Меня и это не особенно занимало, мой летучий роман с девочкой из усадьбы был
игрой, правда, чуть было не зашедшей слишком далеко.
какая фантазия может прийти в голову семнадцатилетней девице; меня занимал
вопрос о девственности, о том, что оставалось вечно живым мифом, невзирая на
все революции, перемены моды и так далее, да, живым, и не только здесь, в
полумертвой деревне, но и ко всему на свете равнодушном большом городе; и,
как тысячу лет назад, миф был окружен колючей проволокой двойного страха,
миф рождал двойную ассоциацию с военной атакой и преступлением.
штурмом, и победителя ждала слава; девственность была заветной шкатулкой,
которую взламывали тайком и озираясь, и вор заслуживал наказания. Очевидно,
что нападение могло быть успешным лишь при условии внезапности; фантазия
Рони опровергала версию о внезапности. Насилие предполагало полную
неподготовленность, искреннее неведение жертвы; но в фантазиях Рони оно уже
было, так сказать, запрограммировано, и существовали кандидаты, их было два:
один - Петр Францевич, другой, очевидно, я. Насилие справедливо
рассматривалось как надругательство - и в то же время как нечто такое, без
чего девственность была лишена смысла и со временем должна была превратиться
в позор. Выходило, что девственность опровергала свой собственный миф;
значит ли это, что миф девственности был от начала до конца изобретением
мужчин?
Если это так, думал я, то девственность - в самом деле миф и ничего более;
если это так, то она должна заключать и действительно заключает в себе для
нашего брата всю тайну и таинственность женщины, предстает, как уединенный
скит, как сомкнутые врата, за которыми пребывает нечто не имеющее имени,
некая священная пустота; девственность должна быть обещанием, которое
никогда не будет выполнено, должна повергать в трепет, должна пугать и
притягивать,- между тем как носительница тревоги и тайны, какая-нибудь
круглолицая, толстозадая и глупая, как все они, дочь Евы либо вовсе не
подозревает об этом, либо соглашается признать ее в качестве некоторой
окруженной почетом условности, как носят нагрудный знак, который сам по себе
не заслуга, а лишь символизирует заслугу, быть может, мнимую. Я не мог
согласиться с таким ответом.
уж цеплялся за традиционную мораль; и я, конечно, знал, как часто женщина
только тогда и расцветает, когда сброшено это бремя, как если бы целомудрие
было врагом женственности в прямом физиологическом смысле. Но то, что
девственность, это спящее чудовище, в самом деле мстило всякому, кто
осмелился его потревожить,- с этим чувством, или, вернее, предчувствием, я
ничего не мог поделать: оно не было ни изобретением мужчин, ни фантазией
женщин, оно существовало само по себе и владело мною, и это, собственно, и
был единственный ответ, который я мог дать Роне.
Две тени шевелились на потолке, двойной человек сидел за столом на табуретке
приезжего и делал бумажные кораблики. Две флотилии выстроились друг перед
другом, потонувшие корабли падали со стола, отличившиеся в бою получали
награды: красные звезды на бортах и синие полосы на трубах.
принесли с собой.
"Между прочим, мы тоже так играли в детстве. Но это мои рукописи, зачем вы
портите мои рукописи?"
Человек повернул к нему одну голову, вторая была занята рисованием.
заметил, что стекло снято, колпачок горелки отвинчен, на столе мерцал
полуживой огонек.
неуверенно.- Это было во время войны. Я делал уроки, писал дневник. Все при
коптилке!"
"Мало ли что! - возразил двуглавый человек.- Керосин и сейчас дефицитен".
опасности".
Вы упомянули о дневнике".
амбиций".
"Нет, конечно. Я его уничтожил. Это было позже".
сходится. Даты не сходятся. Вы говорите, во время войны, делал урокиї
Выходит, вы уже ходили в школу. Но ведь вы еще не старый человек. А война
была давно".
песниї Могу, если хотите, кое-что исполнить. Я все военные песни знаю
наизусть".
девчата, проводите комсомольский боевой отряд. Вы о нас, девчата, не
грустите, мы с победою придем назад. Мы развеем вражеские ту-учиї"
"Любопытно. Впервые слышим.- Обе головы переглянулись.- Ты слышал? Я не
слышал. Мы не слышали. Ладно, оставим эту тему.- Человек повернулся к
приезжему и закинул ногу в сапоге за другую ногу.- Так что же это все-таки
был за дневник? Вы уже тогда были, э, писателем?"
"И-и-и врагу от смерти неминучей, от своей могилы не уйти",- пел,
раскачиваясь на постели, приезжий.
"А мне нравится,- сказала вторая голова,- давай еще".
"Помолчи, говорю. Когда надо, тебя спросят".
"Почему вы его уничтожили? Там было что-нибудь о нашем строе? Антисоветчина
небось?"
"Да что вы! - испугался приезжий.- Не было там никакой антисовет-
чины".
"Да ничего".
"Я боялся,- сказал путешественник,- что его найдут родители. Я порвал его в
уборной, все тетрадки одну за другой, их было десять или двенадцать. В
мелкие клочки. В уборной".
вышел из-за стола, загородив свет коптилки.- Значит, говоришь, в клочки. Вот
мы и добрались наконец до главного. Теперь поговорим серьезно. Что там было?
Выкладывай все начистоту".
двуглавый навис над ним.
"А мы не торопимся",- сказал человек ласково.
"Вот видишь. Кое-что уже вспомнил. Рисунки?"
"Какие рисунки?"
"Рисунки, говорю, были?"
Приезжий кивнул.
чего уж там! "Играй, играй, рассказывай,- запела голова,- тальяночка сама, о
том, как черногла-азая с ума свела!" Видишь, и мы кое-что помним".
ему место. Путешественник обвел глазами избу, черные стропила и железные
крюки.
мерам. Не хотелось бы!"
"Что вам от меня надо? - забормотал приезжий.- Я уже сказал: я не помню. Я
даже не уверен, был ли этот дневник на самом деле".
сапогами по бумажным кораблям.
не был. Семенов, ты где там?"
Семенов, с сержантскими лычками на погонах, наклонив голову, переступил
порог, огонек коптилки вздрогнул, помощник положил на стол кипу школьных
тетрадей, перевязанную бечевкой.
Сержант стал развязывать бечевку. Узел. Он схватил со стола ножницы.
расскажу! Я все подпишу, не надо! Боже, если бы я зналї Если бы я только
зналї Но откуда вы взяли?.. Почему порнография? При чем тут порнография?
Ведь вы даже не читали! И что вы все твердите: дневник, дневникї Какой это
дневник, это литератураї А у литературы свои законыї Своя спецификаї Это не
я! Нельзя смешивать автора с его персонажамиї Одно дело - автор, а другое -
действующие лицаї И к тому же,- бормотал он,- это даже не мой почерк. Вы мне
подсунулиї Я не пишу в таких тетрадкахї"