внутренним зрением, но путаница в голове помешала что-либо ясно
рассмотреть. Различить желаемое, действительное и страхи опять стало
невозможно. Тут оказались и россыпи денег, и довольная Маддаленина
мордашки, и, одновременно, - леденящий холод вместе с сожигающей жарой,
словно прообразы ада. Май сразу вспомнил, что давно не был на исповеди,
ему превиделось собственное тело в вечернем сумеречном саду, и далее - о
ужас! - путешествие в лодке Харона с золотыми ста фларами во рту, а на том
берегу его ждет оборотень, чтоб вернуть долги... Последний раз подобное
отсутствие решимости отстаивать собственные достоинство и честь случалось
с ним лет семь назад, когда за перевезенную тайком депешу одна торговая
республика послала по его следу наемного убийцу, и Май лишь чудом не
проглотил подсыпанный ему в пищу яд...
ты тогда стал знаменитым?
перехватил эфес и шагнул навстречу Пелерину.
стоило бояться. Но и поединка по совести у них не получилось. В чем
оказался противник Мая ловок, так это в отступлении. Пелерин пятился по
всему саду - вокруг яблонь, к пруду, обратно к Маддалене, прочь от нее, а
Маю никак не удавалось его не то, чтобы достать, а даже попросту догнать.
Через десять минут этой беготни Май начал всерьез кипятиться. Все его
усилия пропадали втуне, подлый колдун все время прятался и убегал, убегал,
убегал.
приблизившись, на Маддалену. Судя по ее лицу, непорядок был не только с
поведением Пелерина. Май выбрал момент, отскочил от Пелерина сам и
посмотрел вдаль, на горы.
охраняющий Долину хребет неестественно, словно мираж в пустыне. На сад
дохнуло потусторонним ветром. Закружились в воздухе палые листья, веточки
и сухая трава.
остановить это без тебя - ты составная часть моих построений!
достоинству. Сейчас он заступал Маю дорогу, стоя к Маддалене спиной.
просто подготовился заранее и гораздо лучше, чем многим хотелось бы
думать. Потерпите еще немного, скоро мое дело будет окончено.
подловить колдуна во время разговора.
обмен тебя. Если она причинит вред Беренике, она поплатится твоей жезнью
прямо здесь и сейчас. Этого она делать не станет, можешь мне поверить.
разыгрывала какую-то пантомиму. Она подобрала с земли оброненный Береникой
лунный коготь, настрогала в ладонь мыла с обозначающего превращения куска,
и показывала теперь на себя, на Мая, на Пелерина, на мыло, и манила рукой,
очевидно, пытаясь показать, что если не выходит подойти одному, надо
сделать это вместе с Пелерином, только чтобы он на нее не смотрел.
Пелерин доверчиво посторонился от сумасшедшего полета стали перед
собственным носом, сделал последний необходимый шаг назад, вдруг
заскользил, как гусь на льду, взмахнул руками, тщетно стараясь удержать
равновесие, и навзничь рухнул в траву.
месте рядом с колдуньей прежде, чем Пелерин опомнился и смог бы помешать.
Маддалена, указывая на начавшую шевелиться Беренику.
оказалось, что он шагу не может ступить без того, чтоб не поскользнуться и
не упасть. Проку от его стараний было немного. Какая-то пакость, учиненная
Маддаленой при помощи мыла, пристала к нему намертво. Наконец он догадался
снять сапоги и бросился к своей пентаграмме босиком.
сада), что растворяются и дрожат уже не только контуры гор, но и окраины
долины, те самые белые фермы и зеленые пастбища. Видел, что Маддалена
сосредоточенно ищет выход, и что ее собственной Силы на откат сотворенного
Пелерином не хватает, и время упущено. Видел тихий ужас Юргена Юма,
который более не ждал Мастерский Совет, а просто вслух ругался в своей
комнатке в Грааге.
даже испугаться не успел. Пропали деревья вокруг. Солнце, плавя воздух и
землю, касалось краем непривычно близкого и словно льющегося в раскаленном
воздухе горизонта. Текли зыбучие пески, кипящим золотом горело небо, а
предзакатная пустыня была настолько красна, что глаза жгло от ее кроваво
пылающего света. С горячим ветром летел, обволакивая все вокруг,
мельчайший белый песок, напоминающий на ощупь пудру.
Мастер Перемены Мест делал свою работу - менял одно с другим местами.
построения.
окутала синяя снежная мгла, и ветер застонал и завыл в поднебесье, словно
идущая по горячему следу свора Дикого Охотника. Опять перемена не
напугала, а успела только удивить. Сместились ребра, на которых натянута
кожа мира, и вот они снова в саду: Маддалена зябко ежится, а Май брезгливо
отряхивает в одежды перемешанную со снежным крошевом посеревшую пустынную
пыль.
смертоносные поляны и отравленное озеро, - Маддалена сделала то обещанное,
чего от нее не ждали ни Бернгар Пелерин, ни Юрген Юм, ни, подавно, профан
в колдовских делах Май.
схватился за голову и с воплем повалился на пол. От заклада Маддалене нить
повела к его цеховому закладу, и начал распутываться пестрый клубок
закладов всех посвященных в Цеховые Мастера магов. Сколько их было -
несколько десятков или несколько сотен - Май не смог бы сосчитать. Каждый
должен был долю своей Силы Цеху, каждый подчинялся залогу, каждый платил
за возможность существовать частью своего могущества. И все эти кусочки
посыпались на защиту Туманного Пояса, словно стофларовые монеты из
прохудившейся рогожи: две-три выдержать ничего не стоило, сотню уже
трудно, тысячу - невозможно.
вобрали ее в себя снова; золотые ручейки Силы, исходящие от пентаграммы
Пелерина, подергались судорожно и зачахли. Сам колдун лежал, придавленный
гнетом чего-то невидимого, но ощутимо тяжкого, а рядом ползала на
четвереньках еще не совсем пришедшая в себя Береника.
исчезло. Май с Маддаленой провалились в плещущее обрывками несбывшихся
заклятий вечернее небо, и вновь оказались в домике на перевале.
Цех меня сейчас поймает.
не дрожали расплывчатым маревом. Он медленно осознавал, что колдовские
напасти благополучно миновали. Хотя, честно признаться, он так и не понял
окончательно, сон это был или явь.
Потом опустился на колени, обнял колдунью и сказал:
пота, положила Маю руки на плечи и чуть покривила краешком рта:
сгущались сумерки, и темный нетопленый дом начал оживать. На втором этаже
зазвучали вдруг шаги, скрипнула дверь мастерской. С хрустальным звоном
отворялись зеркала, впуская в жилище Юма посетителей.
мастеров, чтобы затыкать подобные дыры, - рассудительно вещал сверху
кто-то неповоротливый и грузный, и под его поступью страдальчески скрипели
деревянные ступени.