ремонте. Вы получите стоимость путёвок обратно. Пока же остаётся поздравить
вас, что ваша жизнь и свобода отныне вне опасности. Нас уже надёжно
сопровождают корабли и авиация ТОФа. Можете продолжать веселиться, пока
тепло... Для сведения родственников пострадавших от взрыва бассейна. Все
раненные в хорошем или удовлетворительном состоянии. Мы выжили... мы
победили... Особая заслуга в потоплении нами - до подхода военных!! двух
вооруженных до зубов катеров противника принадлежит нашему пассажиру Дмитрию
Ивановичу Козлову. Только что по радио мы приняли указ о присвоении ему
звания Героя Советского Союза. Боевыми орденами награждены и четверо других
наших массажиров. Вот их имена... Поздравляем вас, товарищи!"
причале. - Победили... Как с тем корветом. Что нас должен был защитить...
Торпедируют нас их подводные лодки - и не пикнем..." "Ты сам заткнёшься или
тебя заткнуть? - вызверился тихий Женя к восторгу и удивлению Юлии. -
Докаркаешься..." "А послать три тысячи безоружных беззащитных людей в
открытый океан - порядок? - снизил тон зануда. - Знают же, как нас ненавидит
и боится весь цивилизованный мир... Так нет, ещё нагнетают страх - Гавайи
бомбить собираемся. Неужели не ясно, что теперь нам просто не дадут доплыть
до Владивостока?" "Дадут, - уже спокойнее ввязался в дискуссию Евгений, -
Потому и дадут, что будут бояться ответного удара по своим мирным жителям.
Смотри, как они поджали хвосты после потопления их четырёх кораблей здесь и
чудовищной резни сербами их косоваров там, на Балканах..." "И как же вам не
стыдно! - Евгений, наконец, разглядел своего собеседника, импозантного
старика с колодками орденов на пиджаке. - Вы радуетесь резне мирных жителей
Косова, словно априори считаете этих беспощадных ко всем сербов правыми во
всём только потому, что у них такой же тоталитарный режим, как у нас. Если
бы Советский Союз не накачал Югославию оружием, косовары бы вырезали всех
сербов в своей стране. Вы бы этому тоже радовались?" "Югославия - не
тоталитарый режим, - со знанием дела возразила Юлия. - Это для путёвок за
рубеж - капстрана. Там демократия." "Вот видите, - обрадовался старик.- Вот
и ваша жена, Евгений, как вас там по отчеству, тоже признаёт, что у нас нет
демократии..." "И не надо, если демократия не способна защитить ни себя
саму, ни своих друзей от обнаглевших "демократов"! Если бы мы не были так
сильны и решительны, вас бы, любезный защитник западных ценностей, с
аппетитом доедали бы акулы..." "А нас бы у вас на глазах насиловали пираты,
- добавила Юлия. - Я предпочитаю, чтобы нас лучше ненавидели и боялись!
Кстати, эти пираты скорее всего, просто перекрашенные и переодетые янки.
Просто захотели отомстить нам за потопление итальянски
у ваших янки вечно на языке демократия, а на деле - право кольта!"
ЧАСОВ ВЕЧЕРА СОСТОИТСЯ ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР НАРОДНОГО АРТИСТА СССР НАТАНА
ПОЛЯКОВСКОГО, ОКАЗАВШЕГО НАМ ЧЕСТЬ ПОДЕЛИТЬСЯ С НАМИ СВОИМ ТАЛАНТОМ.
ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ. КОМУ НЕ ХВАТИТ МЕСТА, ТОВАРИЩ ПОЛЯКОВСКИЙ
СОГЛАСЕН ПОВТОРИТЬ СЕАНС В СЕМЬ ЧАСОВ."
картинки" Натана Поляковского стали легендой тетрального мира страны.
Появление мага сопровождалось овацией вставшего зала. Дани и Света, Женя и
Юля, Катя и Саша были впущены по блату до начала представления и сидели в
первом ряду. Артист долго кланялся, сжимая рки над головой, потом
своеобразным пластичным круговым движением руки мгновенно остановил шум. Уже
сам этот факт власти одного, едва видимого из задних рядов человека над
тысячью других поразило Катю. "Слушаю ваши заказы," - тихо сказал маг,
улыбаясь. "Цирк!" - раздалось из зала. - "Одинокая гармонь!" "Натан
Борисович, - встал рядом с Катей помполит. - Что-нибудь патриотическое.
Рейс-то необычный. У людей такое настроение..." "Хорошо, - тихо сказал
Поляковский. - По вашей просьбе исполняется музыкально-психологическая
картинка "Тачанка". Просьба к зрителям, подверженным повышенной
чувствительности, зараннее покинуть зал..." "И как у тебя с чувственностью?
- хохотнул Сашок на ухо Катьке. - Выдержишь?" "С чувствительностью, дурак...
О себе лучше подумай. Сам чуть не обо.. там на мачте!"
карикатурным евреем, и поднял голову. Откуда-то, не сверху, не сбоку, а
действительно изнутри самого существа Кати зазвучала знакомая революционная
мелодия "Ты лети с дороги, птица, зверь, с дороги уходи... Видишь, облако
клубится, кони мчатся впереди". И - зал вокруг неё исчез! Рядом полыхало на
закатном солнце красное знамя, воткнутое в сидение ездового бешенно
несущуейся рядом по степи рессорной повозки, увлекаемой тройкой взмыленных
трофейных белоказацких верховых коней, оскорблённых самим фактом их такого
использования и кнутом. Поэтому страшными были даже их оскаленные огромными
зубами окровавленные, с пеной на губах морды. Катю неистово трясло и кидало
в точно такой же её тачанке, кубанка готова была слететь с головы, пыль от
сотен верховых и тачанок застилала глаза, едко пахло конским потом и
порохом, грохотало со всех сторон. То и дело то сзади, то с боков с
оглушительным треском полыхали и чернели взметённой ввысь землёй взрывы,
неистово кричали окровавленные кони и люди, бившиеся в пыли. Катя неистово
сжимала рукоятки "максима", ожидая своего часа в этой страшной гонке вперёд
- к мировой революции. Пробуждённая память предков заменила собственный
жизненный опыт девочки-подростка. Она вдруг очутилас в окружении истнных
братьев по оружию - армии побеждающего пролетариата, как ему тогда
казалось... Бешенный бег вперёд вдруг сменился катастрофическим креном.
Конная лава красных круто свернула вправо, прилегая к сёдлам, вспыхивая на
солнце сотнями обнаженных клинков. А все тачанки разворачиваются пулемётами
навстречу контратакующей лаве всадников с погонами на плечах. "И с налёта с
поворота... Застрочил из пулемёта пулемётчик молодой..." Сжав зубы до
солёного вкуса крови во рту, Катя даёт длинную очередь по всадникам,
несущимся к ней с одной целью - разрубить её пополам! Пулемёт дрожит и
грохочет, заменяя все прочие звуки. Только в нём сосредоточен для девочки
сейчас весь мир. "Меня называли орлёнком в отряде... Враги называли
орлом!.." Б
уцелевшие всадники с судорожно вытянутыми вперёд шашками. Только в шашку
вложена в эту минуту вся надежда каждого из этих людей на продолжение
собственной жизни - убить эту бешенную девку, заткнуть сметоносный пулемёт.
Сашок лихорадочно меняет ленты, вжавшись в кожанное сидение тачанки, пока
Катя неистово сдвигает и сдвигает горячие и скользкие от её вспотевших
ладоней рукоятки "максима", обрывающего и обрывающего десятки биографий
русских семей, которые никогда и нигде в мире уже не состоятся... А вокруг
бушует грозная песня, гремит мужским хором под стремительно темнеющим небом.
На поле боя надвигается грозовая туча, которой начхать на людские страсти.
Она полыхает молниями, у неё своя гражданская война...
вся картина происходящего, кроме сюжета. Вместо южно-русской степи -
раскалённые на августовском солнце жёлтые и голые библейские холмы. По
извилистой дороге, рядом с ней, прыгая по камням, несутся вперёд в облаках
белой пыли сотни современных легковых машин, микроавтобусов со снятыми
дверями. Они прямо облеплены разношерстной толпой молодых людей. Но они все
похожи, ибо вместо голов у них - клетчатые куфии. На ходу, цепляясь за двери
и крыши машин, они неистово стреляют из автоматов и гранатомётов. Катя лежит
на плоской крыше-балконе своего дома в еврейском поселении с пулемётом и
поливает свинцом наступающих палестинцев. Сердце разрывается от
предсметрного крика женщин и детей во дворе дома. Рядом с ней на крыше,
раскинув руки, лежит уже мертвый дядя Женя. Папа Дани с соседней крыши
стреляет по погромщикам из гранатомёта, но тоже падает и больше не
шевелится. Мама Ора и тётя Юля тщетно пытаются укрыть в разрушенном строении
уцелевших детей от взрывов арабских гранат. Всё вокруг пылает и чадит в
знойное августовское небо Девятого Ава - очередного грозного ответа
Всевышнего на бесконечную еврейскую взаимную беспричинную ненависть и
кровавую междуусобицу! Враги всё ближе. Пулемёт, заряжаемый незнакомым
кудрявым черноволосым мальчиком вместо Сашка, раскаляется и шипит от капель
пота, которые роняет на него Катя, до крови закусившая губу в последней
надежде спасти свою и мамину жизни этой смертоносной машинкой. Но кудрявый
мальчик с криком падает навзничь с ножом в горле, а над кромкой крыши, прямо
перед Катей стремительно возникают бешенно сверкающие ненавистью и страхом
глаза в прорези куфии. Перед её лицом возникает летящее к ней лезвие ножа,
судорожно зажатого в смуглую руку. И - сразу наступает полная и безмятежная
тишина. Разрушенный дом виден Кате уже сверху. Там мечутся во дворе
бесчисленные враги в клетчатых платках на головах, сверкают их окровавленные
ножи... Потом дом и само поселение становится пятнышком на жёлтых холмах.
Под ней мерцает полоска прибоя. Муравьями сбегаются к морю уцелевшие евреи.
Но они не могут даже войти в волны -их разобьёт о рифы прибоем, даже лучшие
пловцы не достигнут кораблей на рейде, не говоря о женщинах с липнущим к ним
плачущими детьми, инвалидах на колясках, стариках и старухах, вообще сроду
не умевших плавать. Позади - туча врагов в куфиях с ножами, впереди - буруны
смертельного прибоя среди острых камней... Нужна армия, нужны вооружённые
евреи, но их нет, а немногочисленные друзья там, в море, ничем не могут
помочь оттуда... Но Катя всё это видит как бы отстранённо, мельком. Всё
быстрее, едва земетным облачком, её уносит всё дальше и дальше от Палестины,
совсем недавно бывшей таким грозным и непобедимым Израилем...
Ошеломлённая Катя сжимает онемевшую руку не менее поражённого увиденным
Саши. Поляковский ошарашенно оглядывается по сторонам - он не инспирировал
ничего подобного и вообще не понимает такой реакции зрителей - "Тачанка"
всегда вызывала только революционный восторг!.. "Натан Борисович... У меня
просто нет слов, - бушует помполит за кулисами после окончания сеанса и
ухода из зала заплаканных поражённых зрителей. Остаётся, на правах Героя,
только Дани. - Я, конечно, понимаю, вы с Дмитрием Ивановичем весь этот ужас
пережили, но нам-то всем это зачем? Как мне теперь отчитаться перед
парткомом пароходства за эту сионистскую публичную демонстрацию?"
"Отчитывайтесь как хотите, - обессиленно ответил несчастный маг. - Я не могу
Контровский Владимир
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Свержин Владимир
Сапковский Анджей