Чтение 49–й страницы книги ~Женщин обижать не рекомендуется~

его. Полный рыжеволосый мужчина с короткой стрижкой в льняном
пиджаке, больше похожем на плащ, чем на пиджак, шел мне
навстречу. Наверное, мне надо было протянуть руку, но я обняла
его и поцеловала. Сидящий за ближайшим столиком джентльмен пил
кофе и читал газету. Он даже не поднял голову, чтобы посмотреть
на нас.

Мы сели за столик.

-- Я заказал то, что ты любила раньше, -- сказал Борис, --
но сейчас подумал, может быть, твои вкусы переменились?

-- Вкусы не переменились, -- заверила я.

-- Я заказал беф-строганов. Но я могу переменить заказ.
Вот карта. Выбирай.

-- Пусть останется то, что ты заказал.

-- Ты совсем не переменилась. Только прическа.

-- Прическа совсем недавно.

-- Она тебе идет. Ты стала совсем не похожа на русскую.
Костюм от Версачи.

-- Ты стал разбираться в моде?

-- Не только в моде. Рассказывай. Я хочу услышать обо
всем. Я знаю, что ты замужем, у тебя дочь.

-- У меня дочь, но не замужем. Я разведена. Это для тебя
плохо или хорошо?

-- Это для меня хорошо.

-- А ты женат?

-- Да.

-- Она из эмигранток?

-- Нет. Она англичанка. Еврейка.

-- Она не из семейства Идкиндов? -- спросила я.

-- Почему Идкиндов? -- удивился Борис.

-- Потому что в Лондоне я знаю одного англичанина --
еврея, Идкинда, больше никого не знаю.

-- Нет, она из Блюменфельдов. Это немецкие евреи. Ее дед
эмигрировал из Германии в 1933 году, как только Гитлер пришел к
власти. Она родилась в Англии.

-- А кто она по профессии?

-- Она, -- Борис задумался, -- она жена. Я с нею
познакомился в Израиле. Мои родители живут в Хайфе. Она была
студенткой медицинского колледжа. Она фармацевт, как и ее дед и
отец, но после того, как вышла за меня замуж, она стала женой.
Участвует в разных благотворительных фондах. Ее отец имеет
несколько заводов по производству лекарств в Англии, в Израиле,
в Бостоне в Америке.

-- Твой тесть -- богатый человек.

-- Я тоже достаточно богатый, потому что вкладываю деньги,
которые зарабатываю музыкой, в производство лекарств. Люди
всегда будут болеть, и им всегда будут нужны лекарства. А ты --
работаешь учительницей или уже стала директором школы?

-- Нет. Я президент судоходной компании.

-- В своей школе? -- не понял Борис.

-- Нет. Суда моей компании ходят по всем морям и океанам.

Я впервые назвала компанию своей. Наверное, потому что, в
том, как он предположил, что я стала, как максимум, директором
школы, было явное снисхождение.

-- Я не очень понял, -- сказал Борис. -- Я помню, что твой
отец работал в морском министерстве, значит, ты перешла на
службу в морское ведомство?

-- Нет, отец создал частную судоходную компанию, она
акционерная, но семьдесят процентов акцию у отца.

-- Ты новая русская! -- обрадовался Борис. -- Я много
слышал о новых русских, но ни с одним из них не знаком. Из
России в основном приезжают музыканты, которым я помогаю найти
работу в оркестрах. Я думал, ты в Лондоне с туристической
группой. Когда я увидел тебя, такую модную, уверенную, я
подумал, что ты удачно вышла замуж. Но ты и без замужества
счастлива и успешна. Может быть, ты и права, что не согласилась
выйти за меня замуж.

-- Как это не согласилась? -- возмутилась я. -- Это ты не
женился на мне!

Я вспомнила наши бесконечные разговоры, когда он убеждал
меня выйти за него замуж и уехать, а я убеждала его остаться. Я
вспомнила, как со мною не разговаривала моя мать, поставив
ультиматум: если выйдешь замуж за еврея, чьи родители в
Израиле, можешь забыть, что у тебя есть родители. Мое
замужество грозило отцу служебными неприятностями, а его как
раз должны были утвердить в должности заместителя министра
морского и речного флота. И я не могла представить, как уеду из
страны, в которой выросла. Я ведь русская, а уезжали в основном
евреи. Когда уехал Борис, я внушила себе, что он бросил меня, я
даже не думала, что он может думать точно так же про меня.

-- Наверное, я была не во всем права, -- согласилась я. --
Но я же была девчонкой. Ты был старше, умнее. А после того, как
уехал, от тебя ни одного письма.

-- Ты же жила с родителями, -- возразил Борис. -- Письма
из-за границы фиксировались КГБ. Я не хотел доставлять
неприятности твоему отцу и тебе.

Я уже выкинула из памяти тот страх, который заложили в
меня чуть ли не с рождения. Когда я познакомилась со шведскими
студентами, и они пригласили меня с подругами в Швецию, отец
сказал:

-- Нет. Не надо светиться.

-- Сейчас все изменилось, -- сказала я Борису.

-- Значит, ты в Лондоне по своим делам? -- спросил он и
попросил: -- Расскажи. Очень подробно.

И я рассказала об автомобильной аварии, в которую попал
отец, как я стала президентом компании, о Шахове, о проигранном
тендере, об Идкинде. Я рассказывала Борису, как рассказывала бы
врачу.

Я закончила рассказывать, и Борис спросил меня:

-- Чем я тебе могу помочь?

-- Советом.

-- Здесь нужен профессиональный совет. Такие советы дают
адвокаты. У тебя есть в Лондоне адвокат?

-- Мы прибегаем к помощи адвокатской фирмы. Они
представляют наши интересы в тяжбах со страховыми компаниями.
Здесь нужен не адвокатский совет, а человеческий. Как бы ты
поступил, если бы оказался на моем месте?

-- Не знаю, -- Борис задумался. -- Я бы обратился к своему
адвокату. Это ведь англичане первыми сказали: мой дом -- моя
крепость. И моя Англия -- моя крепость. Они в этом абсолютно
убеждены. Я позвоню своему адвокату.

Борис достал из своего балахона мобильный телефон, набрал
номер и заговорил на непонятном мне языке, это был не
английский, по-английски он сказал только адрес клуба.

-- Извини, -- сказал Борис, -- мой адвокат считает, что я
плохо говорю на иврите и требует, чтобы я с ним говорил только
на иврите.

-- Разве адвокат может требовать? -- удивилась я. -- Он
может только предлагать, а ты -- соглашаться или не
соглашаться.

-- Я согласился, -- Борис вздохнул. -- Моя жена говорит на
иврите, мои дети говорят, один я такой тупой.

-- И ты с ним будешь говорить на иврите и переводить мне?

-- Мы будем говорить по-русски. Он вырос в Ленинграде,
извини, вы теперь говорите "в Санкт-Петербурге". Он живет
недалеко и будет здесь через десять минут.

Адвокат оказался грузным, пятидесятилетним мужиком в
джинсах, кедах и майке с какой-то надписью, которую я перевести
не могла. Борис представил его, и мне пришлось в укороченном
варианте пересказать ему то, что я рассказала Борису.

-- Тебе нужны эти мафиозные разборки? -- спросил адвокат
Бориса.

-- Мы должны помочь Вере, -- ответил Борис.

-- Мы ей ничего не должны. Еще вчера ты о ней ничего не
знал. Можешь не знать и сегодня. У нас разный бизнес. Боюсь,
что мы ничем ей помочь не сможем.

Меня всегда раздражает, когда обо мне при мне говорят в
третьем лице.

-- А вы не бойтесь! -- сказала я адвокату. -- Если бы вы
приехали в Москву и попросили меня помочь, да я бы все с ног на
голову поставила.

-- Вы, русские, только это и делаете.

-- Мы, русские, разные, как и вы, евреи.

-- Вы антисемитка?

-- Нет, -- поспешил ответить Борис. -- Она хотела за меня
выйти замуж.

-- Когда хотят выйти, то выходят, -- заметил адвокат. -- И
надо было это сделать. Сейчас бы жили в Лондоне и не имели бы
никаких проблем. А почему вы обратились ко мне? В Лондоне полно
русских. Есть новые русские, есть старые, есть богатые, есть
умные. Правда, умных мало. Когда вам, русским, плохо, вы всегда