родился, мама сильно обрадовалась, а папа счастливый ушел на фронт. Но я
этого, конечно, не помню, а пишу так, чтобы вы могли понять, что я могу
догадываться о чувствах других, даже взрослых людей. Это потому, что я
много думал. Поэтому мне не надо все испытать самому, ведь и взрослые
правильно судят о многом, чего не видели. Раньше я любил радио, а теперь
я ненавижу радио. Мне теперь кажется, что тяжелый магнит вставлен ему
внутрь для того, чтобы притягивать злые вести. Хорошо, что я не буду
больше никогда слушать злые вести. А говорят, что скоро появится радио,
в котором вместо тяжелого магнита будет специальная форточка, через ко-
торую будет видно человека, который передает последние известия. Вот
здорово. Один мальчик, правда, сказал - я не буду называть его фамилию,
пусть ему станет стыдно, и он сам признается воспитательнице - этот
мальчик сказал, что такое радио с форточкой уже есть у некоторых людей.
Конечно, вранье. Потому что ОН не допустил бы такой несправедливос-
ти,чтобы что-то у одних уже было, а у других еще не было. Я думаю, что
ОН, если бы ЕМУ предложили иметь лично такое радио, конечно бы от него
отказался. Потому что это было бы несправедливо. Но, конечно, такое ра-
дио обязательно сделают, но счастья у вас полного не будет, потому что
не будет ЕГО уже никогда. А я ЕГО видел живым! Но сначала я ЕГО не знал,
не знал, что ОН такой.
кий сад. Это время я помню. Очень помню, потому что мне стыдно за себя.
Сейчас, прежде чем я заберусь на табуретку, я должен обязательно приз-
наться в этом. Но не только, чтобы очистить совесть. Моя совесть чиста!
И я докажу это делом. Но я должен признаться, чтобы вы лучше поняли мою
любовь к НЕМУ. Так вот, было время, мне стыдно за себя и горько, было
время - я не любил ЕГО. И не только не любил, даже не уважал, и даже ху-
же, гораздо хуже, был момент, когда я ненавидел ЕГО! Вот. Вот и написал.
Написал и стал сомневаться, искуплю ли я свою вину, даже если сделаю то,
что задумал? Но нет, пусть не думают враги советской власти, что у меня
возникли сомнения. А я знаю, сейчас, в эти страшные дни могут поднять
голову ЕГО враги, могут предать ЕГО светлое имя. Так узнайте обо мне,
вдумайтесь, прежде чем нападать и разрушать, есть ли у вас такой ребе-
нок, есть у вас дети, способные совершить то же, что и я, ради ваших
разрушительных идей? Да, был момент - я ненавидел ЕГО. Но ведь вы сами,
Витольд Яковлевич, заявляли, что истинная любовь та, что родилась из не-
нависти, и что истинная вера приходит через неверие. Так что выходит, и
с вашей точки зрения мое детское заблуждение ничего не опровергает.
орден. Отец часто садил (это слово было зачеркнуто и вставлено "жал", но
после снова восстановлено) меня на колени и орденом колол мою щеку. Но я
не жаловался, не чувствовал боли, мне наоборот от боли было хорошо и
тепло на его коленях сидеть. И я радовался вместе с ним, что кончилась
война, и что я есть у него, и что он есть у меня. Очень родители меня
любили, но еще больше любили ЕГО. Например, принесут домой хлеба, сядут
кушать и обязательно скажут спасибо ЕМУ. Или купят мне обнову и обяза-
тельно ЕГО добрым словом помянут. И тут я, несмышленый, позавидовал ЕМУ
и стал плохие мысли о НЕМ думать. Мне вдруг горько стало, что родители
любят больше меня какого-то чужого человека, и вспоминают ЕГО постоянно,
и хвалят ЕГО, хотя ОН совсем никакая нам не родня и никогда даже дома у
нас не побывал. Теперь я знаю, что это называется ревность - проклятый
пережиток, злобное пятно, недобитое гражданской войной. Но нехорошие мои
чувства вскоре прекратились, потому что не было для них условий.
добрые, детишек любят, но еще больше любят большого красивого дядю на
портрете. Да так сильно любят, что с утра до вечера вместе с детишками
песни благодарности про дяденьку поют. Конечно, мне теперь смешно вспом-
нить, как я остолбенел, когда понял, что дяденька на портрете и ОН -
один и тот же человек. Как же я тогда обрадовался! Что же я, оболтус,
завидую ЕМУ и злюсь на папу с мамой, если все люди любят ЕГО больше, чем
себя. Вы, Витольд Яковлевич, когда нам про Достоевского рассказывали,
несколько раз повторили. Все могут любить одного человека, только если
он бог, а бога нету. Зачем вы это сказали, Витольд Яковлевич? Нет, вид-
но, не зря вы враг народа, вы думаете, что раз дважды два четыре, то вы
и правы? Так узнаете же вы скоро, что хоть дважды два четыре, а все-таки
я сделаю это. И тут, я думаю, и произойдет ваше перевоспитание. И зачем
вы специально Ленина без НЕГО употребляли? Ленин, он только задумал, а
сделал ОН, слышите, Витольд Яковлевич! И директор нашего любимого детс-
кого дома тоже говорил, когда я с ним советовался. Можете с ним поспо-
рить потом. Только раньше, я думаю, вы и сами исправитесь и перевоспита-
етесь, потому что правда одна. Слышите, одна! И поэтому я скоро встану
на табуретку и спрыгну с нее, чтобы всегда быть вместе с НИМ в ваших де-
лах и в ваших мечтах.
начал жить с моей мамой, а меня отдали в детский сад, потому что днем
нужно было восстанавливать народное хозяйство. Радостная жизнь началась.
А уж по праздникам и того лучше. Меня отец на руки берет и несет на пло-
щадь, где все люди ЕГО благодарят и любят, и там на площади меня ЕМУ по-
казывает. Поднимает высоко над головой меня, выше знамен и бумажных цве-
тов, а я от слез не могу разглядеть, где ОН там над Лениным стоит. Испу-
гался я очень, думал, уже пройдем мимо, а я ЕГО не увижу, не сравню с
портретом. Кричу отцу - отпусти. Он меня за руки держит, и я слез не мо-
гу вытереть, чтобы все увидеть. Вырвался я, вытер глаза и близко, близко
ЕГО увидел. Даже испугался вначале, ОН рукой махнул, будто узнал меня,
вспомнил про те разговоры, что я с ЕГО портретом вел, будто мы опять од-
ни остались и всю ночь проговорили. Был такой случай. С работы никто за
мной не пришел. Одна нянечка и я на весь детский сад. Долго нянечка жда-
ла, все надеялась, что придет кто-нибудь, заберет меня, но никто не при-
шел, и она сказала, чтобы я ложился спать, а сама пошла домой. А я спать
не пошел, а пошел в актовый зал к портрету и всю ночь рядом с НИМ проси-
дел. Много о чем мы переговорили, но это уже наша тайна. И вот на параде
ОН знак мне подает, вижу, мол, тебя, малыш, узнал, мол, тебя. И я ЕМУ в
ответ машу и кричу во все горло. А кричу потому, что страшно стало. Ведь
если ОН меня из всех людей выделил, приметил, значит, думает, что любовь
моя намного больше, чем у остальных, а я-то знаю, что другие не меньше
моего любят и чтут ЕГО. Мне стыдно стало, что не оправдал я ЕГО догадки,
что я ЕГО как бы обманываю и нечестно пользуюсь ЕГО вниманием. И решил я
с того раза непременно любить ЕГО лучше других.
телям поднимать от разрухи Родину. Мне было хорошо так жить, потому что
каждый вечер родители забирали меня домой, а если они задерживались в
учреждении, у меня был тайный разговор в актовом зале. Хорошо, что они
иногда оставляли меня на ночь одного - я научился размышлять и самостоя-
тельно любить ЕГО. Да, Витольд Яковлевич, ОН не бог. Бог бессмертен, а
ОН сегодня умер. Страшное это слово - скончался. Но я не боюсь смерти. Я
могу написать это слово тысячу раз и все равно не изменю своего решения.
Если бы я боялся умереть, я бы обходил это слово молчанием теперь, когда
осталось мне немного времени жить. Я это знаю по себе. Когда мы с
мальчишками курили незаметно папиросы, то при учителях боялись даже про-
изнести слово "курить" или слово "папиросы". Это оттого, что мы боялись
курить. Но однажды я поговорил с НИМ ночью, и ОН мне сказал, что нехоро-
шо чего-нибудь бояться, и я ЕМУ дал клятву, что никогда не буду трусить,
и бросил курить навсегда. Смерть вовсе не страшная, если ты уверен, что
она поможет будущим людям. Нужно, чтобы все знали, чем ОН был для меня.
Я уверен, и мне не страшно. А вы, Витольд Яковлевич, не были уверены, и
потому испугались, когда вас обсудили на дирекции, и после вы перед ли-
нейкой праздничную речь произносили и часто ЕГО упоминали. Но я вам не
поверил, потому что вы врать совсем не умеете, и у вас дергается нижняя
губа,и подбородок морщится, если вы говорите неправду. А ведь вам смерть
не грозила, как людям на войне, вас бы в крайнем случае перевоспитали
физическим трудом. Но тайное рано или поздно становится явным. Вы любили
нас запугивать этим выражением, а сами, наверно, его же и боялись. Зря
вы меня жалели и уделяли больше внимания, чем другим. Я потом узнал, вы
всем говорили: "Я хочу говорить с тобой как равный с равным." Неужели вы
не знаете, что в детдоме не бывает скрытых разговоров.
и поступил в школу. В школе лучше, чем в детском саду. В школе больше
актовый зал и больше портрет. Я мог издалека ЕГО разглядывать, оставаясь
после уроков и дожидаясь, когда за мной придет мама. А папа за мной не
приходил, потому что он уехал в длительную командировку. Так мне говори-
ла мама. Я был маленький и верил. Теперь бы я не поверил, потому что пи-
сем он нам не писал. Он нас бросил навсегда. Он разлюбил мою маму и од-
нажды ночью уехал от нас на черной машине. Конечно, он разлюбил маму,
раз не написал нам ни одного письма. Но тогда я еще не знал этого и час-
то мечтал у портрета, как вернется из длительной командировки мой папа и
снова будет садить меня на колени и колоть меня красным флагом на орде-
не, как будто только что вернулся с войны. Я был уверен, что он вернется
живым и невредимым, потому что нет такой войны, которую мы не смогли бы
выиграть, раз у нас есть ОН! Вот настоящая правда, Витольд Яковлевич. Вы
говорили, что искусство служит правде, и читали свои жалостливые стихи.
А в школе я учил другие стихи, настоящие, стихи о НЕМ. Эти стихи написа-
ли наши самые лучшие и самые честные поэты, и поэтому их напечатали в
учебнике на первой странице. Я выучил эти стихи с первого раза и лучше
всех прочел в классе. Даже наша учительница плакала и хвалила ЕГО. Спа-
сибо им всем, и поэтам, и учителям, благодаря им я понял, что, если пот-
ребуется, нам не жалко отдать жиэнь ради НЕГО. Только мама почему-то не
плакала, когда я прочел стих. Видно, она так часто плакала по отцу, что
слез на стихи у нее уже не хватило. И зачем она так много плакала о нем?
Посняков Андрей
Доценко Виктор
Орлов Алекс
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий
Мацумото Сэйте