матери. Раз. Они уезжают в Израиль практически без права переписки, если ты
не хочешь неприятностей, которых у тебя и без КГБ выше головы. Два. Ты, судя
по всему, без сына жить не сможешь и постепенно сам созреешь для эмиграции.
Три. А я не могу жить без тебя... Кроме того, я, оказывается, по их законам,
настоящая еврейка, как это ни странно при моей славянской внешности и
таёжной биографии. Вот мы и на пути туда же. И хорошо бы, кстати. А то нам
всем в этой цитадели всемирного счастья скоро жрать совсем нечего будет..."
"Чушь всё это, Инночка! Я уже настроил себя, что та семья для меня потеряна.
И от сына уже начал отвыкать. Единственный ребёнок не только по закону, но и
морально должен оставаться при разводе с матерью. Он её очень любит. И она
его... Она вообще совсем не злая, нервная только очень. У неё Железная
Гвоздя..." "Директорша?" "Уже знаешь? Так она у Аллы всю душу вынула. Сержик
пусть погостит у нас немного и с Кешей вернётся. Это решено. А нас с тобой
их сионистские дела никак не касаются. В Комсомольске сионистов и разных
отказников я вообще не встречал, кроме... Ну этого, Фридмана, я тебе
рассказывал. Но уж он-то, если на кого и похож, то уж никак не на
диссидента. Кстати только окончились мои сны про тебя и веник, как начались
сны про Израиль. Такие же утомительные и нелепые, но как там, во всяком
случае, во снах красиво! Боже, какой же это сказочный мир!.." "Вот и
отлично. Всё, как говорится, к лучшему... Глядишь, со временем
воссоединимся. А что? Отец к сыну. И больше никаких очередей за мылом..."
полный мужчина с лицом детского врача. - К вам лично, как и к вашей новой
семье, наш разговор не имеет никакого отношения." "Я понимаю, вас интересует
Алла и её окружение, но я уже много месяцев не..." "Простите, что я вас
перебиваю, - вступил в разговор второй, которого Юрий про себя сразу назвал
"иезуитом". - Но и не это является предметом нашей беседы. Нас интересуете
только вы, как честный советский человек, патриот нашего социалистического
отечества. Мы знаем, что вы покинули Ленинград чисто по семейным
обстоятельтсвам, не имели и не имеете никаких контактов с антисоветскими
элементами и являетесь советским интернационалистом. В то же время, как
учёный еврейской национальности, вы волей-неволей являетесь предметом
пристального внимания израильской разведки и её пособников - сионистских
организаций." "Я понимаю... В связи с массовым выездом, евреи потеряли
доверие государства..." "Напротив, - возразил "детский врач", - доверие
возросло. Никто, кроме лиц еврейской национальности, не имеет сегодня
возможности легально покинуть нашу Родину. Но советские евреи, тем не менее,
в массе не поддались сионистской пропаганде. Вызов из Израиля получили сотни
тысяч людей, а заявление на выезд на ПМЖ, в плане "воссоединения семей",
подали десятки, может быть сотни. Мы гордимся нашими гражданами вашей
национальности и верим вам всем, может быть, даже больше, чем некоторым
другим нацменьшинствам, особенно прибалтам." "Тем не менее, - добавил
"иезуит", - израильские спецслужбы имеют на учёте всех вас. Особенно учёных,
культурных и общественных деятелей." "Они нуждаются в наших учёных? -
удивился Юрий. - Я читал об этом сбежавшем в Америку физике... забыл
фамилию. Так он там работает не то портье, не то швейцаром." "Правильно, -
криво улыбнулся "иезуит" и обратился к "врачу": - А ведь у него совершенно
правильное политическое понимание ситуации! Так вот, активность израильтян,
как авангарда мирового империализма, направлена не на созидание своего
сионистского образования на арабской земле, а на разрушение нашей с вами
Родины. Чтобы лучшие люди нашей науки, техники, медицины и культуры покинули
свою страну и тем самым нанесли ей огромный материальный и моральный урон.
Дальнейшая судьба этих людей сионистов совершенно не интересует. Я вам дам
прочитать, под расписку, это для служебного пользования, вот эту "Белую
книгу". Здесь письма бывших советских граждан, поддавшихся грязной и лживой
пропаганде сионистов. Почитайте вместе с вашей прекрасной молодой женой,
проведите в студенческой группе, куратором которой вы являетесь,
политзанятие о сионизме. И сами для себя сделайте вывод." "Вывод о чём?" "Мы
вам доверяем Ури..." "Я Юрий Ефремович, если угодно." "Но по паспорту..."
"Так вывод о чём? О вашем доверии?" "Можно сказать и так. Нам нужна помощь
лучших из наших советских граждан..." "То есть вы предлагаете мне..." "Да он
прямо на лету хватает! - восхитился "иезуит". - Вот именно. Стать нашим
помощником." "И как я у вас буду называться? Сексотом? Фискалом? Стукачём?
Провокатором охранки?.." "Ну вот, - искренне огорчился "доктор". - От вас
даже слышать такие слова нам оскорбительно. Вы будете разведчиком. Бойцом
невидимого фронта. Защитником народа от его злейших врагов." "И, прежде
всего, своего, еврейского народа." - добавил "иезуит". "Я могу подумать?"
"Конечно, но чем дольше вы будете думать, тем хуже для вас." "То есть вы мне
всё-таки угрожаете?" "Понимаете, мы далеко не каждому делаем подобные
предложения. Но если оно уже сделано, вы являетесь носителем доверенной вам
государственной тайны, ограничивающей, скажем, турпоездку за границу,
продвижение по службе, поддержку партийных органов, которой вы неизменно
пользовались в нашем городе. Вам это нужно? А взамен, в случае вашего
согласия, вы становитесь нашим доверенным лицом со всеми возможными в вашем
положении привелегиями. И ради чего вам отказываться? Неужели вам интересы
нынешних сионистских друзей вашей бывшей жены дороже благополучия вашей юной
русской супруги? Порасспросите сына об окружении Аллы Хадас и сделайте вывод
о моральном облике этой публики..." "Вот что. Я прочитаю эту вашу "Белую
книгу". Порасспрошу сына. И посоветуюсь с женой. Это можно?" "Даже нужно. Но
потом Инга Игнатьевна не должна быть в курсе наших с вами операций, если вы
будете с нами работать..." "Надеюсь, пока я свободен?" "Какой может быть
разговор?"
накануне звонком на кафедру приглашён на беседу. Так вот как буднично и
респектабельно, оказывается, ЭТО сегодня делается, думал он, проходя по
пустынным в утренние часы коридорам и лестницам. Никаких тебе иголок под
ногти и прочих шалостей. Но никакого возражения они не потерпят. Мягко
стелят... Профессионалы. А Инга, скорее всего, уже беременна. "Лишат
поддержки". То есть сделают всё, чтобы отравить жизнь, если я откажусь.
Знают, что у меня вот-вот защита докторской, и мне как воздух нужна именно
поддержка, а не тайное и умелое противодействие. Что же эта за книга,
изданная политиздатом, но для служебного пользования? Какое отношение к этим
играм имеют мои студенты, среди которых нет ни одного еврея? И кто это меня
рекомендовал? Да уж не тот ли же Альтман? Разоткровенничался я тогда с ним,
а зря. А этот Фридман... Ладно, пока что нам с Ингой предстоит пикантный
ужин с Хвостовыми и Кешей... ***
Юрия, как весело выразилась Инга, "охмуряли ксендзы". Юрий уже пришёл в
себя, особенно после того, как Инга однозначно посоветовала ему не строить
из себя героя сопротивления режиму, с которым он всегда был в ладах, и не
кочевряжиться. Оказалось, что в стукачах ходит чуть не четверть студентов,
дело житейское, "гримасы нашего недоразвитого социализма с собачьей
мордой..." Инга проскочила только потому, что её "не уступил" старшему брату
горотдел милиции - она была незаменима в дружине по обезвреживанию
хулиганок. "Менты и парни-дружинники к ним приёживаться стесняются, -
объяснила Инга, - а девчонки-дружинницы - просто боятся. А передо мной эти
пьяные девки сразу тушуются и начинают подлизываться. Ты что! Я ни одну
пальцем не тронула. Посмотрю вот так в глаза и..." "Ничего себе! Меня даже
качнуло... Представляю! Ты и мне в глаза как-нибудь так посмотришь?" "Если
изменишь... Знаешь, это меня папа научил: встретишь, говорит, в тайге зверя
какого-нито, ну, рысь там, медведя, тигра, мужика незнакомого, не важно,
посмотри вот так!..." "Действовало?" "Безотказно! Я тебе как-нибудь на кошке
или собаке на улице продемонстрирую. Полная потеря ориентации минут на пять.
А когда оклемается, я уже далеко."
радостном ожидании Инги уникальной возможности блеснуть перед самим
ректором, посмевшим было выгнать её "за хулиганство и разврат". "Ты уж
прости меня, Юрик, - крутилась она перед зеркалом, так и сяк прилаживая на
мраморных плечах срочно вырезанное, обрезанное и перешитое чуть ли не
единственное её платье. - Я его сегодня надолго загоню в бутылку своим
телом." "Но ты уж... слишком глубоко вот тут... Декольте должно волновать,
оставлять простор воображению, а не..." "Вот так поднять?" "Ты что! Сразу
слишком короткое получилось, чуть не трусики видны..." "Нужны они мне!"
"Позволь, ты что, и без лифчика пойдёшь?" "Юрик, ну где же я возьму лифчик
под декольте? Наши для такого наряда сроду не выпускались, а французский я у
Натали попросила примерить, так и его видно. Он для висячей, а у меня
стоячая... Ну, и потом не ты ли сам говорил, что обнажать тело приличнее,
чем нижнее бельё? Значит так: тут повыше, тут пониже... Красиво?" "С ума
сойти. Упасть - не встать!" "Ты что, серьёзно? Тогда... У нас ещё есть...
несколько минут - упасть. И Сержик как раз с моими ребятами математикой
занимается в общежитии. Пусть-ка платье чуть отлежится..." "Инга!.."
"Скорее, а то и впрямь опоздаем... Ой, осторожнее, ты! Да если я перед твоим
этим Петенькой ещё и c синяком на груди сяду, он к родной жене за столом
вообще обращаться забудет... Ага... вот та-ак, нежно, по-джентльменски..."
"Савельева, кто кого имеет, я вас или вы меня? Раскомандовалась тут... Ты
что?.." "Да погоди ты... ха-ха-ха! Дай хоть отсмеяться!... Кто кого имеет...
ха-ха-ха... А ещё микро-Штирлиц! Не думай о студентках свысока, наступит
время, сам поймёшь, наверное..." "Не болтай... Никогда не слышал о таких
болтливых партнёршах. Иная за год столько не наговорит, как ты за ночь." "Да
другая просто боится, что ты не сохранишь тонус, глядя на неё, пока она
болтает! А я не боюсь. Чем больше ты на меня смотришь, чем дольше меня
слушаешь, тем больше меня хочешь, верно?" "Ещё бы..." "Вот я и люблю при
этом болтать!.." ***
профессором произвело на публику должное впечатления. Бурятов громко икнул,
блестя золотом свежевставленного зуба, Попов приподнялся за своим столиком и
шикнул на засмеявшуюся было миловидную "поповну", как её называли заглаза.