смотрят друг на друга.
надеялась..
бивай меня: мне станет гораздо легче, когда я скажу все. И не думай,
будто я говорю это, потому что больна, тем более, что это и не так. Ты
должен с завтрашенего дня все время посвятить картине. Она такая краси-
вая, и я все время боюсь, как бы краски не засохли и ты не перестал бы
чувствовать то, что чувствовал раньше.
заниматься только ею... хотя это не совсем то, что я хотела сказать. Мой
дядя Сильвиус, упокой, Господи, его душу, был прав, когда говорил, что я
слишком молода и легкомысленна, и что замуж мне надо идти за человека,
который годился бы мне в отцы. Он говорил, что я принесу тебе больше го-
ря, чем счастья, и он был прав. Но я ничего не могла поделать с собой,
потому что очень любила тебя - любила, даже когда мы ссорились, и какие
бы ужасные вещи ты от меня не слышал, я всегда, всегда любила тебя.
глупой я была. Я никогда не умела управляться с домом и беречь деньги. Я
не умела даже сделать змечание служанке и содержать в порядке шкаф. Я
слишком многое портила и слишком многое покупала.
тывал. Во всяком случае, я женился на тебе не для того, чтобы ты содер-
жала в порядке шкафы и берегла деньги. Мне было важно не это. Я женился,
чтобы любить тебя, и, видит Бог, получил больше радости, чем мне полага-
лось.
и тут совершил невыгодную сделку: я слишком много болела и слишком часто
бывала беременна, хоть это была бы не беда, не чувствуй я, что ты обма-
нут - ведь наши дети умирали.
ленький Титус...
ла ребенка, да еще такого красивого, такого замечательного, я почти не
думаю о том, как трудно было тебе терпеть меня. Я знаю: теперь, когда я
хоть что-то сделала, как следует, а может быть, даже лучше, ты не винишь
меня и в остальном.
что ты понял меня, дорогой. И я вовсе не собираюсь огорчать тебя. Я сов-
сем не грустная - клянусь, ну совсем. У меня есть все, чего я хотела, -
ты, ребенок, все, чего женщина может потребовать от лучшего и добрейшего
из мужей. Вот мне и захотелось, что бы ты знал, как я с тобой счастлива.
кии.
кию. Отрывается.) Все хорошо, во всяком случае, я ничего не слышу. А это
значит - ничего серьезного.
ком воспаления легких или их слабости. Она могла, например, пойти из
горла. Вы сильно кашляли?
накричала на него.
чем, полежать несколько дней в теплой постели вам тоже не повредило бы.
чтобы ты поглядел, какой там порядок.
мечательно прибралась в шкафу! Наволочки сложены, как на парад, а пол
натерт как зеркало - хоть смотрись.
нешуточная.
пришлись мне по душе. Что же до Саскии, то я просто люблю ее, но вы
должны приготовиться к самому худшему.
Картина одиннадцатая
не понимая, почему у него ничего не получается. Абигайль наблюдает за
Рембрандтом.
они сразу! Вот Маргарета ван Меер, это ее застенчивая улыбка! А это -
рука госпожи ван Хорн, а здесь влажные огненные кудри Саскии, грудь
Хендрикье. (Поворачивается к Абигайль). Простите меня, я, кажется, мыслю
вслух. Я уже стар и чуточку слабоумен. Разум мой то вспыхивает, то гас-
нет, как отблеск последних углей в догорающем очаге. Если бы я был в
расцвете сил и славы и встретил такого человека, каким стал сейчас, то я
бы сказал, что он сумасшедший.
Если я не ошибаюсь вы сказали нам в тот, первый раз, что с вами живут
ваш ученик и старушка, которае ведет ваше хозяйство, и дочь. А что Ти-
тус, что с ним?
двое детей - дочь пятнадцати лет от второй жены и сын - двадцати, от
первого брака. Оба они живут со мной: девочка помогает вести хозяйство,
сын продает мои гравюры и полотна. Но Титус очень много работает, я поч-
ти не вижу его. И... знаете... я воспитывал его как принца, а теперь он
бегает и продает мои работы, как последний бедный приказчик у торговца
картинами. Мать оставила мальчику немалое состояние, но к тому времени,
когда Титус вступит во владение им, от него мало что останется.
пройдет, не так ли?
не думает о деньгах - могу поклясться в этом. Обижен не он, а я: я не в
силах простить ему, что мои картины инетресуют его меньше, чем моего
ученика. Разумеется, он достаточно учтиво отзывается о моих полотнах, но
я-то догадываюсь, что он не менее учтив и там, где речь идет о десятках
других художниках. Он просто не видит в моих работах ничего такого, чем
стоило бы особенно восторгаться.
вашим вещам? Дайте ему время, маэстро, и я уверена: наступит день когда
он воздаст вам должное.
госпожа Барриос, стар, болен и почти забыт. Пишу я лишь потому, что это
для меня единственный способ убить время. Когда я не пишу, я ожидаю
смерти. Думаю я тоже только о ней.
время думала о смерти, а ведь мне тогда еще и двадцати не исполнилось. Я
была совершенно здорова, но не могла спать: я не решалась закрыть глаза
из страха, что умру ночью. Тогда я не понимала, что со мной творится, но
теперь знаю: что-то меня отвернуло от людей, и мне казалось, что я не
смогу любить. И с тех пор я убеждена, что навязчивая мысль о смерти вы-
зывается в нас нерастраченной и тоскующей любовью, которую мы пытаемся
затаить в себе.
кто видел это... и это, никогда вам не поверит.
Картина двенадцатая
во рассматривает гостиную. Подоходит к карнизам, щупает, необнаружив пы-
ли, цокает языком, рассматривает себя в зеркале, поворачиваясь то так,
то эдак, подтягивает живот, потом машет рукой. Появляется Хендрикье.
Да вот он сам. (Тут же уходит. )