Игорь ФЕДОРОВ

СТАРИК

(апрель, 2200)

Он открыл глаза. Пыль неподвижно висела в красных лучах восхода.
Прислушался. Из детской ничего не было слышно. Значит Артемка где-то
гуляет. Надо вставать. Медленно развернул одеяло, тот кокон, конверт, в
который запаковывался на ночь - мерз, несмотря на постоянную нужную
температуру в комнате. Подогнул ноги. Оперся рукой на подушку и рывком сел
на краю кровати. В глазах потемнело. Он положил локти на колени, опустил
голову, с сожалением глядя на свое желтое тело, дряблые мышцы. Голова
мелко тряслась, руки на коленях - тоже. Опять давление с утра... Надо бы
еще одеться... Но это потом. Сначала музыку.

Без музыки он, наверное, долго бы не выдержал. В годы его молодости
ей уделяли гораздо больше внимания, чем теперь.

Она была и досугом, и идеологией, и символом клана единомышленников,
и поводом для гонений. Ее слушали, сочиняли, записывали, переписывали,
давали послушать, исполняли так истово, так самозабвенно, но это
впитывалось в тебя на всю жизнь. Вот и сейчас он не мог без нее. Нынешние
молодые этого не понимают. У них все совсем другое. Другие интересы, дела,
заботы, цели. Старик готов был признать, что более осмысленные,
благородные, но понять их он не мог.

Старик подошел к музыкальному центру, опираясь рукой на спинку
кровати и шаркая тапками, выбрал пластинку и нажал кнопку. "Пинк Флойд".
"Вам бы там побывать". Это лучше всего подходило к сегодняшнему утру. И к
вчерашнему. Игла тонарма опустилась на черный диск и тишину начал медленно
подавлять тягучий стон органа. И этот тонарм, и диск, да и весь
музыкальный центр были подделкой, искусной копией настоящих. Старик знал,
что вся музыка давно хранилась в центральном информатории, и его комната
просто к нему подключена. А видимость музыкального центра устройству
вызова придал его сын. Он знал, что старик так привык, что ему будет
приятно. Старику, конечно, было приятно, но было и неудобно - беспокоить
сына, отвлекать его своими стариковскими прихотями. Поэтому он со
смущением принимал подобные подарки, видя в них, кроме всего, своеобразные
извинения за недостаток внимания.

Слушая музыку, он одевался, время от времени отдыхая. Потом привел
себя в порядок, сел завтракать. Есть не хотелось, но надо было. Он
понимал, что надо. Иначе он совсем ослабеет, будет доставлять окружающим
еже больше хлопот. Прихлебывая теплый чай и неприятно - он знал это -
чавкая картофельным пюре, он бессмысленно смотрел в окно.

Стать бы сейчас опять молодым, прокатиться лихо вот на этих
вертолетах, гравикарах, вот с этими смеющимися девушками, так же широко
улыбаясь. Скинуть с себя груз этого старого тела, бесполезного опыта,
усталости лет. Старик горько усмехнулся. Кажется, ему знакомы все эти
рассуждения. Где-то он это уже слышал или читал раньше, но не понял и не
поверил. Не до того было. А сейчас вот и он к этому пришел... Потерять,
нисколько не жалея, годы и годы жизни, чтобы зажить снова, заниматься
важными и нужными кому-то делами, что-то строить, о чем-то спорить, с
чем-то бороться. А потом собраться с друзьями в эээ... где они сейчас
собираются? Ну хоть бы здесь, дома, подключиться к центральному
информаторию, выпить... А что-они сейчас пьют?

Впрочем, что построить? О чем спорить? За что бороться? Все давно
построено. Все доказано, по крайней мере - себе. И все, за что стоило
бороться, давно достигнуто. Зачем? Зачем опять? Мало ли, что ли, было? И
девушек, и музыки, и споров... Чтобы потом опять сидеть вот так за столом,
чавкать пюре и бессмысленно таращиться в окно, разинув немощный рот? Нет
уж, все хорошо в свое время. Да и нечего даром душу травить. "Вам бы там
побывать"... Самое интересное в том, что когда ты "туда" доберешься, тебе
"туда" уже не надо. Если бы был какой-то способ попадать сразу в мир своей
старости, на все готовенькое, со своим будущим опытом, со своими
заработанными в будущем благами, а потом всю жизнь отрабатывать это,
умерев ни с чем, как рождаются, пусть даже в полной нищете. Старику ведь
так немного надо из того, что он наконец заслужил. Нет, все же жизнь
несправедлива. Вот я попал "туда". И что же мне теперь тут делать?

Завтрак он окончил одновременно с последними аккордами музыки. Теперь
надо было придумать, как занять себя на остальной день. Правда, скоро
будет обед, а потом ужин. А в остальное время?

Он встал и, придерживаясь рукой за стену, вышел из комнаты. В
коридоре была совсем другая жизнь. Сверкают стены из какого-то нового
материала, совсем не вредного, вредный они теперь не применяют. Потолок
светиться голубизной неба, по полу снуют роботы. Старик постоял немного,
привыкая к этому суматошному ритму, пытаясь включиться в него. Ему
казалось, что вот сейчас, неизбежно, какой-то робот врежется в него,
собьет с ног. Сын не раз объяснял ему, что такое невозможно, он верил ему,
все понимал, но все же, вдруг... Нет, в коридоре было неуютно. Не
торопясь, иногда останавливаясь, вздрагивая при каждом приближении робота
и щурясь от яркого света, он пошел на кухню. Но уже на полпути передумал.
Там вообще было ему не место, царство техники и резких запахов,
несъедобных блюд и вечного шума.

По пути была комната сына. Там тихо, спокойно, чисто, порядок... В
том-то и дело, что порядок. После каждого посещения стариком комнаты сына
в его отсутствие тот был недоволен. Он, конечно же, ничего не говорил
старику, но было видно. Разумеется, старик не так внимателен, мог положить
что-то не туда, что-то сдвинуть, на что-то даже сесть. Тем более, что
назначения и ценности многих вещей в комнате сына он не понимал. Но сын
мог бы и прощать это старику, невелика беда. Впрочем, он и прощал... Нет,
к сыну лучше не заходить.

А вот в детскую можно. Жаль, внука нет. Он со всей своей детской
непосредственностью любит дедушку, пытается втянуть его в свои детские
игры и с такой же непосредственностью убегает на улицу. Не понимает еще,
что скоро деда не станет, не ценит время. Это умение приходит тогда, когда
времени уже нет. В детской, конечно же, беспорядок, по стенам бегут
невыключенные звери, летают и ползают по полу игрушки, заведенные с утра.
А внука нет. Постой, постой, как же я мог забыть. Ведь он вчера меня о
чем-то просил. Правильно, мы играли в моей комнате, он запускал самолеты,
говорили о времени моего детства... Должна быть запись в блокноте.

Старик закончил путешествие в своей комнате за столом, долго отдыхал,
тяжело дыша и держась за сердце. Потом вызвал аптечку и принял свой
утренний набор лекарств, свою, как он это называл, "атомную бомбу".
Поставил стакан с недопитой водой, робот укатил. Теперь надо было
подождать, пока лекарство подействует... А-а, все равно, днем раньше, днем
позже, какая разница. Острая волна жалости к самому себе вызвала слезы.

Не раскисай, развалина. У тебя есть сейчас дело. Где же этот блокнот?
Ну вот, конечно, как же я так, чуть не забыл.

Внук просил вчера, если я помню, записать какую-нибудь молитву.
Конечно, проще вызвать ее в информатории. Или теперь их там уж нет? Но ему
хочется, чтобы написал я. Конечно же, конечно. Только вспомнить бы. Как
это там начиналось... Черт, ведь никогда не был верующим, а сейчас жалеть
приходится... Господи наш, иже еси на небеси... Так кажется? И в церковь
мы не ходили никогда, некогда было... Да продлятся дни твои... Хм, да уж,
продлятся... Хлеб наш насущный дашь нам днесь... А какая, собственно
разница, как оно там было? Главное, как есть. Ведь это я пишу молитву. Это
моя молитва. Господи, существуешь ли ты? Я о тебе никогда не думал, не
приходил к тебе. Может, напрасно? Может быть, встреться я с тобой раньше,
было бы легче сейчас? Не было бы этих бесцельных дней, пустоты внутри. И
легче бы переносилась старость. В самом деле, может с верой так же, как и
с умением ценить время - приходит тогда, когда уже поздно? Может быть,
может быть... Хотя, о чем бы я молился в молодости? Что бы просил? Может
так:

Господи, если ты существуешь,

Приди ко мне.

Чтобы мне, и друзьям, и детям моим

Избежать кары огненной.

Господи, если нет тебя -

Не приходи.

Мир мечтаний моих,

Если есть ты на свете.

То впусти меня, чтобы все сбылось

И повек было так.

Мир мечтаний моих.

Если ты мираж -