в чем.
тяжеловесный свод с крошечными просветами-бойницами.
он отдыхивался от селя вони, подранком ползущей от Города. Огромный
дряблый лес, он скособочившись, неудобно, по-старчески лежал на одном
боку, прильнув к потной земле, он испускал последний дух. Здесь все было
запутано, словно сам дьявол игрался с клубками ниток на ошалевших своих
шабашах и, вконец запутавшись, побросал и ушел - понуро поплелся за
другими падшими ангелами, и архангелами, и Хозяином, переселяясь, согласно
мечте, в другие миры, мирно вычеркнув из неглупой даже памяти эту
несчастную землю-неудачницу. Здесь все было запутано. И не понимал - хоть
убейте! - ну не понимал Егор всех этих игр - простых, сложных, с
известными и неизвестными правилами, с потайными приемами, и вечным патом.
понимаю, а может быть это счастье - ничего не понимать. Только почему-то
не хочу я этого, боюсь".
вместо хотя бы самой захудалой бетонки..
Все из нас жили здесь, но тысячи не знали где это и тысячи не знали зачем
это и потому не брали за себя ответ, один лишь Сын Божий все знал, но из
безысходности и жалости к нам горько плакал. А?
молод, полон сил и вершил дела направо и налево. Когда же повзрослел,
обрел ответственность за дела свои и однажды, пришед взглянуть на
творения, вместо оазиса увидал копошащуюся кучу дерьма, Он возжалел нас,
а, возжалев, заплакал. Но потом - ничего, отлегло.
знаю про него. Проблемы, раритеты...
воскликнул Поэт. - Про Город ему! Он, мил государи мои, по наивности
неведомой полагает, будто хоть кто-то хоть что-то знает про этот самый
Город, но это не так. И что такое Город, если подумать отвлеченно, как не
величайшее достижение человеческого разумения. Полис, мегаполис, конурбат.
Город, благородный рыцарь, это жилье человечества или, то есть, самое что
ни на есть первостепенноважное - и по развитию его и удобству можно смело
судить об уровне развития самого человечества. А что такое, Егор,
человечество?
паста, связывающая человека с человеком и нет ничего более ценного чем эта
связь. Но воспевать надо не человека и не связь эту общелюдскую, а
Человека в свете Человечества. И ты еще задаешь вопросы про Город! В
Городе либо живут, либо это не Город...
болезненно-красными слюнями полипов. Как раз на уровне лица между
деревьями провисали липкие паучьи паутины, что до умопомрачения лезли в
глаза, в ноздри, в рот и их приходилось с остервенением отдирать от себя,
брезгливо стряхивать шустрых членистоногих. Потом они чуть не увязли в
обманчивом болотце с вспухающими волдырями тины и тяжелым смрадом тухлых
яиц, и поскорее выбирались оттуда, цепляясь друг за друга и за скользкие
бурые водоросли, извивающиеся плотным ковром, и напрочь там вымокли и
устали, но выбрались невредимыми. Наспех сжевав по бутерброду, побрели в
обход этого вязла и неожиданно напоролись на непролазный бурелом, где
деревья валялись и торчали устрашающими штырями во все стороны света.
Кое-где в воздухе колыхались тускло-жолтые плазменные шары и некоторые
даже поворачивались было в их сторону, а один, наткнувшись при этом на
сук, взорвался с оглушающим треском и обдал их ворохом пепла, а кожу
покоробило кратковременным зудом. Смерть нешуточная бродила вокруг, но им
удалось выкарабкаться и из этого навороченного бардака. Впрочем,
избавления от Страха это не принесло. Потом они прошли обиталище смерти,
где не пели птицы и не шумел верховой ветер, а кое-где в воздухе висели
пугающие сгустки-марева, которые даже безрассудный Поэт обходил загодя.
Хлипкие кустики и жухлая трава здесь были покрыты будто искрящимся белым
инеем. Поэт назвал это Лиловой Изморозью и бесперечь твердил - вот
пришествие дьявола на землю. Потом, уже выбравшись из костлявых
сатанинских лап, еще раз передохнули, упав на поляне в шелковистую траву.
Начинало клонить к вечеру.
дали, думаю осталось несколько километров.
хлебом и, хотя вставать было никак невозможно, все-таки пересилили себя и
поднялись. Оптимизм Поэта заметно поубавился и болтался как лисий хвост.
Вскинув отяжелевший рюкзак, он неуверенно шагнул. Егор попросил помочь ему
надеть свой рюкзак. Ныло натертое плечо. Поэт помог, а потом они еще
постояли, сгребая подошвами ботфорт старую влажную хвою поверх оставшегося
от завтрака мусора.
круга правее.
показалось будто, помедленнее. Егор поспешил следом.
что мы шли в том направлении.
помню что пришли оттуда.
быстро таяла и вскоре как пшик исчезла. Теперь, напрягши память, он видел
перед глазами только стволы, стволы и листву под ногами.
свои с плеч, царапаясь и соскабливая кожу с рук и ткань с одежды, забыв
про условности и усталости, они расторопно вскарабкались на соседние
деревья до развилок сучьев с колотящейся грудью.
"Бесполезно!" - Где-то поблизости - за полем зрения - неуклюже и деловито
вытаптывали кусты. - "А по голосу кто? - спросил Егор, потому что ему не
хотелось здесь сидеть. - Хищник?" Поэт не ответил. Тогда Егор поднялся еще
выше, на удобный сук и достал из кармана измятый клочок схемы леса. Итак,
где же мы теперь? Он повертел ее и так и сяк в руках, однако вскоре пришел
к выводу, что не понимает в этих символах ни на полушку. Как будто бы
схема говорила если и про лес, то не этот. По пути их следования там
стояло: приблизительно на месте болота кружочек с четырьмя рисками;
бурелом указан верно, но как-то странно, в виде частокола; а дальше вообще
шел кавардак - перевернутый грузовичок, сердечко. Потом, наперерез всей
схеме тянулась железная дорога, разветвляясь и упираясь одним концом в
колючую проволоку тюрьмы, другим в подземный завод посреди тайги, а
третьим круто поворачивая к Светлоярску. Ну и ладно, грустно подумал Егор,
буду знать впредь, что человеку надлежит полагаться только на себя. Затем
он слазил на верхушку дерева, но в вышине так ничего и не смог увидеть,
кроме густой зелени. Тогда он слез обратно и позвал Поэта. Шепотом
переговорив, они решили спуститься, по крайней мере на первый взгляд в
кустарнике больше не шебутились.
определять - не помнишь как оно стояло к нам когда выходили?
Флинт Эрик
Володихин Дмитрий
Майер Стефани
Орловский Гай Юлий
Корнев Павел
Посняков Андрей