Воропаев.
Отец Серафим выглядел совсем здоровым человеком. Он уже встал с постели и
рылся в своей котомке. Воропаева вспомнил сразу и на его вопросительную
мину ответил:
-- Слава Господу Богу нашему, жив и здоров вполне, -- отец перекрестился,
-- а вас хотел видеть не потому, что вспомнил важное, хотя кое-что и
вспомнил, да говорить пока смысла нет -- не поверите.
-- Почему же не поверю, -- попытался возразить Воропаев, но отец его
прервал.
-- Нет, не время еще, а хотел вам на дорожку одно словечко сказать.
-- Да я никуда не собираюсь, батюшка. -- недоумевал Воропаев.
-- Вы уже отправились, и назад не свернете. И если уж дойдете до конца, то
непременно мы с вами встретимся.
Отец Серафим присел на край постели и пригласил сесть Воропаева.
-- Я давеча вам говорил, что, мол, гряде новый человек, так знайте, был
немного не в себе, побоялся сказать правду, а теперь уж точно знаю...
Воропаев замер.
-- Новый человек уже наступил и явлен миру.
-- Кто же он, -- не выдержал напряжения Вениамин Семенович.
-- Он не убийца, -- изрек Отец Серафим.
Карамазовщина какая-то, подумал Воропаев и повернулся с молчаливым вопросом
к доктору. Тот пожал плечами, мол, такие они, отшельники человеческого духа.
-- Вы можете не верить мне пока, а только запомните на будущее мои слова. И
еще, не ищите причин, потому что новому человеку причины не нужны. -- И
отец снова прочитал из Апокалипсиса:
"И чудесами, которые дано было ему
творить перед зверем, он обольщает
живущих на земле, говоря живущим
на земле, чтобы они сделали образ
зверя..."
Потом он перекрестился и уже собрался выйти, но спросил:
-- Жива ли та девица?
-- Жива и здорова, вчера даже выписали, -- ответил доктор.
-- Меня вера спасла, а ее невежество.
-- Но ведь те шестеро, отец, погибли, и остались свидетели, та девица и вы,
между прочим, могут быть жертвы...- попытался воззвать к гражданскому
чувству служителя культа Воропаев.
-- Девицу поберегите, а мне умирать не страшно, да и Создатель не позволит,
-- твердо сказал отец.
-- Да ведь позволил же, -- не выдержал Воропаев. -- Отчего же это дальше
Бог препятствовать будет?
-- Я не сказал Бог, -- отец Серафим поднялся с постели, показывая всем
видом, что он здесь оставаться больше не намерен.
-- И доктора еще не выписывают, -- Воропаев оглянулся на Михаил Антоновича.
-- Не вижу причин задерживать пациента в больнице, конечно, если только в
интересах следствия?
-- Ну вы скажете, доктор? Какие на дворе годы-то! -- возразил Воропаев.
-- А какие наши годы.
Доктор театрально отдал честь и вывел отца Серафима через служебный выход.
10
С утра Андрей не пошел на лекции. В Численных методах и так ему не было
равных на факультете, а слушать, как бывшие преподаватели марксизма
излагают Юнговскую теорию коллективного бессознательного...
Впрочем, им ли не знать обо этом?
На самом деле, Андрей, проснувшись за широкой чугунной спиной Михаила
Васильевича, обнаружил в окне настоящее бабье лето. Он давно уже не обращал
внимание на вид в окне -- что там могло измениться? А теперь удивился
красоте Московской осени. Дальше, как-то незаметно для него самого, он
очутился на Чкаловской улице и, притаившись на том самом Воропаевском
спуске, стал следить за подъездом.
Что же он делает? Сам себе удивлялся Андрей. Отчего он, управлявший вчера
железным механическим потоком, теперь безвольно стоит битый час посреди
московской толчеи, не смея сдвинуться с места?
Но дикое, невозможное еще вчера, рабское состояние не казалось ему
отвратительным. Только тревога временами сладко и приятно сжимала что-то
внутри. Дабы преодолеть волнение, Андрей вспомнил подходящее наставление
Учителя: "Чтобы стать человеком знания, нужно быть легким и текучим". Но ни
легкости, ни текучести не было и в помине. Он не мог проделать даже с собой
то, что Учитель проделывал с другими людьми. Например, Учитель мог
превратить любого человека в какое-нибудь мелкое летучее насекомое.
Какие-нибудь заезжие коммерсанты или наши простые инженеры вдруг
превращались в комаров или пару летящих к свету мотыльков. Однажды Андрей,
в ожидании очередной связи, чуть раньше зашел на страничку Учителя и
обнаружил там целый клубок мух, жуков, комаров и гусениц. Они, как
обезумевшие, ползали и летали по экрану дисплея, сталкиваясь и кусая друг
дружку, при этом они разговаривали и мыслили как настоящие люди, и если их
кликать мышкой, они превращались в разных представителей русского общества.
Андрей был просто захвачен этими точными характерами и их превращениями, но
появился Учитель и попросил его нажать и не отпускать клавишу "Enter".
Насекомые стали пропадать. Он сметал все насекомое царство простым нажатием
клавиши, и ему слышались их жалобные предсмертные крики. Ему стало
нестерпимо больно, и он отпустил клавишу. Одна мохнатая гусеница, вернее,
ее отрезанная половинка, конвульсивно выворачивала тушку и с болью смотрела
на Андрея.
-- Что же ты остановился? -- нетерпеливо простучал Учитель.
-- Мне жалко.
Вообще, всегдашняя по любому малому поводу жалость была настоящим Андреевым
крестом, который тот все таскал с собой по жизни, не зная как от него
избавиться, и наверное, была результатом безотцовщины и женского воспитания.
-- Пей от жалости!:) -- со смехом напечатал Учитель.
-- Что пить? -- не понял Андрей.
-- Первую половину.
-- Половину чего?
-- Пейот -- это древнее индейское зелье, которое помогает стать легким и
текучим. Жми дальше!
Тогда Андрею показалась занимательной игра слов Учителя, и он стер
искалеченную гусеницу. Ему стало легко на душе, совсем не так как сейчас.
Наконец дверь парадного открылась и появилась Катерина. Андрей, еле двигая
чугунными ногами, двинулся навстречу.
-- Добрый день, Катя, -- глядя мимо выдавил Андрей.
-- Я выглянула в окно и решила, что наступили последние теплые дни, и иду
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Юрьев Сергей
Кервуд Оливер Дж.