Чтение 35–й страницы книги ~Прощай, оружие!~

по дороге.

- Стой! - сказал я. Они продолжали идти по топкой дороге с изгородью по
сторонам. - Стой, говорю! - крикнул я. Они прибавили шагу. Я расстегнул
кобуру, вынул пистолет, прицелился в того, который больше разговаривал, и
спустил курок. Я промахнулся, и они оба бросились бежать. Я выстрелил еще
три раза, и один упал. Другой пролез сквозь изгородь и скрылся из виду. Я
выстрелил в него сквозь изгородь, когда он побежал по полю. Пистолет дал
осечку, и я вставил новую обойму. Я увидел, что второй сержант уже так
далеко, что стрелять в него бессмысленно. Он был на другом конце поля и
бежал, низко пригнув голову. Я стал заряжать пустую обойму. Подошел Бонелло.

- Дайте я его прикончу, - сказал он. Я передал ему пистолет, и он пошел
туда, где поперек дороги лежал ничком сержант инженерной части. Бонелло
наклонился, приставил дуло к его голове и нажал спуск. Выстрела не было.

- Надо оттянуть затвор, - сказал я. Он оттянул затвор и выстрелил дважды.
Он взял сержанта за ноги и оттащил его на край дороги, так что он лежал
теперь у самой изгороди. Он вернулся и отдал мне пистолет.

- Сволочь! - сказал он. Он смотрел на сержанта. - Вы видели, как я его
застрелил, tenente?

- Нужно скорей наломать прутьев, - сказал я. - А что, в другого я так и
не попал? [180]

- Вероятно, нет, - сказал Аймо. - Так далеко из пистолета не попасть.

- Скотина! - сказал Пиани. Мы ломали прутья и ветки. Из машины все
выгрузили. Бонелло копал перед колесами. Когда все было готово, Аймо завел
мотор и включил передачу. Колеса стали буксовать, разбрасывая грязь и
прутья. Бонелло и я толкали изо всех сил, пока у нас не затрещали суставы.
Машина не двигалась с места.

- Раскачайте ее, Барто, - сказал я.

Он дал задний ход, потом снова передний. Колеса только глубже зарывались.
Потом машина опять уперлась дифференциалом, и колеса свободно вертелись в
вырытых ими ямах. Я выпрямился.

- Попробуем веревкой, - сказал я.

- Я думаю, ничего не выйдет, tenente. Здесь не встать на одной линии.

- Нужно попробовать, - сказал я. - Иначе ее не вытащишь.

Машины Пиани и Бонелло могли встать на одной линии только по длине узкой
дороги. Мы привязали одну машину к другой и стали тянуть. Колеса только
вертелись на месте в колее.

- Ничего не получается, - закричал я. - Бросьте. Пиани и Бонелло вышли из
своих машин и вернулись к нам. Аймо вылез. Девушки сидели на камне, ярдах в
двадцати от нас.

- Что вы скажете, tenente? - спросил Бонелло.

- Попробуем еще раз с прутьями, - сказал я. Я смотрел на дорогу. Вина
была моя. Я завел их сюда. Солнце почти совсем вышло из-за туч, и тело
сержанта лежало у изгороди.

- Подстелим его френч и плащ, - сказал я. Бонелло пошел за ними. Я ломал
прутья, а Пиани и Аймо копали впереди и между колес. Я надрезал плащ, потом
разорвал его надвое и разложил в грязи под колесами, потом навалил прутьев.
Мы приготовились, и Аймо взобрался на сиденье и включил мотор. Колеса
буксовали, мы толкали изо всех сил. Но все было напрасно.

- Ну его к ...! - сказал я. - Есть тут у вас что-нибудь нужное, Барто?
[181] Аймо влез в машину к Бонелло, захватив с собой сыр, две бутылки вина и
плащ. Бонелло, сидя за рулем, осматривал карманы френча сержанта.

- Выбросьте-ка этот френч, - сказал я. - А что будет с выводком Барто?

- Пусть садятся в кузов, - сказал Пиани. - Вряд ли мы далеко уедем.

Я отворил заднюю дверцу машины.

- Ну, - сказал я. - Садитесь.

Обе девушки влезли внутрь и уселись в уголке. Они как будто и не слыхали
выстрелов. Я оглянулся назад. Сержант лежал на дороге в грязной фуфайке с
длинными рукавами. Я сел рядом с Пиани, и мы тронулись. Мы хотели проехать
через поле. Когда машины свернули на поле, я слез и пошел вперед. Если б нам
удалось проехать через поле, мы бы выехали на дорогу. Нам не удалось
проехать. Земля была слишком рыхлая и топкая. Когда машины застряли
окончательно и безнадежно, наполовину уйдя колесами в грязь, мы бросили их
среди поля и пошли к Удине пешком.

Когда мы вышли на дорогу, которая вела назад, к главному шоссе, я указал
на нее девушкам.

- Идите туда, - сказал я. - Там люди.

Они смотрели на меня. Я вынул бумажник и дал каждой по десять лир.

- Идите туда, - сказал я, указывая пальцем. - Там друзья! Родные!

Они не поняли, но крепко зажали в руке деньги и пошли по дороге. Они
оглядывались, словно боясь, что я отниму у них деньги. Я смотрел, как они
шли по дороге, плотно закутавшись в шали, боязливо оглядываясь на нас. Все
три шофера смеялись.

- Сколько вы дадите мне, если я пойду в ту сторону, tenente? - спросил
Бонелло.

- Если уж они попадутся, так пусть лучше в толпе, чем одни, - сказал я.

- Дайте мне две сотни лир, и я пойду назад, прямо в Австрию, - сказал
Бонелло.

- Там их у тебя отберут, - сказал Пиани.

- Может быть, война кончится, - сказал Аймо.

Мы шли по дороге так быстро, как только могли. Солнце пробивалось сквозь
тучи. Вдоль дороги росли [182] тутовые деревья. Из-за деревьев мне видны
были наши машины, точно два больших мебельных фургона, торчавшие среди поля.
Пиани тоже оглянулся.

- Придется построить дорогу, чтоб вытащить их оттуда, - сказал он.

- Эх, черт, были бы у нас велосипеды! - сказал Бонелло.

- В Америке ездят на велосипедах? - спросил Аймо.

- Прежде ездили.

- Хорошая вещь, - сказал Аймо. - Прекрасная вещь велосипед.

- Эх, черт, были бы у нас велосипеды! - сказал Еонелло. - Я плохой ходок.

- Что это, стреляют? - спросил я. Мне показалось, что я слышу выстрелы
где-то вдалеке.

- Не знаю, - сказал Аймо. Он прислушался.

- Кажется, да, - сказал я.

- Раньше всего мы увидим кавалерию, - сказал Пиани.

- По-моему, у них нет кавалерии.

- Тем лучше, черт возьми, - сказал Бонелло. - Я вовсе не желаю, чтобы
какая-нибудь кавалерийская сволочь проткнула меня пикой.

- Ловко вы того сержанта прихлопнули, tenente, - сказал Пиани. Мы шли
очень быстро.

- Я его застрелил, - сказал Бонелло. - Я за эту войну еще никого не
застрелил, и я всю жизнь мечтал застрелить сержанта.

- Застрелил курицу на насесте, - сказал Пиани. - Не очень-то быстро он
летел, когда ты в него стрелял.

- Все равно. Я теперь всегда буду помнить об этом. Я убил эту сволочь,
сержанта.

- А что ты скажешь на исповеди? - спросил Аймо.

- Скажу так: благословите меня, отец мой, я убил сержанта.

Все трое засмеялись.

- Он анархист, - сказал Пиани. - Он не ходит в церковь.

- Пиани тоже анархист, - сказал Бонелло.

- Вы действительно анархисты? - спросил я.

- Нет, tenente. Мы социалисты. Мы все из Имолы. [183]

- Вы там никогда не бывали?

- Нет.

- Эх, черт! Славное это местечко, tenente. Приезжайте туда к нам после
войны, там есть что посмотреть.

- И там все социалисты?

- Все до единого.

- Это хороший город?

- Еще бы. Вы такого и не видели.

- Как вы стали социалистами?

- Мы все социалисты. Там все до единого - социалисты. Мы всегда были
социалистами.

- Приезжайте, tenente. Мы из вас тоже социалиста сделаем.

Впереди дорога сворачивала влево и взбиралась на невысокий холм мимо
фруктового сада, обнесенного каменной стеной. Когда дорога пошла в гору, они
перестали разговаривать. Мы шли все четверо в ряд, стараясь не замедлять
шага.

Глава тридцатая

Позднее мы вышли на дорогу, которая вела к реке. Длинная вереница брошенных грузовиков и повозок тянулась по дороге до самого моста. Никого не было видно. Вода в реке стояла высоко, и мост был взорван посередине; каменный свод провалился в реку, и бурая вода текла над ним. Мы пошли по берегу, выискивая место для переправы. Я знал, что немного дальше есть железнодорожный мост, и я думал, что, может быть, нам удастся переправиться там. Тропинка была мокрая и грязная. Людей не было видно, только брошенное имущество и машины. На самом берегу не было никого и ничего, кроме мокрого кустарника и грязной земли. Мы шли вдоль берега и наконец увидели железнодорожный мост.

- Какой красивый мост! - сказал Аймо. Это был длинный железный мост через
реку, которая обычно высыхала до дна.

- Давайте скорее переходить на ту сторону, пока его не взорвали, - сказал
я. [184]

- Некому взрывать, - сказал Пиани. - Все ушли.

- Он, вероятно, минирован, - сказал Бонелло. - Идите вы первый, tenente.

- Каков анархист, а? - сказал Аймо. - Пусть он сам идет первый.

- Я пойду, - сказал я. - Вряд ли он так минирован, чтобы взорваться от
шагов одного человека.

- Видишь, - сказал Пиани. - Вот что значит умный человек. Не то что ты,
анархист.

- Был бы я умный, так не был бы здесь, - сказал Бонелло.

- А ведь неплохо сказано, tenente, - сказал Аймо.

- Неплохо, - сказал я. Мы были уже у самого моста. Небо опять заволокло
тучами, и накрапывал дождь. Мост казался очень длинным и прочным. Мы
вскарабкались на железнодорожную насыпь.