мистер Макихерн тебе дает..." Он смотрел на нее, пока ее голос не затих,
не замер. Видимо, ждал, когда он затихнет. И тогда ответил:
Он наврал Макихерну, куда он собирается, где он был и чем занимался.
Деньги отдал официантке. Макихерн узнал про дрова. Возможно, он решил,
что Джо припрятал деньги. Может быть, так ему сказала миссис Макихерн.
время он не представлял себе, чтобы это было доступно еще кому-нибудь,
кроме него. Возможно, он верил до самой последней минуты, что только для
него и ради него сделано такое исключение. И, по всей вероятности, до
последней минуты думал, будто Макса и Мейм надо задабривать - не потому,
что у него какието отношения с официанткой, а потому, что он ходит в
дом. В доме, однако, он их больше не видел, хотя знал, что они здесь.
Полной же уверенности, что им известно о его пребывании здесь - или по-
явлениях после того случая с конфетами, - у него не было.
да-нибудь в другое место. Возможно, он до последней минуты думал, что
этот порядок заведен им. И вот однажды вечером она не пришла на место
встречи. Он ждал, пока часы на башне суда не пробили двенадцать. Тогда
он отправился к ней. Раньше он так не делал, хотя и не мог бы припом-
нить, чтобы она запрещала ему приходить туда без нее. Все же в эту ночь
он отправился к ней, ожидая, что дом будет погружен в темноту и сон. Дом
был погружен в темноту - но не спал. Он знал это - знал, что за темными
шторами в ее комнате не спят и что она там не одна. Откуда знал - он сам
не мог бы сказать. И никогда не признался бы в этой уверенности. "Это
просто Макс", - думал он. "Это просто Макс". Но не верил в это. Он знал,
что в комнате с ней - мужчина. Две недели он с ней не встречался, хотя
знал, что она его ждет. Затем пришел вечером на угол; появилась и она.
Ни слова не говоря, он ударил ее кулаком, чувствуя, по чему ударил. Те-
перь он знал то, во что до сих пор не мог поверить. Она вскрикнула. Он
ударил еще раз. Она прошептала: "Не здесь. Не здесь". Затем он увидел,
что она плачет. Он никогда не плакал, сколько помнил себя. Он плакал,
ругал ее и бил. Потом она обняла его. Тогда даже причины бить ее не ста-
ло. "Ну что ты, что ты, - приговаривала она. - Что ты, что ты".
пошли гулять. Они сидели на поросшем травой откосе и разговаривали. На
этот раз говорила она - рассказывала. На долгий рассказ не набралось.
Теперь ему стало понятно то, что он знал, оказывается, с самого начала:
ресторан, бездельники с сигаретами, которые начинали подпрыгивать, когда
гости заговаривали с официанткой, и сама она - беспрерывно снует взадв-
перед, понурая, жалкая. Он слушал ее голос, а в нос ему, заглушая запахи
земли, бил запах безымянных мужчин. Голова ее во время рассказа была
опущена, руки неподвижны на коленях. Он, конечно, не видел этого. Ему и
не нужно было видеть.
Пил вечерами с Максом и Мейм, иногда в компании еще трех-четырех мужчин
и обычно одной или двух женщин - случалось, и городских, но чаще тех,
которые приезжали из Мемфиса и в качестве официанток проводили неделю
или месяц за стойкой, где целый день праздно сидели мужчины. Он не всег-
да знал, как зовут собутыльников, но научился заламывать шляпу не хуже
их: вечерами за спущенными шторами в комнате у Макса он сдвигал ее на-
бекрень и говорил с другими об официантке, даже при ней, - громким
пьяным отчаянным юношеским голосом, называя ее своей курвой. Время от
времени на машине Макса он возил ее за город на танцы, всегда с предос-
торожностями - чтобы это не Дошло до Макихерна. "Не знаю, из-за чего он
больше взбесится, - говорил он ей, - из-за тебя или из-за танцев". Од-
нажды им пришлось уложить его в постель мертвецки пьяного - в доме, куда
он прежде и попасть не мечтал. Утром официантка отвезла его домой - до
рассвета, чтобы не заметили. А днем Макихерн наблюдал за ним с угрюмым,
ворчливым одобрением.
телке, - сказал Макихерн.
жал рядом с миссис Макихерн, полагая, что она спит, и думал быстро и
напряженно - думал: "Надевал костюм. Но когда. Не днем, потому что он у
меня на глазах, кроме субботних дней после обеда. Однако в любую субботу
после обеда он может зайти в хлев, снять и спрятать подобающую одежду,
которую ему велено носить, и напялить то, что пригодно и потребно только
для греховодничанья". И теперь он как будто знал, как будто ему сказали.
Это означало, что костюм носили тайком, то есть, надо полагать, - ночью.
А если так, то какая еще могла быть цель у парня, кроме разврата? Сам он
никогда в жизни не развратничал, и не было случая, чтобы он согласился
слушать человека, рассказывающего о разврате. Тем не менее после получа-
са напряженных размышлений он знал о проделках парня почти столько же,
сколько мог бы рассказать сам Джо, - за исключением имен и мест. Весьма
возможно, что, даже услышав о них из уст самого Джо, он не поверил бы, -
ибо у этой породы людей бывают такие же твердо установившиеся представ-
ления о механике, драматургии зла, как и о механике добра. Так что фана-
тизм и прозорливость сошлись в одно, только фанатизм чуть припаздывал:
когда Джо, спускаясь по веревке, тенью мелькнул мимо облитого лунным
светом окна, Макихерн не сразу узнал его, - а может быть, не поверил
своим глазам, - хотя веревка висела у него прямо перед глазами. А пока
он подошел к окну, Джо успел отвести и закрепить веревку и уже направил-
ся к хлеву. Наблюдая за ним из окна, Макихерн испытывал чистое, правед-
ное возмущение - вроде того, что должен испытывать судья, видя, как под-
судимый, которому грозит высшая мера, наклоняется и плюет на рукав прис-
таву.
дел Джо на перекрестке. Он тоже услышал машину, увидел, как она подъеха-
ла, остановилась и как Джо сел в нее. Возможно, его и не интересовало,
кто еще сидел в машине. Возможно, он уже знал и хотел только увидеть, в
каком направлении они поедут. Возможно, он верил, что и это знает, пос-
кольку машина могла поехать куда угодно, подходящих мест вокруг было
сколько угодно, и к любому вела дорога. Ибо, попрежнему кипя чистым и
праведным негодованием, он уже повернул назад и быстро шел к дому -
словно верил, что еще более великое и чистое негодование поведет его, и
даже сомневаться в своем чутье ему будет не нужно. В ковровых шлепанцах,
без шляпы, в ночной рубашке, заправленной в брюки, со спущенными подтяж-
ками, он направился прямо к стойлу, оседлал свою большую старую сильную
белую лошадь и тяжелым галопом выехал на дорогу и поскакал к шоссе, хотя
миссис Макихерн окликала его из кухонной двери, когда он выезжал со дво-
ра. Тем же медленным, тяжеловесным галопом он устремился по шоссе, вмес-
те с животным напряженно клонясь вперед, подобно грозному воплощению
скорости, хотя сама скорость отсутствовала - словно при этой холодной,
непреклонной, несокрушимой убежденности в собственном всемогуществе и в
собственном ясновидении, вселившейся в них обоих, ни скорость, ни знание
адреса не были нужны.
нашел посреди целой ночи и чуть ли не целой половины округа, хотя оно
было не так уж и далеко. Не проехав и четырех миль, он услышал впереди
музыку, а потом увидел у дороги освещенные окна однокомнатного здания
школы. Он знал, где находится школа, но знать о том, что там состоятся
танцы, ему было неоткуда и незачем. И все же он прискакал прямо к ней и
въехал в рощицу, запруженную тенями пустых машин, колясок, оседланных
лошадей и мулов, и соскочил на землю чуть ли не раньше, чем остановилась
лошадь. Он даже не привязал ее. Соскочил и в ковровых шлепанцах, со спу-
щенными подтяжками, круглоголовый, выставив короткую, тупую, возмущенную
бороду, побежал к открытой двери и открытым окнам, где играла музыка и
при керосиновом свете в какой-то планомерной кутерьме мельтешили тени.
- что его направлял и подвигает теперь сам воинственный архангел Михаил.
По-видимому, зрение его не притупилось ни на миг от внезапного света и
суматохи, когда, протискиваясь между тел с повернутыми к нему головами и
оставляя за собой волну изумления и робкий еще шумок, он бежал к парню,
которого усыновил по собственной доброй воле и старался воспитать так,
как считал правильным. Джо танцевал с официанткой и еще не видел его.
Женщина видала его только раз, но, наверно, запомнила - а может быть,
одного взгляда на его лицо теперь было достаточно. Она замерла, на лице
ее появилось выражение, очень похожее на ужас, и Джо, увидев это, обер-
нулся. Когда он обернулся, Макихерн уже был рядом. Макихерн и сам видал
эту женщину только раз, да и в тот раз, наверное, не смотрел на нее -
точно так же, как не желал слушать разговоры мужчин о блуде. Однако он
направился прямо к ней, не обращая пока внимания на Джо. "Прочь, распут-
ная! - сказал он. Голос его прогремел в изумленном молчании, среди изум-
ленных лиц, под керосиновыми лампами, в тишине оборвавшейся музыки, в
мирной лунной ночи молодого лета. "Прочь, потаскуха!"
ко. Наверное, самому ему казалось, что он стоит - справедливый и скало-
подобный, чуждый спешки и гнева, а вокруг него дрянь слабого человечест-
ва томится в долгом вздохе ужаса перед посланцем разгневанного карающего
Престола. И, наверно, даже не его рука ударила в лицо парня, которого он
держал под своим кровом, питал и одевал с младенческих лет, - и когда
лицо нырком ушло от удара и снова вернулось на место, оно, наверно, не
было лицом того ребенка. Однако это его не удивило, ибо не детское лицо
занимало его, но лицо Сатаны, которое также было ему знакомо. И когда,
Ларссон Стиг
Прозоров Александр
Сапковский Анджей
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Шилова Юлия