смущение, но лицо ее побагровело, а глаз она не подняла. Руки ее
затрепетали у горла.
что она не могла придумать, что и сказать.
и до сих пор не решили, что будете брать.
уже ее покупаете. Та же самая цена. Все время цена одна.
в ледник убираю.
чтобы я вас обслужил, приходите пораньше. Господи Боже мой, мне еще домой
сегодня добираться.
друга, бакалейщик всегда обращался к нему по имени. Мария постоянно
чувствовала, что Крэйк боится ее мужа. Верой в это она втайне гордилась.
Теперь они заговорили о Бандини, и она снова пересказала ему монотонную
повесть о несчастьях каменщика колорадскими зимами.
дома Эффи Хильдегард. Знаете ее?
голосе слышался намек. - Не спускайте с него глаз. У Эффи Хильдегард
много денег. К тому же, вдова она, - добавил он, изучая шкалу весов. -
Владелица трамвайной компании.
шлепнул кусок на прилавок перед нею.
миссис Бандини.
прикидывает для нее какую-нибудь работу.
тех яблок. Дети любят фрукты.
яблоки.
роскошествовать.
должны?
когда-то прекратиться, миссис Бандини! Говорю вам: так продолжаться не
может. Я по вашему счету ни пенни с сентября еще не получил.
мистер Крэйк.
болит.
к себе пакеты, будто те были самой жизнью.
разговаривать с женщиной, владеющей недвижимостью?
того, как умрет. Дорога в ад лежит через смертный грех. Нагрешил он много,
считал он, но Исповедь его спасала. Он всегда приходил к Исповеди вовремя
- то есть, пока не умер. И стучал по дереву всякий раз, когда думал об
этом: он всегда будет приходить вовремя, - пока не умрет. Поэтому Артуро
был довольно-таки уверен, что в ад после смерти не попадет. По двум
причинам. Исповедь и то, что он быстро бегает.
беспокоило.
быть абсолютно чиста, без малейшего пятнышка греха. Если же душа при
смерти недостаточно чиста, чтобы попасть в Рай, и недостаточно загажена
для Ада, остается эта промежуточная станция, это Чистилище, где душа горит
и горит, пока не сведет с себя все пятнышки.
Рай. Но стоило Артуро осознать, что его пребывание в Чистилище может
затянуться на несколько миллионов триллионов миллиардов лет, и придется
все это время лишь гореть, гореть и гореть, то и Рай в конечном итоге
утратил свою привлекательность. В конце концов, даже сто лет - долго. А
уж сто пятьдесят миллионов лет - и подавно.
такая перспектива его ни ужасала, он знал, что обречен долго колобродиться
в Чистилище. Но разве человеку не дано ничего сделать, дабы сократить
чистилищное испытание огнем? В своем Катехизисе он нашел решение этой
проблемы.
добрыми трудами, молитвой, постом с воздержанием и накоплением
индульгенций. Добрые труды, насколько они его касались, вылетали сразу.
Хворых он никогда не навещал, поскольку не знал ни одного. Нагих не
одевал, поскольку ни одного не видел.
подавал милостыню бедным, поскольку давать было нечего; а кроме этого,
"милостыня" ему всегда представлялась буханкой хлеба - ну где он мог
набрать для них буханок хлеба? Он никогда не давал пристанища увечным,
потому что... ну, в общем, он не знал, но это было похоже на то, чем люди
могут заниматься в портах, типа выходить в море и спасать моряков,
пострадавших в крушениях. Еще он никогда не учил невежд, поскольку сам
таким был, в конце концов, иначе не приходилось бы ходить в эту паршивую
школу. И тьму он никогда не освещал - слишком крутая работа, смысла ее он
никогда понять не мог. Он ни разу не утешал страждущих - это звучало
слишком опасно, к тому же страждущих среди его знакомых все равно не
имелось: у большинства больных корью или оспой на дверях висели таблички
"Карантин".
был уверен, что не все эти проступки - смертные грехи. Иногда он носил с
собой кроличью лапку, что являлось суеверием, а следовательно - грехом
против первой заповеди. Но смертный ли это грех? Вот что его постоянно
тревожило. Смертный грех - серьезное преступление. Простительный грех же
- незначительное правонарушение. Иногда, играя в бейсбол, он скрещивал
биты с товарищем по команде: предполагалось, что после этого удар накроет
две базы сразу. Однако, он знал, что это суеверие. Но грех ли? И если да,
то смертный или простительный?
репортаж с чемпионата мира, а в особенности - услышать что-нибудь про
своего бога, Джимми Фокса из Атлетиков. Когда он возвращался после игры
домой, ему внезапно пришло в голову, что он нарушил первую заповедь: не
сотвори себе кумира. Что ж, один смертный грех он совершил, не явившись на
мессу, но предпочесть Джимми Фокса Господу Вседержителю во время
чемпионата мира - это еще один смертный грех или как? Он сходил к
Исповеди, и тут все еще больше запуталось. Отец Эндрю сказал ему: "Если ты
считаешь это смертным грехом, сын мой, значит так оно и есть." Вот же
черт. Сначала он считал этот грех простительным, но после трехдневных
размышлений над своим проступком перед Исповедью он в самом деле стал
смертным.
произносил "Черт побери" в среднем четыре раза в день. Не считая вариаций:
черт побери это и черт бы побрал то. Поэтому ходя к Исповеди каждую
неделю, он был вынужден широко обобщать, коль скоро копания в душе в
поисках точности плодов не приносили.