жухли. Вдруг она больше не появится, вдруг мы все перепутали, доверив-
шись найденому взаимопониманию? Но ведь мы прожили с ней целую жизнь, а
теперь я один. Какое грустное место - Париж. Но, черт побери, зачем тог-
да здесь поставлена эта гигантская металлическая конструкция, зачем та-
кие архитектурные излишества, если мы не найдем друг друга?
пится на встречу со мной. Да, она, как и я, просто бежит и лишь на сере-
дине моста замечает мою сутулую фигуру, притормаживает, будто стесняется
своего откровенного порыва. Впрочем, я делаю вид, что рассматриваю гор-
шочные розы на пришпиленной к берегу барже, и поворачиваюсь, только ког-
да она касается моего плеча. Мы молча, обнявшись, стоим, и я чувствую
телом, как она истосковалась за эти два часа.
можно обманывать судьбу, ведь я не могу сдать свой билет, я даже не могу
быть с ней эту последнюю ночь и даже не могу позволить ей проводить меня
завтра. Наша жизнь прожита, и нас уже не обрадует Париж. Нас не спасет
ни Пантенон, ни мост Искусств, ни Лувр. Мы не видим Парижа, мы заняты
поиском, мы ищем место нашей вечной разлуки. Мы пытаемся то здесь, то
там разъять наши объятия и не в силах ни на чем остановиться. Где эта
улица? Где этот перекресток, куда мы через много лет вернемся уже пооди-
ночке? Мы знаем это наверняка и потому так придирчиво выбираем его. То
нам кажется, что это старенькое кафе рядом с Сите, то лестница под Сакре
Кер, окутанная сумраком июльского вечера, или решетка полуночного Тю-
ильри, откуда нас выпроваживает, скрипя замками, полицейский. Все не то,
за всем следует продолжение и остается капелька надежды. А ведь мы уже
давно обречены, мы приговорены, и только дело за тем, как оно будет на-
зываться.
на скамейке на пересечении наших линий и просто молчим, не отрываясь
друг от друга. Я безумно опоздал к назначеному привратником времени, и
это грозит мне замечанием к загранкомандировке, и я могу на долгие годы
сделаться невыездным. А куда же мне выезжать, раз кончается наша жизнь?
Куда еще спешить, ведь мы нашли это проклятое место. Что ждет меня по ту
сторону? родной московский воздух? родные лица трех партийных комиссий?
Меня вызовет уполномоченный первого отдела и попросит написать поподроб-
нее об иностранных коллегах, а я пообещаю и ничего не напишу, и на три
года останусь невыездным. Но это будет потом, а сейчас только Шатильи,
огромный пустой холл, шорох эскалаторов и грустные глаза. Она не понима-
ет, почему в эту последнюю ночь мы не вместе, почему завтра, еще целую
половину дня до моего отлета, мы будем порознь в одном городе. А я ниче-
го не могу объяснить. Я тыкаюсь носом в ее щеку, виновато прикасаюсь ру-
кой и рабской, собачей походкой ухожу от нее навсегда.
ся? Не дрожи, подвигайся поближе: мы тебе все объясним. Не бойся, не
гляди так часто внутрь, ведь там не хищное царство дикой природы, но жи-
вая душа. Не пугайся словосочетаний, у них ни организма, ни потребнос-
тей, они - суть наше воображенное и никому больно не сделают, пока вслух
их не прочтешь. Ты замри на секундочку, не спеши по клавишам стукотать,
лучше прочитай вот это.
ранство, и пугаемся этих звуков. Знаешь ли, как одиноко бывает, когда
окажешься с твоей коробочкой в неурочном настроении, и кажется не то что
жить незачем, а и как - непонятно. Воздух, как одеяло, тянешь на себя
легкими, а он проходит сквозь душу и кислороду не оставляет. И думаешь -
отчего ни одной щелки, ни одной зазубренки в твоей коробочке зеленой?
Отчего, милый мой изобретатель, инженер-наш-конструктор, принц госу-
дарственного плана, отчего в твоем параллелепипеде не за что ухватиться,
чтобы дальше не умирать? Ни узелка, ни петельки. Неужто ты все это выс-
коблил специально - чтобы оно ненастоящим вышло и блестело, как сделан-
ное? Ведь тут как раз симметрией попахивает или, говоря русским языком,
- кладбищем. Ну чего ты сам-то этих безногих героев перепугался? Что же
ты убиваешься за них, ведь ноги не душа, ее-то не ампутируешь ради
страшного человека. Да и человека страшного больше нет. Он теперь ушел
навсегда, и назад дорогу ему никто не покажет. Не бойся больше замкнуто-
го пространства, как в той детской игрушке с нашим первым космонавтом -
без окон без дверей полна горница естествоиспытателей. Не было этого на
самом деле. Просто мама ушла на работу и забыла тебя разбудить, а ты
один в комнате проснулся и зря испугался - ведь дверь она на ключ от
дурного сглазу закрыла, а не для твоего будущего романа. Она придет ско-
ро, все настежь откроет, все ветра и теплые объемы к тебе вернутся, и
будешь, уткнувшись в мягкие груди, хитро вокруг поглядывать. Давай, под-
вигайся, бери в руки лобзик, тот самый из кружка "Умелые руки", мимо ко-
торого ты в детстве прошел. Мы теперь этим лобзиком вырежем такие ма-
ленькие дверцы для последней надежды. Ведь ежели человек в зеленой коро-
бочке по ошибке живым схоронился, ну как Николай Васильевич, он может от
необратимости расстроиться. А так дверка будет какая-никакая. Давай бери
с другой стороны, помогай:
пространство, чтобы зря бумага под печатным словом не желтела.
слову, вишь, оно так просто не прилипнет, как Блендамед или Омонра, оно
ведь живое - и напоит, и накормит, и еще однажды пробудит в твоем сердце
печальную фантазию. Не скромничай, не отчаивайся, полюбишь и ты встре-
ченную в восьмидесятые годы. Ну, а пока полезай со мной внутрь, посидим,
покумекаем, про пыльные тропы погутарим. Я ведь и сам этим болею и люблю
это. Ты не думай, будто оно уже прошло, и остались одни кастаньеда с
бхагавадгитой. Мы ее так решим: козью ногу свернем, на завалинку под ут-
реннее солнышко, или с удочкой до первой жары, пока роса не испарится
под лучами Венеры. Извини за туман - ну да ты понимаешь, раз про зеленую
коробочку написал. А что спина в луноходе затекает, так это точно. И не
плачь, не стесняйся нашего прошлого. Плюнь на это, напечатал и ладно, а
как-нибудь дойдут руки - объяснение напишешь, чтобы самому не так скучно
было в последнее время будущего бояться. А не дай Бог, сжечь еще чего
надумаешь, какую часть вторую, или так - продолжение, то спичек зря не
трать - тот костер никого не согреет. Да и правда, если озябнешь среди
красот, к нам приходи, мы всегда за тебя заступимся перед законом сохра-
нения.
тоже из обретем какое-нибудь смертельное орудие жизни.
Шломо Вульф
Адамов Григорий
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Пехов Алексей
Шилова Юлия