свадьбу, так справлять!.. Чорт с ним...
из двух стволов и заорал:
Дай поженихаться-то.
ки... Степан Варфоломеич, а ты брось свое разбойство-то... Давай рабо-
тать вместях... Земли здесь сколь хошь. Ни один леший не узнает... А из
твоих известна кому заимка-то моя? Ай нет?
водичку в реке хлебает.
ясь, выпил стакан самогонки. - И ежели правды настоящей не увижу на зем-
ле, так разбойником и околею.
да твоя убойная. Тьфу такая правда!
как медведь в берлоге. Отсель и неба-то малый клок, с козью бороду ви-
дать. Не твоего ума дело это. Не уразуметь тебе. А я, брат, как с торбой
по свету путался, таких людей встречал, что ах... Бывают люди, а бывают
и мыслете. Понимаешь? Мыслете, горазд мыслят, значит... Они мир-то разу-
мом своим, как столбами, подпирают. Вот у них поспрошай про правду-то...
Ну, да бросим об этом толковать... Я и сам не рад, может. Силища прет из
меня, как с горы водопад возле твоей заимки... Видал? Поди, останови...
Так и я... А может, я родился таким горбатым. У Наперстка на спине горб,
а у меня душа с горбом.
- Ведь говорил же ты, когда ехали с тобой.
- Эх, Танюха, пташечка залетная. Пускай сегодня время будет наше, без
тоски, без дум, а там видно будет. Ничего... Зыков не пропадет... Ну,
бросим это. А помнишь Ваньку Птаху? Песни его помнишь?..
как сердчишко-то твое девичье затрепыхало. Эх, песню бы...
проплыла страшная та городская ночь. Царство небесное парню-песеннику.
Таня вздохнула тяжко, но Тереха уж выплыл на средину горницы, приурезал
каблуками в пол и, скосоротившись, загорланил песню:
стол, - стакан разлетелся, - опрокинула табуретку и быстро вышла в
дверь.
вышине все так же дрожал и колыхался золотой песок. Внизу, под обрывом
белели заросли цветущей черемухи. Терпкий, духмяный запах подымался
вверх. Наперебой, и здесь, и там, в разных местах, заливались соловьи.
Зыков развел большой костер. Они сидели в дремучем кедровнике. Землю
густо покрывала хвоя. Оба молчали.
и подал Тане:
ри, как внизу черемуха цветет.
перь, не испытать мне. Ах, какая радость любить тебя...
тишина. Зыков, должно быть, сказку сказывает, на его коленях разметалась
Таня.
оглоушит Зыкова, девку искромсает: на! А сама бросится торчмя с обрыва.
В ее глазах огненные круги и все, кроме тех двоих, куда-то исчезает. Она
заносит топор и делает шаг вперед. Хрустнул сучок. Зыков обернулся. Она
яростно швыряет топором в костер и с диким воем: "дьяволы, погубители!"
- как сумасшедшая, мчится прочь, в трущобу, в мрак.
равы в городишке до тайного убежища на заимке Терехи Толстолобова - иск-
ривили его душу.
воображению то рисовались великие подвиги и слава, то позорный невидан-
ный конец. От этого страшно скучало его сердце, он хотел открыться
Татьяне в своем малодушии, но не хватало воли.
ее.
прошлой ночи, улыбалась большими серыми глазами, прямые темные брови ее
спокойны, сердце под черной шелковой кофтой бьется ровно, отчетливо. Как
хорошо жить... Скорей бы приходил к ней Степан. Нет, никогда не надо ду-
мать о том, что будет завтра...
глаза его улыбались по-хитрому. Облизал ноги Зыкову, повалился пред ним
вверх брюхом, благодушно заурчал.
кинжал, десятифунтовую гирьку на ремне, револьвер, и вошел в мыльню. Эх,
хороша баня, всю хворь прогонит. Зыков вымоется на всю жизнь теперь. Ну,
баня.
ни, как во дворе раздался резкий заливистый собачий лай, а в предбаннике
рявкнул Мишка.
всполошно отскочила от окна и глянула из-за кисейной занавески на двор.
дался выстрел, Таня заметалась, все, кроме одного, соскочили с коней.
всадник. Он с большими серыми глазами юноша, сухое загорелое лицо, кожа-
ная, выцветшая по швам куртка, ствол винтовки из-за спины, кожаная шап-
ка.
ее подсеклись.
придет.
лулежала на лавке у раскрытого окна.
Татьяна... Тебя Зыков украл? Да?
затылок шапка. - К Зыкову?!
руки на груди, засверкала на брата взглядом.
ня, сестра, голубка...
лись: ему померещилось, что с улицы, к самому стеклу, сделав ладони ко-
зырьком, приник Наперсток.
лили Зыкова, широкие ноздри раздувались.
Ильин Андрей
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр