ками, с красивыми голубыми разводами, летящей явно на встречу с каким-то
счастливчиком. Боже, как я мог обмануться ее вчерашним теплым взглядом,
с податливой горячей ладонью? Почему потом все пропало? Неужели из-за
инструкции? Нет, чепуха, ведь она же не прогнала меня тотчас, как прочла
сокровенные знаки. Ведь ей хватило ума не возмутиться, и все принять как
должно, без сцен и истерик, и окончить как полагается: я вспомнил ее
бессильное тельце, почти проколотое нержавеющей иглой.
отвергнутый, я продолжал падать в пустоту январской ночи? О, как долго
тянулся этот мучительный январь, в котором больше я не пытался с ней
увидеться. Ведь не могло же бесконечно продолжаться рабское болезненное
состояние. Нет, я не оправдывался ее недальновидностью, не залечивал
открытые раны ежедневным просмотром своей прекрасной коллекции (более
того, первое время я даже не мог думать о стеклянном ящике, не то что
просматривать, и тем более оглаживать дорогие сердцу экземпляры), я дал
себе слово не звонить ей никогда, или не звонить по крайней мере до тех
пор пока, не научусь спокойно анализировать прошедшее.
страдал, да и вряд ли такое слово вообще могло подойти к моему фев-
ральскому состоянию. Я как бы спал, днем наяву и ночью во сне спал. Да,
именно ночью, когда она могла прийти во сне и снова терзать мою безза-
щитную душу, она не приходила, потому что спали мой разум и мое сердце.
Но вот что поразительно: я перестал ее случайно встречать в тех неожи-
данных местах, где раньше то и дело она мне попадалась. Будто бы то са-
мое Провидение, которое я так раньше восхвалял, теперь оберегало меня от
новых испытаний. А если нет, то что же - она меняет старые маршруты, не
желая встречи со мной, и, следовательно, я ей не так уж и безразличен?
тайная, вначале как бы скрытая даже от меня, но после обнаруженная под-
лейшая ничтожнейшая зацепка. Будто наша тайная история имеет два уровня
секретности. Один глубокий, тяжкий, сокрытый навсегда от чуждого взгля-
да, в котором я, злой, несчастный, продолжаю проваливаться в пропасть
поражений и в котором нет никакого мастера-ловца, а есть острое, до кро-
вяной боли, пустующее место под стеклянной крышкой. Ну а другой как бы
менее секретный, конечно, тоже тайный, но как бы более на поверхности,
на виду, мол, если кто и спросит, отчего такое выражение лица удачливое,
то я промолчу, а сам как раз об этой зацепочке и подумаю. Да, да, вот
этот якобы секретный, тайный оправдательный пунктик использовался самым
омерзительным образом. И состоял он в той короткой, бесконечно быстрой,
как теперь представлялось, ночной минутке, в том абсолютно ничего не
значащем животном мгновении кажущейся близости. Впрочем, может быть, это
и не совсем так, по крайней мере, с моей стороны. Ведь в ту минутку я
еще не знал, как позорно буду выброшен утром, да и дело вовсе не в том,
как я на это смотрел и смотрю. Дело все в том, как на это могли бы пос-
мотреть другие, будь известна им моя правдивая история. Вот для них-то я
и хранил этот аргументик, им-то я и оправдывал свою удачливую улыбку.
Впрочем, улыбка появлялась на моем лице все реже и реже и к началу марта
окончательно сошла на нет.
слово, и до того глубоко, что однажды невпопад в одном разговоре вырва-
лось, и окружающие были весьма шокированы странной выходкой. Но дело
ведь даже и не в слове, а в соответствующих ему обстоятельствах, о кото-
рых я, видит Бог, ничего не знал, что меня, естественно, не оправдывало
никоим образом. Да и кем я могу ей теперь приходиться, если своими
действиями поставил ее в положение, из которого один и был выход - через
это некрасивое слово.
себя на том, что три дня подряд не вспоминал о ней ни единой мыслью, ре-
шил, наконец, позвонить. Я набрал уже наполовину забытый телефонный но-
мер и приготовился говорить с ней на равных, т.е. с тем же равнодушием,
что и она.
же не знал ее настоящего имени. Ведь не мог же я назвать ее прекрасной
тополиной пушинкой.
бами. Что же она, исчезла в неизвестном направлении? Я лихорадочно сооб-
ражал, какой еще вопрос может помочь в создавшейся ситуации.
ный путь.
так не отступать.
нет их координат.
анализирует неприятную информацию. Неужели это все? Неужели нет никакого
выхода, и она окончательно исчезла, пропала, растаяла в неизвестности?
О, может быть, я все перепутал, наверное, я набрал не тот номер, ну ес-
тественно, я ошибся, ошибся в очень простом механическом действии.
го-нибудь малейшее значение. Понимаете, здесь какая-то чепуха, впрочем,
может быть, это было важно для нее, по крайней мере, здесь надписано:
никогда не выбрасывать. Я потому и пыталась ее найти, а иначе это выгля-
дит даже смешно...
Понимаете, какая странная вещь, обычного тополиного пуха - и вдруг
инструкция, даже смешно, правда?
тяжелый сезон душевных испытаний. Как же стало пусто вокруг! Выходит,
все прошедшее после нашей последней встречи время я жил не в огромном
миллионном городе, а в бескрайней снежной пустыне, такой же однообразной
и бесцельной, как и моя беспросветная жизнь. Что мне теперь другие люди,
если нет ее здесь, недалеко, рядом? Все ясно, я был лишним человеком в
ее полной других надежд и свершений жизни. Я ненавижу эту ее другую
жизнь, ненавижу ее привязанности бог знает к кому, я умом знаю, что это
несправедливо, а все же чую сердцем - справедливо, или, во-всяком слу-
чае, законно ненавидеть силы, препятствующие моему успеху.
го не ее пренебрежения моих усилий, не измены или легкомысленного с ее
стороны отношения, - все это можно было оправдать в конце концов ее не-
дальновидностью, неумением постичь новые горизонты жизни, - а страшился
я больше всего, как это теперь ни смешно выглядит, настоящего, искренне-
го ответного движения. Эх, глупый, наивный, недальновидный человек. О,
как желал я теперь все вернуть на прежнее тревожное место. Пусть лучше
постоянная тревожная неопределенность, пусть вечный ползучий страх за
свое, хотя бы и выдуманное счастье, пусть горькие дни или даже недели
унизительного молчания, пусть все снова продолжится, лишь бы не беско-
нечное, с приторным до рвоты невесомым моим телом, падение на самое дно
необратимости. Да и что еще могло быть лучше! Как я мог не искать с ней
встречи, потерять из виду самое главное - счастье познания новых неожи-
данных маршрутов. Слепец, тебе нужна была именно такая, легкая, незави-
симая, неуловимая (никогда и никем), тревожная, вечно терзающая связь.
свыкся, прикипел и жил дальше, как будто не было той зимы, а мое падение
стало плавным, равномерным и практически незаметным. Так привыкаешь к
постоянному шуму в ушах и перестаешь верить в обыкновенность тишины. В
конце концов есть жизни, никогда не знавшие успеха и, по крайней мере,
для понимания этого стоило терпеть невзгоды темного времени.
зать, будто тополиная охота обернулась внеурочным увлечением, забавой,
хобби, а семья или работа - истинным, бесконечно прожорливым смыслом мо-
его никчемного бытия. Бывало несколько раз, и я выбегал в поздний
июльский вечер, останавливался в широком месте, и как обезумевшая ветря-
ная мельница, молотил по воздуху круговыми движениями, пока, к моему
стыду, не налипала на горячие ладони парочка-другая слаболетающих под-
порченных экземпляров. Впрочем, все это было не так уж и плохо, даже
вполне интересно и по-своему ново, и даже кое-что вполне подходило по
некоторым особым отличиям для коллекции, но какая-то излишняя нервоз-
ность, как неверная скрипка в оркестре, как раздражающий шум падающего
тела, мешали мне всегда сосредоточиться и до конца насладиться заслужен-
ным счастьем. Я был отравлен ее равнодушием навсегда.
хивающим в самом центре тополиной вьюги, как бы я стал низок и малоинте-
ресен, учитывая ее знание мною же составленной инструкции, и все-таки
теперь, наверное, я был бы рад и такому повороту событий. Да что там по-
казаться смешным, если желание увидеть ее при любых обстоятельствах ста-
Орлов Алекс
Мурич Виктор
Володихин Дмитрий
Распопов Дмитрий
Афанасьев Роман
Пехов Алексей