресса.

- Вы - начальник, - сказал я. - А я - писатель, как вы знаете. Без
квалификации я...

- Ну тебя к черту! Я все про это знаю! Все знают, что ты писатель,
все. Но окажи мне любезность, будь добр? - Он почти умолял. - Попробуй
отвезти пять коробок, а? Только пять. Не шесть, не семь. Всего пять. Ты
это ради меня сделаешь? Не напрягайся. Мне не нужен самоубийца. Пять
коробок зараз.

Он ушел. Тихие слова катались в его дыхании - непристойности,
предназначавшиеся мне. Так вот оно, значит, как! Я показал длинный нос его
удалявшейся спине. Я презирал его: ничтожный человечишко, олух с
ограниченным словарным запасом, неспособный выразить даже собственные
мысли, хоть и мерзкие, кроме как низкопробным посредством грязного языка.
Крыса. Он - крыса. Гадкая, злоязыкая крыса, ничего не знающая о
Weltanschauung Гитлера.

Нассать на него!

Я снова принялся подбирать рассыпанные банки. Когда все было собрано, я
решил найти себе другую тележку. В одном углу я нашел непохожую на
остальные - на четырех колесах, что-то вроде фургончика с железным
языком. Она была очень легкой, с широкой плоской поверхностью. Я подтащил
ее туда, где остальные парни грузили свои ручные тележки. Она вызвала
сенсацию. На нее смотрели так, будто никогда не видели раньше, что-то
восклицали по-испански. Мануэль с отвращением почесал голову.

- Что ты теперь делаешь?

Я подтянул тележку на исходную позицию.

- Тебе этого не понять - ты инструмент буржуазии.

И я нагрузил ее. Не пятью коробками. Не десятью. И не двенадцатью.
Составляя на платформу коробки, я осознал, какие возможности открываются
перед таким типом тележки. Когда я, наконец, остановился, на борту их было
уже тридцать четыре.

Тридцать четыре на пятьдесят? Сколько это будет? Я извлек свою записную
книжку с карандашом и прикинул. Семнадцать сотен фунтов. А семнадцать сот
на десять будет семнадцать тысяч фунтов. Семнадцать тысяч фунтов - это
восемь с половиной тонн.

Восемь с половиной тонн в час значит восемьдесят пять тонн в день.
Восемьдесят пять тонн в день - пятьсот девяносто пять тонн в неделю.
Пятьсот девяносто пять тонн в неделю - тридцать тысяч девятьсот сорок
тонн в год. С такой скоростью я мог бы перевозить тридцать тысяч девятьсот
сорок тонн в год. Подумать только! А остальные таскают всего по каких-то
пятьсот фунтов зараз.

- Дорогу!

Все расступились, и я начал тянуть. Груз сдвигался туго. Я тянул назад,
лицом к тележке. Перемещался я медленно, поскольку ноги скользили по
мокрому полу. Груз мой попал в самую середину всего, прямо в проход, по
которому бегали другие грузчики, что вызвало легкое смятение - но не
очень сильное - как на пути туда, так и на пути обратно. Наконец, вся
работа замерла. Все тележки скопились в середине цеха, будто уличная
пробка в центре города. Вскоре внутрь вбежал Коротышка Нэйлор. Я тянул изо
всех сил, пыхтя и поскальзываясь, на каждый шаг вперед приходилось два
шага назад. Но виноват был не я. Виноват был пол: слишком скользкий.

- Что здесь, к чертовой матери, происходит? - заорал Коротышка.

Я расслабился, чтобы минутку передохнуть. Он шлепнул себя ладонью по
лбу и покачал головой:

- А сейчас ты что делаешь?

- Перевожу коробки.

- Убирай ее с прохода! Ты что - не видишь, вся работа из-за тебя
стоит?

- Но посмотрите только на этот груз! Семнадцать сотен фунтов!

- Убирай с дороги!

- Это более чем в три раза больше...

- Я сказал, убирай ее с дороги!

Придурок. Ну что я мог сделать в подобных обстоятельствах?

Остаток дня я возил по пять коробок на двухколесной тачке. Крайне
неприятная работа. Единственный белый человек, единственный американец -
и перевозит вдвое меньше иностранцев. Нужно было что-то с этим делать.
Парни мне ничего не говорили, но каждый скалился, проезжая мимо меня и
моего жалкого груза в пять коробок.

Наконец, я отыскал выход. Рабочий Оркиза стянул коробку с верхушки
штабеля, и целая стена ослабла. С воплем предупреждения я подскочил к
штабелю и подпер его плечом. Делать это было необязательно, но я удерживал
всю стену собственным телом, лицо у меня багровело, а стена грозила
обрушиться прямо на меня. Парни скоренько разобрали штабель. После я
схватился за плечо, постанывая сквозь стиснутые зубы. Шатаясь, отошел от
штабеля, еле передвигая ноги.

- С тобой все в порядке? - спрашивали они.

- Пустяки, - улыбался я. - Не беспокойтесь, ребята. Мне кажется, я
вывихнул плечо, но все в норме. Пускай вас это не тревожит.

Поэтому теперь, с вывихнутым плечом, чего им скалиться над моим грузом
в пять коробок.

В тот вечер мы работали до семи. Нас задержал туман. Я задержался еще
на несколько минут. Медлил намеренно. Я хотел увидеться с Коротышкой