изящный пальчик размашистой росписью и получаю огромную по моим масшта-
бам сумму: полторы тысячи французских франков. Я небрежно пытаюсь сунуть
в карман годовой заработок кандидата наук, но моя помощница останавлива-
ет мою руку и просит все-таки пересчитать деньги. Я при всем честном на-
роде пересчитываю валюту и выхожу вместе с переводчицей из офиса. Насту-
пает неловкая пауза, как будто бы нам нужно разойтись, но мы не хотим, и
она, чуть иронично поглядывая на деньги, говорит:
платить за отель?
Руфь.
ратист!
латке, в неизвестном диковатом месте, на фоне ужасающих правдивостью ре-
портажей наших спецкоров о борьбе корсиканских сепаратистов за свободу
родины. Как раз перед нашим приездом, в городке, что чуть повыше в го-
рах, прогремели два мощных взрыва с многочисленными жертвами. К тому же
еще по дороге из Аячо нам попадались развешанные тут и там фотографии,
исчезнувших на острове, туристов. Какой еще к чертовой матери свободы и
независимости нужно этим корсиканцам, и от чего, от Франции?! Что же это
за свобода такая, зачем? Вот, например, здесь, в полуметре от ее упру-
гой, дышащей девичьей свежестью фигуры... О, я бы с удовольствием отдал-
ся в рабство ее иноземному очарованию.
Англия. Ах, ну как же, естестсвенно, вот откуда это колониальное обоя-
ние. Мне хочется выпрямиться, чтобы стать повыше нее.
срочно спасать в каком-нибудь холодильнике, иначе придется каждый день
присоединятся к ее английским друзьям, а это мне далеко не по карману.
что-то серьезное при таком акценте, ее русском и моем английском, тем
более, у них там, судя по всему, такая теплая английская компания? Но
вскоре забываю об этом и начинаю распихивать припасы по холодильнику,
потом сижу у палатки и курю, потом снова вспоминаю об ужине и иду к оте-
лю.
взбираемся по крутому склону на автомобильную дорогу и минут тридцать
бредем в город. К вечеру жара спадает. Обходим все ресторанчики, тща-
тельно изучив цены, усаживаемся наконец в итальянской пиццерии, едим и,
оставляя по двадцать пять франков, возвращаемся в кромешной темноте
вниз. На узком горном серпантине, ослепляемые мотоциклистами, мы вытяги-
ваемся гуськом и затихаем. Такая темная ночь, такие крупные звезды и та-
кая большая компания. Мне грустно.
хо спится внуку Раскольникова на родине Наполеона. Он ворочается, подг-
ребая под себя узкий поролоновый матрасик, едва спасающий от неровной
каменистой почвы. К утру она остывает - его бьет озноб. Он просыпается,
закуривает сигарету. Высунувшись наполовину из палатки, находит Полярную
звезду и долго смотрит в северо-восточном направлении. Его ужасают
предстоящие тринадцать дней скучных полупонятных разговоров, и он прини-
мает твердое решение разрушить их неотвратимость.
желым наемным трудом. На доске объявлений вывешено новое расписание,
сдвигающее начала заседаний на послеобеденное время, а все волшебные ут-
ренние часы отдаются пляжу. Меня опять приглашают в их теплую компанию,
и я , благодарный за приглашение, бегу в палатку, опаздываю, и наконец
появляюсь на пляже в надежде увидеть ее в более обнаженном виде. Тут же
во мне восстает моя извращенная мораль. Ведь я принципиальный противник
нудизма, и многочисленные, разбросанные на песку обнаженные бюсты будят
во мне самые противоречивые чувства. Ох нет, слишком я падок до женского
тела, чтобы приветствовать полное его обнажение при всем честном народе.
Как женщину можно лишать главного ее очарования - таинственности!? Да
они все тут просто пуритане. Мысль о том, что и она окажется в чем мать
родила, заставляет меня остановиться, и я растягиваю худое мучное тело
поперек набегающей лазурной волны. Господи, как же я давно не был на мо-
ре, как хорошо, как хорошо, впрочем, уже минут через двадцать я, совере-
шенно зажаренный, окунаюсь в прозрачную воду и быстро убираюсь восвояси.
ужинать в городе, а перебиваться самодельным харчем под открытым небом.
Как выясняется, мелкие запасы всякого продукта обнаруживаются не только
у меня. Мы выволакиваем все это на свет божий. Попозже к нам присоединя-
ются еще пяток сбегавших в магазин коллег, и легкий наш ужин переходит в
долгую, до самой ночи, беседу. Руфь сидит напротив и изредка угощает ме-
ня крытым белой плесенью горьковатым сыром взамен наших золотистых шпро-
тиков. Я довольно быстро схожусь с испанцами, благо их английский прост
и доходчив, и мы уже по-дружески подумываем, не распить ли нам какого
более крепкого напитку. Англичане держатся обособленно, молчаливо, с
достоинством поедая тут же нарезанные сэндвичи. Тот американец таки ока-
зался американцем по имени Тони, ведет себя намного раскованнее, но,
впрочем, тоже с ужасным чувством собственного достоинства. Я держусь
просто, доверчиво и открыто, и предлагаю всякому что-нибудь из нашего
московского дефицита. Все одобрительно пробуют, а Тони отказывается, за-
являя, что он предпочитает советскому местный продукт, и со скрежетом
открывает купленную в городе баночку лосося, достает оттуда розовые лом-
тики и демонстративно причмокивает. Я немного сконфужен, и Руфь приобод-
ряет меня легким поворотом плеча, мол, что тут попишешь. Я, впрочем, не
отчаиваюсь, а продолжаю наслаждаться средиземноморским закатом, пробива-
ющимся сквозь ее мягкие льняные волосы. С вечерним свежим ветерком нака-
тывает романтическое настроение. Снова наплывает парижское кино. Но
вдруг замечаю на лососевой банке надпись на чистом английском языке -
сделано в СССР. Тони смачно причмокивает, а я боюсь, вдруг он заметит
эту надпись и окажется в неудобном положении. Эта мысль до того меня пу-
гает, что я привлекаю к себе внимание, фальшиво напевая "Подмосковные
вечера", и испанцы тут же подхватывают наш незатейливый мотив. Мне ста-
новится скучно, и вскоре мы расходимся.
му окружена англосаксами, и мы никак не можем встретиться на пляже.
Правда, однажды она промелькнула между оливковыми деревьями в закрытом
вишневом купальнике, и меня обжигает горячая волна сожаления. Она весе-
ла, она смеется каким-то скорым английским шуткам.
тихает, ожидая, например, что я достану револьвер и предложу сыграть в
русскую рулетку. Но я поступаю проще, я ставлю бутылку добротного ар-
мянского коньяка тому, кто решит первым математическую задачу из моего
абитуриентского прошлого. Это мировое скопище мозгляков из почтенных на-
учных центров бросается в бой, в особенности английские Кэмбридж и Окс-
форд, а вслед и Массачусетский технологический в лице Тони. Все погружа-
ются в простую с первого взгляда проблему. Я-то знаю, чем это все кон-
чится. Выползаю из-за стола, прячу экономный скарб в холодильник и раз-
валиваюсь в том самом шезлонге, шепча про себя волшебное "думан-ду-
ман..."
вильным решением. Я объясняю, в чем ошибка, и опять остаюсь в одиночест-
ве. Теперь надолго. Через часик Руфь появляется снова, и мы идем к дос-
ке, на которой тоненькая рука выводит более сложный вариант решения,
впрочем, тоже неправильный. Она удивленно смотрит на меня своими прек-
расными глазами, наверно, осознавая, что я не такая простая штучка. К
нам изредко подбегают с победным видом наши высоколобые друзья. Она сама
развеивает их радужные надежды получить тут же коньяк. Мы наконец оста-
емся в одиночестве, и она - о, нетерпеливая уязвленная молодость! - про-
сит показать решение. Она поражена его простотой и изяществом, но
все-таки слегка расстроена. Я ее успокаиваю, как могу, мол, задачка-то
на самом деле непростая, мол, и обстановка неподходящая, и замолкаю.
цетре внимания, и следят даже за тем, как я держу вилку и нож.
раскрыла свой секрет и тем самым как бы вступила со мной в тайный сго-
вор. Воодушевленный таким продвижением, заговорщицки шепчу:
сообразив, что слишком забегаю вперед. Следуя моим представлениям о хо-
лодной английской чопорности, она должна была бы вежливо улыбнуться мое-
му нахальному выпаду и молча отойти. Но она улыбнулась тепло и начала
что-то выводить на доске. Возникла странная напряженная пауза. Она от-
вернулась к доске, и мне кажется, что наш разговор таки закончен и надо
бы мне ретироваться, но уходить не хочется. Плавная изогнутая линия,
проведенная создателем по тыльной стороне руки вниз к бедрам, слегка по-
качивается в такт поскрипыванию мелка. В неясном свете далекой лампы
первым легким загаром чуть поблескивает нежная бархатистая кожа. Страшно
не хочется говорить о математике.
целая россыпь, дорисовываю палочку и ставлю две жирных точки.
Самойлова Елена
Володихин Дмитрий
Майер Стефани
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий