искусства и итальянской фантазии; женщин на Ривьере; женщин с озера Банфф;
женщин с озера Луиза; в Швейцарских Альпах; в Посольской Кокосовой Роще
Лос-Анжелеса, Калифорния; женщин со знаменитого Pons Asinorum(10) в
Европе; тот самый Артур Баннинг, отпрыск древнего вирджинского семейства,
с земли Джорджа Вашингтона и великих традиций Америки; тот самый Артур
Баннинг, по-мужски красивый и высокий, шести футов и четырех дюймов в
носках, distingue(11), с зубами как жемчуг и определенным, проворным,
расторопным, outre(12) качеством, на которое все женщины падки по большому
счету, вот этот Артур Баннинг стоял у фальшборта своей могучей,
всемирно-известной, горячо-любимой, американской яхты, "Ларчмонт VIII", и
наблюдал пагубным взором, мужеподобающими, вирильными, мощными глазами
карминные, красные, прекрасные лучи Старого Соле, шире известного под
названием солнца, которое погружало себя во мрачные, фантасмагорически
черные, воды Средиземноморского Океана, где-то к Югу от Европы, в год
Господа нашего тысяча девятьсот и тридцать пятый. И вот стоял он, отпрыск
зажиточного, знаменитого, могущественного, велеречивого семейства,
галантный homo(13), со всем миром у его ног и великим, мощным,
изумительным, баннинговским, состоянием в распоряжении; и все же; пока он
стоял там; что-то тревожило Артура Баннинга, сухого, высокопарого,
потемневшего в лице, по-мужски привлекательного, загорелого, под лучами
Старого Соле: ведь то, что не давало ему покоя, заключалось в том, что,
хоть он и путешествовал сквозь многие земли и моря, и, к тому же, реки, и
хотя любил он и имел адюльтеры, о которых наслышан весь мир, через
посредство средств прессы, могущественной, всепоглощающей прессы, он,
Артур Баннинг, этот отпрыск, был несчастлив, и, будучи богатым,
знаменитым, могущественным, он был одинок и, невостребован, для любви. И,
стоя там, столь язвительно, на борту своего "Ларчмонта VIII",
утонченнейшей, прекраснейшей, наимощнейшей, яхты, когда-либо выстроенной,
он задавался вопросом, будет ли девушка его мечты, встретит ли он ее
вскоре, будет ли она, эта девушка, его мечты, походить хоть в чем-нибудь
на девушку, из его мальчишеских снов, снов его детства, там, тогда, когда
он был лишь мальчишкой, мечтая на брегах реки Потомак, в баснословно
богатом, зажиточном поместье его отца, или будет она бедна?
вересковую, трубку и воззвал к одному из своих подчиненных, простому
второму помощнику, и, спросил у подчиненного спичку. Этот достойный,
знаменитый, хорошо-известный и знающий, персонаж, в мире морских судов и
вообще в военно-морском мире, человек интернациональной репутации, в мире
кораблей и, сургуча, не оспаривал, но предупредительно предложил спичку, с
почтительным поклоном подобострастия, раболепия, и, молодой Баннинг,
по-мужски красивый, высокопарый, поблагодарил его вежливо, однако, чуть
gauche(14), а, затем, возобновил свои донкихотствующие мечтания об
удачливой девушке, которая, придет день, и станет его суженой невестой и
женщиной его самых необузданных снов.
внезапный, пронзительный, отвратительный, крик, из омерзительного
лабиринта морского рассола, крик, мешавшийся с хлопаньем фригидных волн об
ахтерштевень гордого, дорогого, знаменитого, "Ларчмонта VIII", крик
бедствия, женский крик! Крик женщины! Призывный клич горькой агонии и
бессмертности! Вопль о помощи! На помощь! Помогите! С мимолетным взглядом
на обуянные штормом воды, молодой Артур Баннинг, проскочил сквозь
интенсивный фотосинтез регламентаций, его острые, прекрасные, по-мужски
красивые, голубые, глаза смотрели вдаль, пока он выскальзывал из своего
дорогостоящего вечернего жакета, жакета, стоившего 100 долларов, и встал
там во всем великолепии своей молодости, его юное, по-мужски
привлекательное, атлетически сложенное, тело, знавшее спортивные баталии в
Йейле, а также, футбол, в Оксфорде, Англия, и, подобно греческому богу,
оно силуэтом выступало на фоне красных лучей старого соле, пока то
опускало себя в воды синего Средиземноморья.
беззащитной женщины, бедной, женщины, полуобнаженной, недокормленной,
впавшей в нищету, в дешевых одеяниях, покуда она ощущала на себе эти
ледяные объятья зияющей, трагической, смерти, вокруг нее. Суждено ли ей
погибнет безо всякой помощи? Вот что было сущностно важно, и, sans
ceremonie(15), и, de facto(16), по-мужски красивый Артур Баннинг нырнул."
что у меня не было времени даже точки над i расставить или t перечеркнуть.
Теперь нужно было перевести дух и все перечитать. Я так и сделал.
читал.
комнате.
чувством.
бы мог мечтать о таком? Что я смогу писать вот так? Боже мой! Поразительно!
туман.
гладил его руками. Дорогой Туман, ты - девушка в белом платье, а я -
ложечка на подоконнике. У нас был жаркий день, и я весь до сих пор томлюсь
от жары, поэтому прошу тебя - целуй меня, дорогой мой туман. Мне хотелось
прыгнуть вниз, жить, умереть, хотелось, хотелось спать, проснувшись, в
бессонном сне. Такие дивные вещи. Такая чудная ясность. Я умирал, и был
мертв, и вечно жил. Я был небом и не-небом. Слишком много чего нужно было
сказать, и не сказать этого было никак.
себе.
изливать на тебя любовь свою каждый час. О печь, ударь меня. Дай мне в
глаз. О печь, как прекрасны волосы твои. Дозволь мне пописать в них,
поскольку люблю я тебя безумно, милая моя, бессмертная печь. А моя рука.
Вот она. Моя рука. Рука, которая писала. Господи, рука. И какая рука.
Рука, что писала. Ты, я, моя рука и Китс. Джон Китс, Артуро Бандини и моя
рука, рука Джона Китса Бандини.
написал это, дамы и господа, написал. В самом деле. Не стану этого
отрицать:
Но благодарю вас за добрые слова. Да, я люблю вас всех. Честно. Люблю в
отдельности каждого из вас, фас, атас, матрас, карабас. В особенности
люблю дам, женщин, вагинщин. Пусть разоблачатся и сделают шаг вперед. По
одной, пожалуйста. Вон ты там, ты, роскошная светловолосая сучка. Тебя я
отымею первой. Поспешите, пожалуйста, время у меня не резиновое. Мне еще
предстоит много работы. И так мало осталось времени. Я писатель, как вы
знаете, и мои книги вы знаете, бессмертие вы знаете, славу знаете, вы ведь
знаете славу, не так ли, славу, вы ее знаете, не так ли. Слава и все такое
прочее, та-та, обычная случайность в жизни мужчины. Я просто сел за вон
тот маленький столик, вон там. С карандашом, да. Дар Божий - вне всякого
сомнения. Да, я верю в Бога. Разумеется. Бог. Мой дорогой друг Бог. Ах,
благодарю вас, благодарю вас. Стол? Конечно. Для музея? Ну разумеется.
Нет-нет. Нет нужды взимать плату за вход. Дети: впускайте их бесплатно,
просто так. Я хочу, чтобы все дети дотронулись до него. О спасибо.
Сейчас я отправляюсь в Европу и Советские Республики. Народы Европы ждут
меня. Чудесные люди, эти европейцы, чудесные. И русские тоже. Я люблю их,
друзья мои, этих русских. До свидания, до свидания. Да, я люблю вас всех.
Работа, знаете ли. Ее так много: мои опусы, мои книги, мои тома. До
свиданья, до свиданья.
заполнялась. Я перевернул ее. Карандаш скользил вниз. Еще один лист.
Сначала одна сторона, за нею - другая. Листы складывались в пачку. В окно
вползал туман, стыдливый и прохладный. Вскоре вся кухня заполнилась им. Я
писал дальше. Страница одиннадцать. Страница двенадцать.
печи кончился. Руки мои онемели. На пальце, упиравшемся в карандаш,
вскочил волдырь.
никогда в жизни мне не было так хорошо.
Ильин Андрей
Афанасьев Роман
Витковский Евгений
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Каргалов Вадим