сказал "До свидания".
ест булочку. Идем дальше. Вокруг тихо, почти никого во все вмешана жимо-
лость Она бы мне наверно сказала чтоб только не сидел на ступеньках не
слышал как дверь ее хлопнула сумерками и Бенджи плачет до сих пор К ужи-
ну придется ей сойти и всюду вмешан запах жимолости Дошли до перекрест-
ка.
лась тоже. Доела пирожное и принялась за булочку, не сводя с меня
глаз-До свидания, - сказал я. Завернул за угол и пошел улицей, а огля-
нулся, лишь дойдя до следующего перекрестка.
Смотрит на меня, молчит. - Или вон в той стороне? Ты, наверное, живешь у
вокзала, где поезд? Угадал? - Смотрит на меня загадочно, невозмутимо и
жует. Улица пуста в обоих направлениях, тихие газоны и чистенькие домики
среди деревьев, но никого нигде, лишь у магазина позади нас. Повернули,
идем обратно. Двое на стульях у входа.
не говорит.
сказал один, в порыжевшем сюртуке. - Я ее уже видел тут как-то. Тебя как
звать, девочка?
ла, не переставая жевать.
да?
надо возвращаться в Бостон.
городской конюшни. Он там сейчас.
дарю вас. Пошли, сестренка.
вбирает мостовая. Дошли до конюшни. Полисмена там нет. Прохладный темный
ветерок, пахнущий нашатырем, повевает между рядами стойл, а в широких и
низких воротах покачивается на стуле человек и советует нам поискать Ан-
са на почте. Чья девочка, и он не знает.
сводите ее туда, может, кто признает.
зету разворачивает.
ней за вокзал, к тем приречным домам. Там вам скажут, чья она.
булочки, ест. - Еще хочешь? - спросил я. Дожевывает, смотрит на меня
взором черным, немигающим и дружеским. Я дал ей одну из оставшихся плю-
шек и сам принялся за другую. Спросил у встречного, где здесь вокзал, и
он показал дорогу.
берега-дома, сбитые кое-как из досок и выходящие задами на реку. Улочка
убогая, но вида пестрого, даже цветистого. За щербатым забором посреди
бурьяна стоит кривобокий от ветхости шарабан, а поодаль - облупленный
домишко, и в верхнем окне сушится ярко-розовое платье.
Вот этот, - показал я рукой. Жует и молчит, но я как будто уловил в ее
лице что-то утвердительное, соглашающееся, хотя без особого пыла. - Ты
здесь живешь, да? Тогда идем. - Я вошел в покосившуюся калитку. Оглянул-
ся на нее. - Здесь ведь? Узнаешь свой дом?
сяц булочки. Идем к дому. Дорожка из расколотых и разномастных плит,
пронзенных жесткими копьями свежепроросшей травы, ведет к разбитому кры-
лечку. В доме - ни шороха, и розовое платье безветренно повисло сверху
из окна. Фаянсовая ручка - дергать колокольчик, я потянул и, когда выта-
щилось футов шесть проволоки, перестал тянуть и постучал. У девчушки из
жующих губ ребром торчит корка.
по-итальянски, обращаясь к девочке. Кончила на повышение, замолчала воп-
росительно. Опять заговорила, а девочка смотрит на нее, запихивая корку
в рот чумазой ручонкой.
Это ведь вы ее за хлебом посылали?
Та смотрит и молчит.
дверь дома. Женщина усердно замотала головой. Быстро заговорила. Подошла
к краю крыльца и, не переставая говорить, показала рукой вниз по улице.
махнул в сторону дороги. Торопливо заговорила, пальцем указывает. - Пой-
демте покажетете, - сказал я, пытаясь свести ее с крыльца.
не бегом, но довольно-таки скорым шагом. Дошел до калитки, стал, смотрю
на девочку. Она сжевала уже корку и таращит на меня черные дружелюбные
глаза. Женщина с крыльца следит за нами.
кать твой дом.
души не видно. Бездыханность, присущая пустым домам. А ведь не может
быть, чтобы все пустые. Комнат сколько всяких. Раскрыть бы переднюю
стенку у всех разом. Мадам, прошу вас - ваша дочка. Не ваша. Тогда ваша
- бога ради, мадам. Идет под локтем у меня, блестит заплетенными туго
косичками, а вот и мимо последнего дома прошли, улица впереди поворачи-
вает и берегом уходит за глухой забор. Из разбитой калитки та женщина
вышла, на голову накинула шаль, рукой придерживает у подбородка. Дуга
дороги пустынна. Я нашарил монету, дал девочке. Четверть доллара. "Про-
щай, сестренка", - сказал я. И пустился бегом.
гурка посреди дороги, к грязному платьицу прижала хлеб, смотрит непод-
вижно, черноглазо, немигающе. Побежал дальше.
перешел на быстрый шаг. Слева и справа задние дворы некрашеных домов -
на веревках тряпье, веселое, цветное, как то платье в окне; проваливший-
ся сарай мирно догнивает среди заросшего бурьяном буйнокронного сада,
среди деревьев розовых и белых, гудящих от солнца и пчел. Я оглянулся. В
устье проулках - никого. Еще сбавил шаг, и тень моя ведет меня, головой
влачась по кроющему забор плющу.
стал дальше тропкой, тихим шрамом в мураве. Я перелез через ворота, ми-
новал деревья, пошел вдоль другого забора, и тень позади меня теперь.
Здесь плющ и лоза увивают ограды, а у нас на юге - жимолость. Запах гус-
то из сада, особенно в сумерки, в дождь, и мешается - как будто без него
недостаточно тяжело, недостаточно невыносимо. "Ты зачем ему далась поце-
ловать зачем"
злость Ага не нравится тебе! Алый отпечаток руки выступил на лице у нее
будто свет рукой включили и глаза у нее заблестели
Отец мне: "Ты глотаешь точно в горле у тебя застряла кость от рыбы Что
это с тобой" Напротив меня Кэдди за столом и не смотрит на меня за то
что ты с каким-то городским пшютиком вот за что Говори будешь еще Будешь
Не хочешь сказать: не буду?" Алая ладонь и пальцы проступили на лице.
Ага, не нравится тебе Тычу ее лицом в стебли трав впечатались крест-нак-
рест в горящую щеку: "Скажи не буду Скажи" А сам с грязной девчонкой це-
ловался с Натали" Забор ушел в тень, и моя тень в воду. Опять обманул
свою тень. Я и забыл про реку, а улица берегом ведь повернула. Влез на
забор. А девчушка - вот она, жмет к платьицу свой хлеб и глядит, как я
спрыгиваю.
уже проглядывает из обертки, новая нужна бы. - Ладно, так и быть, доведу
тебя, покажешь, где твой дом с грязной девчонкой с Натали. Идет дождь и
в пахучем высоком просторе конюшни нам слышно как он шелестит по крыше
только кровь моя или ее шумит
а хлеб все больше вылезает из обертки.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Прозоров Александр
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия