отвел глаза, зная, что несколько секунд спустя она доставит себя до места
назначения и остановится, тяжело дыша, где-нибудь неподалеку слева и будет
стоять столбом как вкопанная и дышать, поглощая ртом свежий воздух, пока не
подкатит автобус и не надо будет в него лезть, орудуя собственным туловищем
наподобие живого тарана.
одном и том же автобусе практически два раза в день ежедневно. Кроме
выходных. На работу они ездили - утром и с работы - в конце дня. Правда, с
работы - редко, но бывало, что не попадали они в один автобус, а садились в
разные. А на работу - всегда вместе ездили, выходя к остановке в
установленное время, минута в минуту.
впервые обратил на нее свое внимание, Расин сказать теперь определенно не
смог бы. Потому что это было давно. А ему, Расину, казалось, что он вообще
ни разу в своей жизни не ездил утром на работу в автобусе без нее. И
несмотря на это, на давность, так сказать, лет, при взгляде на
вышеупомянутую женщину испытывал Расин сильное душевное смятение и
беспокойство, и он не умел подавить в себе чувство неприязни к ней,
превратившееся со временем и переродившееся в чувство, пожалуй что,
брезгливой ненависти. И такое отношение и восприятие Расиным этой ни в чем
не виноватой перед ним женщины, никак обосновано и оправдано не было, и
объяснить его каким-нибудь разумным аргументом было затруднительно и
невозможно. Потому что знать ее Расин не знал и кто она такая и откуда, и
плохая она или хорошая, не имел он понятия и представления. Но ее лицо и
фигура, и характерный, от нее исходящий запах поднимали в Расине и будили
именно это сложное чувство, а все другие его эмоции затухали в нем и
замирали, и находились в подавленном состоянии до тех пор, пока она не
выходила из автобуса и не скрывалась с глаз долой на противоположной стороне
дороги в уличной толкотне и возне. А когда бывала она вблизи от Расина и
дышала одним с ним воздухом, ничего он не чувствовал, кроме того, что она
здесь и что все его существо немеет и противится этому всеми силами.
оказался в стороне от двери, а она наоборот, вычислила и угадала точку
остановки верно до миллиметра. И ее внесло и подняло на площадку первой, а
Расин с боем втиснулся в самом уже конце посадки и его подперло и расплющило
закрывшейся за ним дверью. Так что виден ему был оттуда только кусок ее
сдобной спины, обтянутый желтой вязаной кофтой, и левая половина головы с
выбивающимся сквозь волосы плоским ухом. Второго уха Расин не видел, но знал
наверняка, что оно торчит с другой стороны, так же глупо высовываясь из-под
волос. "Взять бы ее за эти уши, - подумал вдруг Расин, - и об колено". И
ощутил реально, будто наяву, в своих руках нечто хрупкое и упругое, что
держал он, как ручки от кастрюли и тянул за это на себя. А его левая нога
сама начала сгибаться в коленном суставе и идти вверх, оставляя
балансировать Расина на одной правой ноге. И колено его все поднималось,
подтягивалось выше и выше, и вот-вот должно было встретиться с ее лицом и
слиться с ним воедино, размазывая и сминая. И он опомнился, подумав: "Что? -
и: - О чем это я?". А стоящая впереди него тетка возмутилась, сказав:
как будто собиралась упасть навзничь.
скованном положении, и вытянул из-под тетки шею, чтобы дышать и иметь хоть
какой-то обзор.
кофты, вздрагивающий на ухабах и рытвинах дороги, и ничего больше. Да и не
нужно ему было ничего видеть. Так как изучил он и знал всю ее наружность на
память от головы до ног. И он в любое время дня и ночи мог представить себе
отчетливо и вызвать в своем воображении, к примеру, ее лоб с тремя морщинами
в форме галочек, какие в бухгалтерской ведомости проставляют, и прекрасно
помнил, что верхняя галочка у нее резкая и размашистая, средняя - потоньше и
поскромнее, а нижняя - самая куцая и короткая. А все три эти галочки вместе
напоминают перевернутую вверх ногами елку. И глаза ее Расин всегда мог перед
собой увидеть со всеми, присущими им подробностями. Они были у нее широко
разнесены от носа и глубоко всажены в лицо. Поэтому, кстати, на них
постоянно тень падала от бровей и от щек, стекающих вниз на пологий
подбородок, который в свою очередь перетекал непосредственно в грудь. И все
ее лицо виделось Расину в дурацком, что ли, свете и изображении и то, что
располагалось у нее ниже лица, под ним - тоже выглядело в его глазах
по-дурацки, потому что фигура ее как бы разъезжалась на льду - от узких и
неразвитых плечей к широким бугристым бедрам. И они, эти ее бедра то и дело
колыхались и подрагивали. Даже если она стояла неподвижным истуканом. А
когда она пребывала в каком-либо движении, так и вовсе нельзя было понять и
заметить невооруженным глазом, откуда и почему происходят эти, не
соответствующие никаким привычным и разумным правилам, колебания ее тела.
Так при ходьбе, ее бедра и с ними весь низ то отставали безнадежно от бюста,
то вырывались вперед и обгоняли его, то уезжали куда-то вбок. А бывало, что
просто тряслись и подергивались они не в такт шагам, а произвольным манером
и независимо от самих себя. И наблюдая ее, идущую или влезающую в автобус и
для этой цели поднимающую одну за другой свои беспомощные ноги, Расин
приходил в состояние нервного возбуждения, и из желудка у него всплывал и
подкатывал к гландам кислый газированный ком, и он бормотал себе под нос:
увидел ее лицо с расстояния трех или пяти сантиметров, все до самых
незначительных его деталей - таких как родинки и прыщи, и поры кожи, и
растущие из них жесткие волоски. И в тот раз она ехала не сама, а с какой-то
своей знакомой. И они, невзирая на дикую давку и переполнение салона,
говорили друг с дружкой о чем-то своем и личном, говорили неслышно и тихо. А
Расин, не разбирая их слов и не вникая, смотрел завороженно в ее говорящий
рот, выкрашенный жирной помадой, и при произнесении каждого нового слова
приспущенные книзу углы губ поднимались и открывали его, и Расин видел
мясистый язык с сизым налетом и тупые неровные зубы, на которых пузырилась
слюна. А когда она делала выдох, Расина обдавало теплой лекарственной
затхлостью. Но не только изо рта пахло чем-то посторонним у этой женщины,
она вся целиком издавала навязчивый женский запах, состоящий из смеси ее
природных телесных запахов и ароматов духов или дезодорантов, изготовленных
промышленным способом.
на эти миазмы, и Расин предположил даже возможность, что так действуют они
на него одного, избирательно и целенаправленно. Ведь и знакомая ее эта, с
ней едущая, подставляла свое ухо, и она говорила, в него уткнувшись и дыша,
а потом они менялись ролями, и в ухо шептала уже знакомая - ей. И тоже,
касаясь губами. И ничего не было заметно на ее лице, никакой отрицательной
мимики или жестов. Но возможно, что и свыклась она, эта ее знакомая, будучи
с ней в дружеских каких-нибудь отношениях, а может быть, даже в родственных.
так как отодвинуться он не мог и на полшага, то стал пытаться хотя бы дышать
пореже, задерживая воздух в легких, и вдыхать, отворачиваясь. И тут
высказала недовольство она, сама эта женщина, сказав:
высокий, но стертый и какой-то скомканный.
подумал, что, наверно, с удовольствием и без сожаления мог бы убить эту
женщину, причем убить как-нибудь при помощи рук, в смысле задушить или, на
худой конец, хоть зарезать. "И резал бы я ее, - подумалось Расину, -
медленно и постепенно, чтоб она вся была в смертоносных ранах и чтобы
умирала в течение продолжительного времени, цепляясь за ускользающую жизнь".
захлестывали Расина, и он стал опасаться себя и того, что и на самом деле, а
не мысленно, убьет ее ненароком при стечении благоприятных обстоятельств.
Потому что он и нож уже себе купил. По случаю. Выкидушку автоматическую. И
он говорил себе, что просто понравилось ему, как сделан этот оригинальный
нож и что продавался он недорого, по доступной цене, и что для возможной
самообороны, мол, надо что-то подходящее при себе в наше время иметь. Ну а в
глубине души понимал он, конечно, что сделал эту покупку, подсознательно
рассчитывая на другое. И он не хотел, чтоб это другое случилось и боролся
против своих чувств к этой чужой женщине как мог. Но не очень-то успешно и
победно шла у него борьба на этом фронте с самим собой, хотя боролся он
по-разному и по-всякому. Сначала убеждал себя и уговаривал, что она ему
безразлична и не интересует ни в каком плане, и знать он ничего о ней не
хочет и не желает. Потом он решил ездить в другом автобусе, для чего вышел в
одно прекрасное утро чуть раньше своего часа и сел в предыдущий, судя по
расписанию, автобус. И с удивлением для себя он обнаружил, что озирается и
ищет взглядом ее. И понимая, что ее здесь нет и не может быть, он тем не
менее разнервничался и запсиховал, и все женщины стали казаться ему похожими
на нее как две капли воды или, как сестры-близнецы, причем поначалу только
женщины, а после и мужчины тоже. И он сразу же к ним ко всем стал испытывать
те же самые разрушительные чувства, какие испытывал до этого к ней лишь
одной и больше ни к кому и никогда не испытывал. И он вышел, проехав всего
несколько остановок пути, и дождался следующего автобуса, а когда влез в
него и увидел ее, успокоился. Вернее не успокоился, а понял, что все
остальные люди имеют, как им и подобает, нормальные разные, свои собственные
лица и никто из них на нее не похож. И это, конечно, в какой-то степени
успокоило Расина и утешило, но впоследствии он не пробовал больше и не
отваживался ездить от нее отдельно, а отважился сходить на прием к
врачу-невропатологу в поликлинику по месту жительства. Записался
предварительно на определенное число, потом в назначенный день очередь
отсидел в коридоре не меньше часа и, попав в кабинет, изложил и пожаловался
Трубников Александр
Орлов Алекс
Плотников Александр
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий