Отрешенность выходит из моды, миллионы людей заканчивают ковыряться в носу
и встревают в исторический процесс.
покончит с нуждой, бескормицей и прочей невезухой, они ждут теперь от
промышленности, науки, государства, класса. Ну и дождались - пол ста лет
не прошло, как миллионы людей обчищены, подведены под расстрел, жмурами
сделаны за ради промышленности, науки, государства, класса, а Милости все
нет. Двадцатый век получил под занавес "грязноногую" войну, где вера в
Единого стала вертаться обратно, однако с обликом все более жутким. Теперь
уже не Милости ждали от Бога, а кары, отмщения и прочего зажима.
тоже крепко виноваты. Они напрасно давали знать, что Милость получит
каждый, кто не залетел по статье, то бишь заповедь не нарушил. Народ не
находил подтверждений тому, что в случае смирения и покорности догмам
будет все тип-топ и привяжется хорошая жизнь. Единственную милость,
которую он наблюдал - это немилость по отношению к иноверцам и еретикам, и
то если собственноручно устроит им резню. Под конец он решил, что
церковники ему лапшу вешают и отказал им в десятине. Но обернулось это
тем, что в дурные мозги стали легко западать всякие языческие соблазны и
жестокие культы, отчего народу казалось, что притулился к чему-то крутому
и великому.
куче своей мелкими крысятниками, без внутренней свободы и силы духа,
потому-то и получили по рогам при встрече с Будущим.
извращенный в культ Немилостивого Бога.
тысяч и тысяч слабосильных душ по всей Космике."
Березовского воеводства. Путь лежал по Новому Теменскому шляху, где было
нестрашно, даже в сей предвечерний час, буде на землю уже легли длинные
тени. Потому и охрана большая не требовалась - токмо два десятка ратников.
Головы воров и татей были насажены на колья, каковые отмечали версты -
дабы служить назиданием любому, кто поддастся бесовскому искушению. Много
усилий было положено, дабы конец поставить вольному перетеканию народа с
места на место, поскольку "жидкое" состояние рождает тягу к воровству и
татьбе. Теперь почти не осталось бесполезного, праздного и вредного люда,
каждый ноне прикреплен к правильному месту: крестьянин к земле в своей
деревне, дворянин и стрелец к своему полку, казак к своей заставе,
ревнитель веры к своему приходу, мастеровой и подмастерье тащат свое тягло
в посаде. Даже купец, искони подвижный человек, прикреплен повинностью к
определенному пути и товару и посему обязан отчет держать перед приказными
дьяками, како на таможнях, так и в родной слободе. Всякий должен утруждать
себя пред лицом государя, дабы мог Пресветлый за всем пригляд держать и
правильное руководство иметь.
поручения государевы в своем воеводстве - скорый суд над бродягами и
разбойниками чинил; подати брал и с сохи, и с лавки, и с короба, и с быка,
и с барана, и за проезд через мост, и за переправу через реку, и за стакан
испитой водки; сторожевые полки исправно содержал, гоняя дворян на ратную
службу, и не давая боевым холопам почивать спокойно; мосты да дороги ладил
и вовремя починял - так что по ним и волосатый слон гульнет, не порушит;
зерно в казенные житницы засыпал; что положено в столицу отсылал, сколько
надо на голодный год оставлял; остальное давал на пропитание дьякам,
служилым и холопам. Да еще превратил вотчины князя Березовского и прочих
изменников в образцовые казенные поля. Не со стыдом воевода появится пред
очи государя.
почувствовал недомогание в животе своем - неприятную тяжесть, напор гнилых
ветров и шевеление дурных веществ. Он махнул рукой дьяку, сидевшему рядом
на низкой скамеечке, тот проворно высунулся в окно возка и крикнул кучеру,
чтобы остановился - господину сойти надоть.
сторонам и вперед - шагах в десяти подле обочины шелестели малиновые
кусты, поглядывая веселыми темно-красными глазками. Туда воевода и
направил стопы свои, оставя легкую летнюю шубу на куньем меху в руках у
холопа. Несколько ратников двинулось было следом, но Одноух обронил, не
оборачивая головы: "А вот глупости не надо. Человек хочет, чтобы никто у
него над душой торчал."
стало видно, спустил порты, сел орлом, сунул в рот несколько сочных ягод и
опростался. Сразу стало хорошо и приятно...
была, словно лучезарная и как будто звала его к себе. А что ежели ею
подтереться? Воевода поднялся, со спущенными портами засеменил к яркому
травяному пятну, оказался посреди его и тут... провалился. Как в котел
каши, в болотную жижу, в выгребную яму. Он и вякнуть не успел, как у него
в устах будто кулак застрял. Жижа вся состояла из мышц мощных, она
скручивала воеводу, сдавливала словно целая толпа заговорщиков, оттягивала
голову, пережимала выю как злоумышленник. Одноух почувствовал, что тает,
пропадает почти без боли, инда перестают слушаться одна за другой, и ноги,
и руки, засим растекаются объемное брюхо и широченная спина. Гуща залепила
очи, воевода еще успел почувствовать, как она проливается в череп,
спокойно помыслил: "А что хоронить-то будут?", и перестал быть...
господин изволят отправлять надобность. Начальник отряда и два десятника
осмелились зайти в кусты, дабы проведать сановного мужа, и изрядно
удивились. Воевода лежал со спущенными портами совсем без чувств в луже
какой-то грязи - где угадывались и истлевшие тряпки, и даже человеческие
кости. В лице его и кровинки не было. Воины крикнули лекаря и он, немало
помучившись, привел-таки высокого начальника в правильное чувство. Тот сел
и долго, распахнувши рот, глядел вперед себя безо всякого смысла. Затем
непослушным ртом произнес: "Княже Эзернет, это я - холоп твой, Страховид"
и наконец позволил отвести себя к возку...
посконной рубахе и портках, в драной серой рясе, накинутой сверху, каковая
выдавала некогда бывшее у него духовное звание. На правом плече у
расстриги сидел большой ворон, впрочем пернатый мог перебраться на шапку
или на суму. Мог такоже взлететь, и, нарисовав пару кругов, усесться
обратно.
известие скитальцу, тот сошел с тропы, пробрался сквозь поросль
молоденьких ив и оказался возле реки.
последние досочки под гребные колеса, тончили прямую сосенку, дабы
сгодилась под мачту, вили из пеньки веревки под ванты, сшивали парус из
кусков холстины, разогревали смолу, собираясь законопатить щели.
смотрели на внезапно появившегося странника, но тут ворон бодрым
начальским голосом пробаял:
с головы шапку.
Постояв так, выудил из головного убора большого жука, который вроде был
сделан из единого куска серебра, однако еще перебирал лапками и шевелил
крылышками.
попе, - объяснил расстрига. - Вы скажите, мужики, зачем лодку ладите?
воевода Одноух. Там дьяк привоз учтет и подать возьмет - а дома у себя
молоть запрещено, во "избежание укрывательства хлебных припасов". Сие
наставление нам староста передал, а он ездил в городище, чтобы на майдане
перед приказной избой послушать глашатая. "Кто не слышал, тот виноват",
так было сказано.
запруда устроена, - сказал другой мужик, мелкий и сильно усатый. - А ты,
коим образом, мил человек, странствуешь?
и больших слобод, мимо дозоров и разъездов, что устраивают черные стражи,
воеводские стрельцы и прочие мракоделы. Вы отвезите меня хоть до Оттоки, а
за сей добрый поступок оставлю вашей артели такого вот жука. И еще немало
фокусов покажу.
молвил:
Панов Вадим
Ибсен Генрик
Глуховский Дмитрий
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Лукин Евгений