Далия ТРУСКИНОВСКАЯ

ЖОНГЛЕР И МАДОННА

Когда гостиница "Паладиум", расширяясь, получила в свое распоряжение
два верхних этажа соседнего дома, обнаружился небольшой сюрприз.

Фасад этого дома украшали три башенки в псевдоготическом стиле. Две
крайние, с бочку величиной, облюбовали голуби. Администрация полагала, что
и средняя башенка с двумя узкими стрельчатыми окнами ни на что больше не
пригодна. Но при ремонте новых владений оказалось, что там вполне можно
устроить однокомнатный номер.

Он-то и достался Ивану.

Сперва Иван, даже не распаковывая чемоданов, пошел отказываться от
номера. Он очень недовольно перечислил отсутствие лифта, заедающий замок и
сквозняки.

- У нас скоро освободится кое-что на втором этаже, - многозначительно
сказали Ивану.

По опыту долгих странствий Иван знал, что от него ждут реплики вроде:
"Ну, я в долгу не останусь..." Но мысль о процедуре обмена мятой банкноты
на ключ внушала ему некоторое омерзение. Поэтому он не расцвел белозубой
улыбкой, а довольно пасмурно сказал "спасибо" и ушел.

- Да-а... - очень критически оценила Ивана администрация. - И рожа -
брюзгливая...

Очень скоро выяснилось, что Иван - "заслуженный" и "лауреат
международных". Ему вполне бескорыстно предложили ключи от "люкса" на
втором этаже. Но он ни с того ни с сего переезжать отказался.

Номер Ивану в конце концов понравился вот чем. Когда он подходил к
окну, казалось, будто башенка сорвалась с дома и летит над городом. Он
даже чувствовал угол ее наклона в этом полете. Внизу плыли острые
черепичные крыши, узкие дворы, флюгера на таких же башенках и небольшие
мощеные площади.

Очевидно, отсюда родом была та музыка, которую Иван в последнее время
очень уважал.

В его несложном хозяйстве, кроме одежды и необходимых вещей, имелись:
чугунный подсвечник, книга в бархатном переплете, электрический самовар и
кассетный магнитофон. Они очень быстро прижились в башенке, подсвечник
встал у изголовья, а книга в потертом малиновом бархате, толщиной с
хозяйское предплечье и весом в добрых три кило, с тусклыми медными
застежками, легла на прикроватной тумбочке.

Книгу Иван смастерил лет шесть назад из переплета от фамильного
альбома, вставив в него листов двести плотной желтоватой бумаги. Такая
почтенная книга вполне соответствовала его педантичности в том, что
касалось работы. Служила она для репетиционных планов и зарисовок новых
трюков. Каждый вечер перед тем, как попарить руки в содовой ванночке и
лечь спать, Иван сверялся с планами, отмечал сделанное, вносил коррективы
и рисовал схемы с шариками и стрелочками.

Самовар хорошо бы встал на подоконнике, но, будучи сломан еще в
Новосибирске, лежал в контейнере. Кассетник же постоянного места не имел.
Иван называл его Мэгги и всюду таскал с собой.

Как-то бойкая девица упрекнула Ивана в полной музыкальной
безграмотности. Иван приобрел кассетник и созвонился с двоюродным братом,
владельцем приличной фонотеки. Тот стал переписывать для него с пластинок
классику, причем Иван и тут блеснул методичностью. Он начал с мотетов и
мадригалов шестнадцатого века. И они ему понравились настолько, что дальше
он так и не продвинулся. А бойкую девицу забыл окончательно и бесповоротно
- она осталась в одном из тех тридцати городов, которые он посетил за
последние годы.

Мэгги сопровождал Ивана в течение дня и все время тихо мурлыкал -
Иван совершенно не выносил шума, считая, что свою дневную порцию децибелов
он получает каждый вечер на представлении.

Еще в комнате были мячи.

Те, с которыми Иван репетировал и работал в манеже, на ночь
складывались в чемодан и запирались в гримуборной. Он никогда не брал в
гостиницу свой рабочий реквизит. А эти хранились еще со времен училища и
странствовали вместе с хозяином в старой спортивной сумке. Хотя хозяин мог
месяцами к ним не прикасаться.

Когда-то у мячей были имена. Доставая их из сумки, Иван мог бы
вспомнить, кого, как и почему именно так звали. Только доставать их было
незачем. Он давно работал с более крупными, привык к ним, а эти проживали
в номере скорее на правах талисмана.

Остальным вещам Иван не придавал особого значения, без волнения их
приобретал и без проблем расставался.

Как раз назрела необходимость поменять будильник, но Иван все
откладывал покупку - оказалось, что в башенке его прекрасно будит солнце.

И в тот день оно тоже исправно его разбудило.

Несколько секунд он пролежал, улыбаясь. Потом первым же движением
включил Мэгги.

- Аве, Мария... Аве, Мария... - принялся повторять на все лады
высокий и скорбный женский голос. Эта молитва настолько не соответствовала
утру и солнцу, что Иван немного перемотал пленку и успокоился на
грациозном ричеркаре. Затем он встал, потянулся и подошел к открытому
окну.

Там, за немытым окном, вовсю разгулялся горячий свет. Иван раздернул
шторы. Две широкие золотые волны залили комнату. Башенка поплыла в
невообразимо голубое небо.

Выбежав на улицу, Иван прямо с гостиничного порога ухнул в огромную
лужу - еще вчера ее здесь не было. Лужа нестерпимо сверкала. Тротуар у
гостиницы был огорожен - таяли гигантские сосульки.

Иван не заметил, как добежал до цирка.

Страшно хотелось работать.

Он уже направился было в гримерку, но вспомнил, что нужно довести до
конца одно важное дело.

Лицо его мгновенно приняло обычное недовольное выражение. Мало того,
что всякие бытовые заморочки раздражали Ивана, так он еще терпеть не мог
выступать в роли просителя.

Выключив Мэгги, Иван кивнул вахтерше и направился к кабинету
главрежа.

Главреж был в кабинете один. Он с кем-то весело и громко говорил по
телефону, правой рукой держа трубку, а записывая почему-то вкривь и вкось
левой.

Поздоровавшись, но не получив приглашения сесть, Иван демонстративно
остался стоять, даже не делая вида, что разглядывает от скуки фотографии
на стенах.

- Помню, все помню! - вдруг радостно сообщил ему главреж, прикрыв
трубку ладонью. - Завтра же уладим!

Из чего Иван понял, что о нем в очередной раз забыли.

- Если сегодня же не будет вызван художник, я вечером не работаю, -
спокойно заявил Иван.

- Тогда, голубчик, инспектор манежа попросту напишет на тебя
докладную... - начал было главреж с благодушной улыбкой, но тут же и
осекся - такой пристальный и тяжелый взгляд ощутил на себе.

- Я не по пьяной лавочке костюм порвал, - только и сказал Иван, гася
свой испытанный в неурядицах взгляд.

Выглядел-то он не очень внушительно - высокий, тонкий, да еще на
виске светился багровый, рваный, плохо заживающий и не поддающийся
никакому гриму шрам. Сознавая это, Иван выучился внушать к себе почтение
подчеркнутой немногословностью и сурово-уверенной повадкой. Впрочем, сам
он, будучи артистом, всегда хорошо знал, когда переигрывает.

- Постой, - сказал, подумав, главреж. - Ты две минуты можешь
подождать?

И, быстренько свернув разговор, стал накручивать диск.

- Але? Позовите Майю! - и, услышав ответ, он разулыбался. - Это ты?
Не узнал, разбогатеешь! Нет, действительно разбогатеешь, нужен срочно
эскиз мужского костюма! Приходи смотреть номер...

Иван, прислонясь к шкафу, слушал совершенно бесконечный режиссерский
монолог, понемногу проникаясь злостью. Не только на безалаберного
главрежа, конечно, а еще и на осветителей, с которыми сегодня предстояла
очередная разборка. При этом он морщился, потому что резьба шкафа
неприятно задела шрамы на спине. Да и этот, на физиономии, - тоже не Бог
весть какое приобретение, всю жизнь его теперь замазывай... Иван даже с
каким-то удовлетворением нагнетал дурное настроение перед встречей с
осветителями, и вдруг еле сдержал улыбку - а ведь опять он вытворил такое,
чего никто другой сделать не смог!

Но, поскольку улыбка у Ивана была быстрая и нервная, главреж вполне
мог принять ее за легкую гримаску боли.

- Договорился! - сказал главреж так, будто покорил Эверест. - Сегодня
после представления к тебе придет художница. Разбирайся с ней сам, а мы по
эскизу за три дня сварганим тебе новый костюм.

- Спасибо, - быстро сказал Иван, не ожидая подробностей - Хочется
верить, что так и будет. До свидания.

С тем и вышел.

Проходя мимо старенькой вахтерши, он стремительно поздоровался и
ускорил шаг, но она окликнула его и звала до тех пор, пока он,
поморщившись, не вернулся к ее окошку. Время-то поджимало, все одиночники
уже вышли на манеж, страшно хотелось работать.

- Ты что о Леночке не спросишь? - напустилась на него вахтерша. -
Тебе не интересно, что врачи говорят? Ни разу не позвонишь, не зайдешь...

- И без меня найдется, кому звонить, - объяснил Иван. - Полон
коллектив женщин, они любят в больницу с передачами бегать.