Чтение 5–й страницы книги ~Молодой богач~

Энсон намеревался оставить прощальную записку у нее дома на следующее
утро. Это был один из немногих домов, не пустовавших тогда в районе Пятой
авеню, и он знал, что Каргеры, введенные в заблуждение рассказами Долли,
уехали за границу, дабы предоставить дочери свободу действий. Выйдя из
Йельского клуба на Мэдисон-авеню, он встретил почтальона и вернулся, чтобы
просмотреть корреспонденцию. Первое же письмо, которое попалось ему на
глаза, было написано рукой Долли.

Он заранее знал содержание- одинокий и трагический монолог, полный
упреков, уже не раз слышанных, бесконечных восклицаний, всяких "если бы я
только могла подумать" - всех давних интимных признаний, которые он сделал
Пауле Леджендр, казалось, уже сто лет назад. Перелистав несколько счетов, он
снова дошел до этого письма и вскрыл конверт. К его удивлению, это была
короткая, сухая записка, в которой Долли уведомляла, что не сможет поехать с
ним за город на субботу и воскресенье, потому что к ней неожиданно приехал
из Чикаго Перри Хэлл. В конце было сказано, что виноват во всем сам Энсон:
"...если бы я чувствовала, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя, я
поехала бы с тобою в любой миг хоть на край света, но Перри так мил и так
хочет, чтобы я вышла за него замуж".

Энсон презрительно усмехнулся - ему уже приходилось иметь дело с
подобными обманными посланиями. Более того, он знал, что Долли придумала
этот план, вероятно, сама вызвала своего верного поклонника Перри, рассчитав
время его приезда, - и даже придумала записку с расчетом вызвать в нем
ревность, но при этом не оттолкнуть его от себя. Как и в большинстве
компромиссов, здесь не было ни решительности ни упорства, а только робкое
отчаянье.

Вдруг он рассердился. Он сел в вестибюле и снова перечитал записку. Потом
подошел к телефону, позвонил Долли и сказал громким, властным голосом, что
получил записку и заедет к ней в пять часов, как и было условлено. Не
дослушав до конца ее притворно неуверенный ответ: "Пожалуй, я смогу уделить
тебе не более часа", - он повесил трубку и отправился к себе в контору. По
дороге он изорвал свое письмо в мелкие клочки и швырнул их на мостовую.

Он не ревновал, - Долли для него ровно ничего не значила, - но ее
трогательная уловка всколыхнула в нем все упорство и самовлюбленность. Это
была дерзость со стороны существа, стоявшего ниже его в умственном развитии,
и он не мог такого стерпеть. Если ей угодно знать, кто ее повелитель, она
скоро узнает это.

Он был у ее порога в четверть шестого. Долли встретила его одетая так,
будто собиралась уходить, и он молча выслушал все ту же тираду: "Я могу
уделить тебе не более часа", - которую она произнесла по телефону.

- Надень шляпу, Долли, - сказал он, - и пойдем прогуляемся.

Они дошли по Мэдисон-авеню до угла Пятой улицы, была жара, и рубашка на
располневшем Энсоне взмокла. Он говорил мало, выругал ее, воздержался от
любовных нежностей, но не прошли они и трех кварталов, как она уже снова
безраздельно принадлежала ему, просила прощения за свою записку, обещала, во
искупление вины, совсем не видеться с Перри, обещала решительно все. Она
думала, что он пришел к ней, побуждаемый первыми проблесками любви.

- Мне жарко, - сказал он, когда они дошли до угла Семьдесят Первой улицы.
- На мне зимний костюм. Если я зайду домой переодеться, ты подождешь меня в
холле? Всего одну минуту.

Она была счастлива; признание, что ему жарко, всякое доверие с его
стороны наполняло ее восторгом. Когда они подошли к дверям, забранным
железной решеткой, и он вынул из кармана ключ, она ощутила неудержимую
радость.

В холле было темно, и когда он поднялся на лифте, Долли отдернула
портьеры и взглянула сквозь матовые узоры стекла на дома, стоявшие по другую
сторону улицы. Она слышала, как лифт остановился, и, желая пошутить, нажала
кнопку вызова. Потом, повинуясь почти сознательному стремлению, вошла в лифт
и отправилась на тот этаж, где, по ее соображениям, была его комната.

- Энсон, - окликнула она его с коротким смешком.

- Минутку, - отозвался он из своей спальни... И после недолгого молчания
произнес: - Можешь войти.

Он уже переоделся и застегивал жилет.

- Вот моя комната, - сказал он непринужденно. - Как ты ее находишь?

Она заметила фотографию Паулы на стене и разглядывала ее не отрываясь,
точно так же, как сама Паула пять лет назад разглядывала фотографии девочек,
которыми Энсон увлекался в детстве. Она кое-что знала о Пауле, и иногда ее
мучили отрывочные подробности, уже известные ей.

Вдруг она подошла к Энсону вплотную, воздев руки. Они обнялись. За окном,
выходившим на внутренний двор, уже спускались сумерки, хотя на скате крыши
по ту сторону двора еще ярко отсвечивало солнце. Через полчаса в комнате
станет совсем темно. Неожиданный порыв захлестнул обоих, у них перехватило
дыхание, и они еще теснее прижались друг к другу. Это было неминуемо,
неизбежно. Не разжимая объятий, они подняли головы - взгляды их одновременно
упали на фотографию Паулы, которая смотрела на них со стены.

Энсон неожиданно уронил руки, отошел к письменному столу, вынул связку
ключей и стал отпирать ящик.

- Хочешь выпить? - спросил он хрипло.

- Нет, Энсон.

Он налил себе полбокала виски, выпил залпом, потом отворил дверь в холл.

- Пойдем, - сказал он.

Долли мешкала в нерешительности.

- Энсон... я все-таки поеду с тобой за город сегодня вечером. Ведь ты все
понимаешь, правда?

- Конечно, - отвечал он резко.

В машине Долли они отправились на Лонг-Айленд, чувствуя близость, какой
до тех пор не испытывали. Они заранее знали, чем это кончится, - ведь теперь
лицо Паулы уже не будет напоминать им о том, что в их отношениях чего-то
недостает, и когда они окажутся наедине в ночной тиши Лонг-Айленда, им это
будет безразлично.

Усадьба в Порт-Вашингтоне, где они намеревались провести субботу и
воскресенье, принадлежала двоюродной сестре Энсона, которая вышла замуж за
владельца медных копей из Монтаны. Их долгий путь начался от привратницкой,
дальше дорога вилась меж посаженных здесь привозных тополей к огромному
розоватому особняку в испанском стиле. Энсон уже не однажды бывал здесь.

После обеда они потанцевали в клубе "Линкс". Около полуночи Энсон
уверился, что его родственники не уедут из клуба раньше двух, - тогда,
слегка дрожа от волнения, они сели в автомобиль, взятый у одного из
знакомых, и поехали в Порт-Вашингтон. Возле привратницкой Энсон остановил
машину и сказал ночному сторожу:

- Ты когда пойдешь в обход, Карл?

- Прямо сейчас.

- Значит, ты будешь здесь к приезду всех остальных?

- Да, сэр.

- Ладно. Слушай же: когда чей-нибудь автомобиль, все равно чей, свернет в
ворота, сразу дай мне знать по телефону. - Он сунул Карлу в руку
пятидолларовую бумажку. - Ты меня понял?

- Да, мистер Энсон. - Человек старой закалки, он не улыбнулся и даже не
моргнул глазом. Но Долли все-таки отвернула лицо в сторону.

Ключ был у Энсона. Войдя в дом, он наполнил два бокала - Долли свой даже
не пригубила, - потом проверил, на месте ли телефон, и убедился, что звонок
будет хорошо слышен из их комнат; обе были в нижнем этаже.

Через пять минут он постучался к Долли.

- Это ты, Энсон?

Он вошел и притворил за собой дверь. Долли лежала в постели, она
нетерпеливо приподнялась, опершись локтем о подушку; он сел рядом и обнял
ее.

- Энсон, милый.

Он не ответил.

- Энсон... Энсон! Я люблю тебя... Скажи, что и ты меня любишь. Скажи же -
скажи скорей, ну? Даже если это неправда!

Он не слушал. У нее над головой, на стене, ему и здесь чудилась
фотография Паулы.

Он встал и подошел к стене. Рамка тускло поблескивала в троекратно
отраженном свете луны - а в ней, словно расплывчатое пятно, виделось лицо,
которое, как он понял, было ему незнакомо. Сдерживая подступающие рыдания,
он отвернулся и с отвращением посмотрел на худенькую девушку, лежавшую в
постели.

- Все это вздор, - сказал он глухо. - Я сам не знаю, как это взбрело мне
в голову. Я не люблю тебя, так что ты уж лучше подожди, пока кто-нибудь
другой тебя полюбит. А я тебя совсем не люблю, понятно?

Он осекся и торопливо вышел из комнаты. Вернувшись в гостиную, он
непослушными руками наливал себе выпить, как вдруг дверь отворилась, и вошла
его двоюродная сестра.

- Послушай, Энсон, мне сказали, что Долли нездоровится, - начала она
озабоченно. - Мне сказали... - Пустое, - перебил он ее, повысив голос, так,
чтобы Долли могла его слышать из своей комнаты. - Просто она устала. Она уже
легла.

Долгое время после этого Энсон верил, что милостивый господь иногда
вмешивается в человеческие дела. Но Долли Каргер, которая всю ночь пролежала
без сна, вперив взгляд в потолок, с тех пор уже никогда ни во что не верила.

Осенью, когда Долли вышла замуж, Энсон был в Лондоне, куда уехал по
делам. Как и Паула, она вступила в брак неожиданно, но это подействовало на
него иначе. Поначалу история показалась ему забавной и при мысли об этом
хотелось смеяться. Потом это стало его удручать - он почувствовал себя
стариком.

Во всем этом было что-то однообразное - а ведь Паула и Долли принадлежали
к разным поколениям. Он чувствовал себя подобно сорокалетнему мужчине,
который узнал, что дочь его старой возлюбленной вышла замуж. Он послал