Чтение 14–й страницы книги ~Ватага~

Наперсток гекнул: - "гек!" - и вся толпа гекнула, топор хряснул, по-
катилась голова.

- Злодий! злодий!.. - болезненно выкрикнул Андрон Ерданский и заме-
тался по балкону. Ему вдруг захотелось броситься на горбуна и вгрызться
ему зубами в горло. - Пан, пусти. Дуже неможется...

Возле Зыкова стояли люди, Срамных и другие, еще два парня с винтовка-
ми - стража.

- Веди сюда! - крикнул Зыков.

И к балкону подтащили коменданта крепости, поручика Сафьянова.

Лицо Зыкова в напряженном каменном спокойствии, он собрал в себе всю
силу, чтоб не поддаться слабости, но пролитая кровь уже начала томить
его. Наперсток подошел и ждал. Зыков с гадливостью взглянул в сумасшед-
шие вывороченные с красными веками глаза его...

- Довольно крови!.. - прозвучало из тьмы в толпе.

И в другом месте далеко:

- Довольно крови!

Плач, стон, вопли среди приговоренных стали отчаянней, крепче.

- Пане... Змилуйся!.. - и Андрон Ерданский повалился в ноги Зыкову, -
Ой, крев, крев...

Тот быстро вошел чрез открытые двери в дом, жадно выпил третий стакан
вина, отер рукавом усы и на мгновение задумался.

- Господи Боже, укрепи длань карающую, - промолвил он, крепко крес-
тясь двуперстием, и вновь вышел к народу, весь из чугуна.

- Судьи правильные, рать моя и весь всечестной люд! - зычно прорезало
всю площадь.

Гараська глуповато разинул рот и огляделся. Направо от него, на двух
длинных бревнах, сидели судьи: бородатые мужики, молодежь, горожане и
три солдата-колчаковца.

- Отпустить коменданта, ненавистного врага нашего, иль казнить?

- Казнить!.. Казнить!! - закричали голоса. - Чего, Зыков, спрашива-
ешь, сам знаешь...

- Казнить!.. Он нас поборами замучил... Окопы то-и-дело рой ему. Дро-
ва поставляй... Троих солдат повесил... Девушке одной брюхо сделал...
Удавилась... Они, эти офицерики-то с Колчаком, царя хотят!

- Вздор, вздор! Не слушайте, товарищ Зыков!.. - Поручик Сафьянов, ко-
мендант, был с рыженькими бачками, с редкими волосами на непокрытой го-
лове, в офицерской, с золотыми погонами, растерзанной шинели. Он весь
дрожал, то скрючиваясь, то выпрямляясь по-военному, во фронт. - Дайте
мне слово сказать... Прошу слова!

- Ну?!

- Я принимал присягу. Служил верой и правдой... - голос офицера был
то глух и непонятен, то звенел отчаянием. - А теперь я верю в вашу силу,
товарищ Зыков... Я прозрел...

- Отрекаешься?

- Отрекаюсь, товарищ Зыков.

- Может, ко мне желаешь передаться?

- Желаю, от всей души... верой и правдой вашему партизанскому отряду
послужить... Я всегда, товарищ Зыков, я и раньше восхищался...

- Тьфу! Гадина... - плюнул Зыков и подал знак Наперстку, но тотчас же
крикнул: - Стой! - уцепился руками за балконную решотку и его медный го-
лос загудел по площади: - Эй, слушай все!.. Зыков говорит... Власть моя
тверда, как скала, и кровава, во имя божие. Где проходит Зыков, там -
смерть народным врагам. Нога его топчет всех змей. Долой попов! Они за-
перли правую веру от народа, царям продались. Новую веру от антихриста
царя Петра, от нечестивца Никона народу подсунули, а правую нашу веру
загнали в леса, в скиты, в камень... Смерть попам, смерть чиновникам,
купцам, разному начальству. Пускай одна голь-беднота остается. Трудись,
беднота, гуляй, беднота, царствуй, беднота!.. Зыков за вас. Эй, Наперс-
ток, руби барину башку!

Но вдруг с зыковского балкона грянул выстрел, Наперсток схватился за
шапку, любопытная тетя, взмахнув руками, навеки нырнула красным платком
в толпу.

Судьи мигом с бревен к террасе:

- Не тебя ли, Зыков? Кто это?

Подбежал и Наперсток с топором:

- В меня, в меня стрелил... в шапку!..

На полу, у ног Зыкова катались клубком Андрон Ерданский и обезоружен-
ный им парень-часовой.

- Отдай! Добром отдай! - вырывал свою винтовку парень.

Безумный Ерданский грыз парню руки, стараясь еще раз выстрелить в
толпу, в Наперстка-палача. Все люди казались ему проклятыми горбунами,
измазанными кровью уродами, всюду блестели топоры и, как птицы, табуни-
лись отрубленные головы.

- Эх, тварь!.. Не мог кого следует убить-то! - И молниеносный взор
Зыкова скользнул от неостывшей винтовки к вспотевшему лбу Наперстка. -
Мало ж ты погулял, щенок... - он приподнял Ерданского за шиворот и, пе-
ребросив через перила, сказал: - Вздернуть!

Но Наперсток, рыча и взлаивая, стал кромсать его топором.

Глава X.

- Мужики! Зыков город грабит, а вы, гладкорожие, все возле баб да на
печи валяетесь! - еще с утра корили бабы своих мужей в ближней деревне,
Сазонихе.

И в другой деревне, Крутых Ярах, колченогий бездельник, снохач Охар-
чин, переходя из избы в избу, мутил народ:

- Айда, паря! Закладывай, благословясь, кошевки... Зыков в городу
орудовает... Знай, подхватывай!..

И в третьей деревне бывший вахмистр царской службы Алехин, сбежавший
из колчаковской армии, говорил крестьянам:

- Нет, братцы, довольно. Кто самосильный - айда к Зыкову!.. Народищу
у него, как грязи. Вон, поспрошайте-ка в лесу, при дороге, его бекетчики
стоят. Поди, мне какой ни какой отрядишка доверит же он. Пускай-ка тогда
колчаковская шпана, пятнай их в сердце, грабить нас придет, али нагайка-
ми драть, мы их встретим...

И на многочисленных заимках зашевелился сибирский люд.

Это было утром.

А теперь, когда луна взошла, и Гараська с ватагой рыщут по улицам...

Взошла луна - и городок опять заголубел.

Где-то далеко, на окраинах, постукивали выстрелы. Зыков слышит, Зыков
отлично знает, что это за выстрелы, и спокойно продолжает дело.

Настасье хочется на улку погулять, но у ней ключом кипит брага, то-
пится печь, она одна.

И отец Петр вместе с другими мужиками подошел к костру, там, на окра-
ине. Он переоделся, как мужик: пимы, барловая, вверх шерстью, яга, мох-
натая с ушами шапка.

В голубом тумане, на реке, по утыканной вешками дороге, чернели под-
воды мужиков.

- Допустите, кормильцы... Чего ж вы?

- Нельзя, нельзя! Поворачивай назад!

Пять партизан загородили им дорогу.

- Допустите, хрещеные... Мне хошь пешечком... - мужичьим голосом стал
просить отец Петр-мужик.

- Здря, что ли, мы эстолько верст перлись... Сами-то, небось, граби-
те, а нам так... - сгрудились, запыхтели мужики. - Пусти добром! - У ко-
го нож в руках, у кого топор.

Пять партизанских самопалов грохнули в небо залп. Мужики самокатом по
откосу к лошадям.

К противоположному концу городка другая дорога прибежала с гор. Там
тоже стоял обоз, рвались в город мужики. И колченогий снохач Охарчин то-
же здесь:

- Достаток у нас малой. Толчак на вовся разорил... Желательно купе-
чество пощупать.

Залп в воздух. Но не все мужики убежали. Осталось с десяток "верш-
них", на конях.

Вахмистр царской службы Алехин под'ехал к самому костру. Низенькая и
толстобокая, как бочка, кобыленка его заржала.

- Мне к хозяину лично, - сказал он, - к Зыкову.

- По какому екстренному случаю? - спросил партизан, тоже бывший вах-
мистр. Из башлыка торчала вся в ледяных сосульках борода и нос.

- Вот, товарищей привел... Желательно влиться в ваш отряд, - сказал
Алехин. - Завтра еще под'едут.

- Езжай один. Скажешь, что Кравчук впустил. А вы оставайтесь до рас-
поряженья. Слезавайте с коней... Табачок, кавалеры, есть?

Еще где-то погромыхивали выстрелы, то здесь, то там, близко и по-
дальше. Зыков знает, что это за выстрелы: раз'езды расстреливают на мес-
те грабителей и хулиганов.

Но Гараська хитрый: Гараська смыслит, в какие лазы надо пролезать.
Мешок его набит всяким добром туго, по карманам, за пазухой, под шапкой
- везде добро.

И ружьишко на веревке трясется за плечом, как ненужный груз.

Он идет задами, огородами, по пояс пурхаясь в сугробах:

- Отворяй, распроязви!.. С обыском!.. - и грохает прикладом в дверь.

Дьяконица старая. Гараська выстрелил в потолок, взломал сундук. Эх,
добра-то!

Гараська ткнул в мешок отрез сукна, - не лезет. Выбросил из мешка чу-
гунную латку, а вот как жаль: хорошая; выбросил медную кострюлю, опять
туго набил мешок.

На столе фигурчатая из фарфора с бронзой лампа.

- Такие ланпы я уважаю, - пробурчал Гараська. - О, язви-те! Стеклян-