Чтение 4–й страницы книги ~Ватага~

Глава III.

Зыковские партизаны в этом месте впервые. Но население знает их давно
и встречает везде с почетом.

Уж закатилось солнце, когда голова утомленного отряда пришла в село.

На площади возле деревянной церкви, зажглись костры. Мужики добро-
вольно кололи овец, кур, гусей, боровков и с поклоном тащили гостям в
котлы.

- Обида вам есть от кого? - допрашивал Зыков обступивших его
крестьян. - Поп не обижает?

- Ох, батюшка ты наш, Степан Варфоломеич... Поп у нас, отец Сергий,
ничего... Ну от правительства от сибирского житья не стало. Набор за на-
бором, всех парней с мужиками, пятнай их, под метелку вымели. А придет
отряд - всего давай. А нет - в нагайки... Ежели чуть слово поперек - ви-
сельница... Во-о-о, брат, как. Опять же черти-собаки...

- Знаю.

- Вот на этой самой колокольне два пулемета было осенью, для устра-
шенья. Вот они какие, черти-собаки-то... А что девок перепортили, пятнай
их, баб... Ну, ну...

- Чехо-словаки туда-суда, утихомирились, а вот мандяришки... Ох, и
лютой народ... Да казачишки с Иртыша...

- Все одним миром мазаны.

Зыков сидел у костра на потнике, облокотившись на седло в серебряном
окладе. Он поднял голову и прищурился на крест колокольни.

- Поп не обижает? - опять переспросил он, и глаза его вызывающе ок-
руглились.

- Нет. Обиды не видать... А тебе на артель-то, поди, сена надо лоша-
дям, да овса? Да-а-дим...

- Срамных! - крикнул Зыков. - Иди-ка на пару слов.

От соседнего костра, бросив ложку, вскочил рыжебородый и мигом к Зы-
кову.

- Вон в том доме торговый человек, Вагин, - сказал Зыков. - Возьми
людей, забери овса, сена: надо коней накормить.

- Правильно, резонт, - весело переглянулись мужики.

- Эй! кто потрапезовал? - Зыков поднялся. - Ну-ка с топорами на коло-
кольню... Руби в верхнем ярусе столбы.

- Ну?! пошто это? - опешили крестьяне. - Мешает она тебе?!

- Надо.

Затрещала обшивка, доски с треском полетели вниз. Ребятишки таскали
их в костры. Акулька распорола гвоздем руку и испугано зализывает кровь.

- Пилой надо, пилой! - раздавались голоса. - Силантий, беги-ка за пи-
лой.

Из избы выскочил низенький, похожий на колдуна, старик и - к Зыкову:

- Пошто храм божий рушишь? Ах, злодей!... Вы кто такие, сволочи?!

Он топал ногами и тряс бородищей, как козел.

- Удди, дедка Назар! В голову прилетит, - оттаскивали его мужики.

Топоры, как коршун в жертву, азартно всаживали крепкий клюв в кондо-
вые столбы.

- А колокола-то... Надо бы снять. Разобьются.

- Мягко, снег.

- Однако, разобьются.

Зыков поймал краем уха разговор.

- Звоны ваши не славу благовествуют богу, а хулу, - сказал он громко.
- Попы на вовся загадили вашу дорожку в царство божье. На том свете по-
гибель вас ждет. - Он вдруг почувствовал какую-то неприязнь к самому се-
бе, крикнул вверх. - Эй, топоры, стой! - и быстро влез на колокольню. -
Скольки? - хлопнул он ладонью в главный колокол.

- Тридцать пудов никак.

- Добро, - сказал Зыков и подлез под колокол. - Вышибай клинья!

Края колокола лежали на его плечах.

Зацокало железо о железо, молот, прикрякивая, метко бил.

- Зыков! Смотри, раздавит... Пуп сорвешь.

- Вали, вали...

Колокол осел, края врезались, как в глину, в плечи. Ноги Зыкова дрог-
нули и напружились, стали, как чугун.

- Подводи к краю! Не вижу... - прохрипел он, едва отдирая ноги от
погнувшегося пола, и двинулся вперед.

- Берегись! - и колокол, приподнявшись на его ручищах, оторопело
блямкнул языком и кувырнулся вниз, в сугроб.

Зыков шумно, с присвистом, дышал. Шумно, с присвистом, вдруг задышал
народ.

- Вот это, ядрит твою, так сила...

Из носа Зыкова струилась кровь, на висках и шее вспухли жилы. Он под-
дел в пригоршни снегу и тер ими налившееся кровью лицо.

Топоры вновь заработали, щепки с урчанием, как лягушки, скакали в
воздухе. Кучка мужиков, пыхтя, выпрастывала из сугроба колокол.

Зыков опять стоял внизу, среди толпы.

- Канат, - скомандовал он. - Зачаливай!

От поповской калитки кричал священник, его сдерживали, успокаивали
мужики, а старухи орали вместе с ним, скверно ругались, взмахивали клюш-
ками.

- А как насчет попа, братцы? Говори откровенно... - опять сквозь
стиснутые зубы спросил Зыков, и белки его глаз, как жало змеи, вильнули
в сторону попа.

Мужики молчали.

- Эй, кто там еще? Слезай с колокольни!.. Подводи лошадей.

И по десятку коней впряглись в оба конца каната. Мужики, а сзади ре-
бятишки, крепко вцепились в канат, нагнулись вперед, напрягли мускулы,
застыли. И словно две огромных сороконожки влипли присосками в растоп-
танный белый снег.

- Готово?

- Вали!

Народ ухнул, закричал, некоторые наскоро перекрестились, нагайки ожг-
ли всхрапнувших коней, верх колокольни затрещал, заскорготал костями,
покачнулся и, чертя крестом по звездному небу, рухнул вниз. Взвились
снег и пыль, лошади и люди посунулись носами. Хохот, крик, веселая виз-
готня парнишек.

А дедка Назар, подкравшись сзади, грохнул-таки Зыкова костылем по го-
лове:

- Нна, антихрист!.. Нна...

- Дурак! - круто обернулся к нему Зыков, поправляя папаху. - Забыл,
как пулеметы-то на колокольне стояли? Забыл?

От двух его серых суровых глаз дед вдруг шарахнулся, как от чорта ба-
ба:

- Гаф! Гаф! Гаф! - отрывисто, сумасшедше взлаял он. - У, собака. Кер-
жацка морда. Гаф!.. - и под дружный хохот, боком-боком прочь, в прогон.

Костры ярко горели, с кострами веселей. Воздух над ними колыхался, и
видно было, как колыхались избы, небо, мужики.

В поповском доме погас огонь. От поповских ворот сипло лаял в небо
старый поповский пес. Девушки и бабы ходили вдоль освещенного кострами
села, перемигивались, пересмеивались с партизанами, угощали их кедровыми
орехами:

- На-ка, бардадымчик, погрызи.

Парнишки осматривали ружья, вилы, барабаны. Возле пулеметов целая
толпа.

- Эй! - закричал Зыков. - А где здесь староста?

И по селу многоголосо заскакало:

- Эй, Петрован!.. Где Петрован?.. Копайся скорей... Зыков кличет.

Петрован, лет сорока мужик, суча локтями и сморкаясь, помчался от пу-
лемета к Зыкову. За ним народ.

- Что прикажешь? Я - староста Петрован Рябцов. - Он снял шапку и,
запрокинув голову, смотрел Зыкову в глаза.

- Я по всем селам делаю равненье народу, - на весь народ заговорил
тот. - И у вас тоже. Шибко богатых мне не надо, и шибко бедных не должно
быть. Сердись не сердись на меня, мне плевать. Но чтоб была правда свя-
тая на земле. Вот, что мне желательно. И у меня нишкни. Ну! Эй, старос-
та! которые бедные - по леву руку станови, которые богатые - по праву
руку. Срамных, наблюдай. А я сейчас. Коня!

Он вскочил в седло - конь покачнулся - и поехал за околицу, на доро-
гу, проверять сторожевые посты.

- Эй, часовые! Не дремать! - покрикивал он, грозя нагайкой.

А в толпе мужиков крик, ругань, плевки. Парфена тащили из бедноты к
богатым. Аристархова не пускали от богатых в бедноту. Драный оборвыш
гнусил из левой кучки:

- Обратите внимание, господа партизане: семья моя девять душ, а из-
бенка - собака ляжет, хвост негде протянуть, вот какая аккуратная изба.
Мне желательно обменяться с Таракановым, потому у него дом пятистенок, а
семья - трое... А моя изба, ежели, скажем, собака...

- Сам ты собака. Ха! В твою избу. Вшей кормить.

Бабы подошли. У баб рты, как пулеметы, руки, как клещи, и, сердце -
перец.

Кричал народ:

- У тя сколь лошадей? А коров? Двадцать три коровы было.

- Было да сплыло. В казну отобрали. Дюжину оставили.

- Ага, дюжину!.. А мне кота, что ли, доить прикажешь?

- Братцы, надо попа расплантовать... Больно жирен.

- Сколь у него лошадей? Четыре? Отобрать... Две Василью, две оборвы-
шу. Только пропьет, сволочь...

- Кто, я? Что ты, язви тя...