что платье сползает с нее все ниже и ниже и скоро упадет совсем. Вдруг
перед ней распахнулась дверь, она стремглав сбежала по лестнице, надеясь
спастись, но внизу уже ждала гнусная тварь в своей замызганной шерстяной
юбке и тянулась к ней цепкими когтями. Ирена шарахнулась в сторону и, не
помня себя, кинулась вперед, та за ней, и так они долго бежали в темноте
по длинным, безмолвным улицам, а фонари, скалясь, нагибались к ним. Она
все время слышала, как топочут за ее спиной деревянные башмаки той тва-
ри, но стоило ей повернуть за угол, как та же тварь выскакивала ей
навстречу; она караулила за каждым углом, в каждом подъезде справа и
слева; она была повсюду, она множилась с ужасающей быстротой, ее нельзя
было обогнать, всякий раз она оказывалась впереди и пыталась схватить
Ирену, у которой уже подгибались колени. Вот наконец-то дом, она броси-
лась туда, распахнула дверь, но на пороге стоял муж с ножом в руке и
смотрел на нее все тем же испытующим взглядом. "Где ты была?" - сурово
спросил он. "Нигде", - услышала она собственный голос, а за спиной уже
зазвучал пронзительный хохот. "Я видела, видела! - визжала та тварь, хо-
хоча, как безумная. Тут муж взмахнул ножом. "Спасите! Спасите!" - закри-
чала Ирена.
жа. Что это... что такое? Она у себя в спальне, под потолком тускло го-
рит фонарик, она дома, в своей постели, а то был только сон. Но почему у
постели сидит муж и смотрит на нее, как на больную? Кто зажег свет, и
почему это муж сидит так неподвижно, с таким суровым видом? Ей стало
очень страшно. Невольно взглянула она на его руку: нет, ножа не видно.
Медленно рассеивался гнетущий кошмар с зарницами сонных видений. Значит,
все это ей приснилось, она кричала со сна и разбудила мужа. Но почему он
смотрит на нее таким строгим, таким сверлящим, неумолимо строгим взгля-
дом?
Кажется, мне привиделся страшный сон.
чем он догадался?" Она боялась поднять на него глаза. А он смотрел на
нее очень серьезно и при этом удивительно спокойно.
- дрожишь, как в лихорадке, нервничаешь, чем-то озабочена. А тут еще зо-
вешь на помощь со сна...
- настаивал он. - Может, у тебя какие-то неприятности или огорчения? Все
в доме уже заметили, как ты переменилась. Не бойся, скажи мне, что тебя
мучает.
и гладят ее обнаженную руку, а глаза светятся каким-то особенным светом.
Ее неудержимо потянуло прильнуть к его сильному телу, прижаться, все
рассказать и не отпускать его, пока не простит. Ведь он только что ви-
дел, как она страдает. Но фонарик бросал свой тусклый свет на ее лицо, и
ей стало стыдно. Она побоялась выговорить страшное слово.
му ее телу до кончиков пальцев пробегала дрожь ужаса. - Это просто нер-
вы. Все пройдет.
мотрела на мужа и содрогнулась - он был очень бледен в этом искусствен-
ном свете, лоб хмурился от мрачных мыслей. Медленно поднялся он с места.
чем-то, что касается нас двоих. Мы сейчас одни, Ирена.
загадочным взглядом. Как бы все сразу могло стать хорошо, думалось ей,
если бы она сказала одно только слово, одно-единственное словечко "прос-
ти", и он не стал бы спрашивать - за что. Но зачем горит свет, нескром-
ный, наглый, любопытствующий свет? Она чувствовала, что в темноте могла
бы заговорить. Но свет парализовал ее волю.
ней так. Ах если бы не свет фонарика, этот желтый, жадный свет!
испугалась своего звенящего голоса. - Оттого что я тревожно сплю, у меня
непременно должны быть тайны? Чего доброго, даже любовные похождения?
ей до глубины души стала противна собственная фальшь, и она невольно от-
вела взгляд.
его голоса совсем изменился и звучал как угроза или как злая, жестокая
насмешка.
молвная, полустертая, точно ночной призрак, а когда захлопнулась дверь,
у нее было такое чувство, будто закрывается крышка гроба. Весь мир, ка-
залось ей, вымер, и только в ее оцепеневшем теле гулко и бурно билось
сердце и каждый удар болью отдавался в груди.
что поссорились, и их едва удалось унять, - вошла горничная и подала
Ирене письмо. Ждут ответа. Недоумевая, посмотрела Ирена на незнакомый
почерк и торопливо вскрыла конверт. С первой же строчки она смертельно
побледнела, вскочила на ноги и еще сильнее испугалась, увидев, какое
единодушное удивление вызвала ее опрометчивая горячность.
подателю сего сто крон". Ни подписи, ни числа под этими нарочитыми кара-
кулями, только ужасающе наглый приказ. Ирена побежала за деньгами в
спальню, но она куда-то запрятала ключ от шкатулки и теперь лихорадочно
выдвигала ящик за ящиком, пока не нашла его. Дрожащими руками вложила
она бумажки в конверт и сама отдала письмо дожидавшемуся на парадном по-
сыльному. Все это она проделала бессознательно, в каком-то трансе, не
позволив себе ни секунды колебания. Затем она вернулась в столовую - ее
отсутствие длилось не больше двух минут.
нить какое-то объяснение, как вдруг рука ее так задрожала, что ей приш-
лось спешно поставить поднятый стакан, - в страшном испуге она заметила,
что от волнения оставила распечатанное письмо около своего прибора. Она
украдкой скомкала листок, но, засовывая его в карман, подняла глаза и
встретилась с пристальным взглядом мужа, пронизывающим, суровым и стра-
дальческим взглядом, какого никогда не видала у него. Именно в эти пос-
ледние дни его взгляд так внезапно загорался недоверием, что все обрыва-
лось у нее внутри, но дать отпор она была неспособна. От такого взгляда
у нее тогда на балу оцепенели ноги, и такой же взгляд вчера ночью, как
кинжал, сверкнул над ней в полусне. И пока она тщетно силилась что-то
сказать, у нее в памяти внезапно всплыло давно забытое воспоминание -
муж как-то рассказал ей, что ему в качестве адвоката пришлось столк-
нуться с одним следователем, у которого был свой особый прием: во время
допроса он по большей части сидел уткнувшись в бумаги и, только задав
решающий вопрос, мгновенно вскидывал глаза, точно нож вонзал взгляд в
растерявшегося преступника, а тот, ослепленный этой яркой вспышкой про-
ницательности, терял самообладание и, почувствовав свое бессилие, перес-
тавал отпираться. А вдруг он сам теперь решил поупражняться в этом опас-
ном искусстве и избрал ее жертвой? Ей стало страшно, тем более что она
знала, какую страстность психолога, далеко превосходящую требования
юриспруденции, вкладывал он в свою профессию. Выследить, раскрыть прес-
тупление, вынудить признание - все это увлекало его так же, как других
игра в карты или в любовь, и в те дни, когда он бывал занят такой психо-
логической слежкой, он весь внутренне горел. Жгучее беспокойство, зас-
тавлявшее его ночи напролет рыться в старых давно забытых делах, для
постороннего взгляда было скрыто за железной непроницаемостью. Он мало
ел и пил, только курил непрерывно и почти не говорил, словно все свое
красноречие берег к выступлению на суде. Ирена только раз присутствовала
при его защите и ни за что не пошла бы вторично, так ее напугала мрачная
страстность, почти что яростный пыл его речи и что-то угрюмое, жестокое
в выражении лица, что, казалось ей, она видела теперь в его пристальном
взгляде из-под грозно насупленных бровей.
миг и не давали ей вымолвить хотя бы слово. Она молчала и чем дольше
молчала, тем сильнее волновалась, понимая, как опасно это молчание. К
счастью, обед скоро кончился, дети выскочили из-за стола и побежали в
соседнюю комнату с громким, веселым щебетом, а бонна тщетно старалась
утихомирить их. Муж тоже поднялся и, не оглядываясь, тяжелой поступью
пошел к себе в кабинет.
"Прошу немедленно вручить подателю сего сто крон", а затем яростно ра-
зорвала его на мелкие клочки и собралась было выбросить в корзинку для
бумаг, но одумалась, нагнулась к печке и бросила бумажки в огонь. Когда
белое пламя жадно пожрало эту угрозу, Ирене стало покойнее на душе.
вскочила, вся красная от жара печки и от того, что ее застигли врасплох.
Печная дверца была еще предательски открыта, и Ирена неловко пыталась
заслонить ее собой. Муж подошел к столу, зажег спичку, намериваясь заку-
рить сигару, и, когда он поднес огонек К лицу, Ирене показалось, что у
него дрожат ноздри, - признак гнева. Затем он спокойно взглянул на нее.
свои письма. Если тебе угодно иметь от меня тайны - воля твоя.
с силой выдохнул сигарный дым и, грузно ступая, вышел из комнаты.
ничкемными занятиями. Дома ей стало нестерпимо, ее потянуло снова на