драйвер мог возбудить целые группы сенсоров, смазав их ладонью, а то и
вовсе ударившись лицом. И клавиатура вернулась на корабли. Все те же
прадедушкины два по пять под каждую руку, вогнутые для удобства и
рифленые, чтобы не скользил палец.
и он уже не нуждался в том, чтобы смотреть, туда ли нажимают его пальцы,
или лихорадочно призывать на помощь ассоциативную память, рыская по
цветовым рядам. Его спина плотно упиралась в упругое, предусмотрительно
подогнанное кресло, руки свободно, расслабленно лежали на таких же
соразмеренных подлокотниках, и под каждым из слегка расставленных пальцев
ждала своей очереди клавиша. Жаль только, что вряд ли повезет провести
корабль по маршруту от старта до финиша... Прямо перед лицом светился
квадратный экран со стереокартой сектора пространства, в котором они
сейчас двигались. А выше, во всю стену и через весь пульт, полыхал на
видеале внешнего обзора необъятный, неохватный ни глазом ни воображением
Млечный Путь.
меняйте. Ваша точка ухода - три, сорок семь, двенадцать в зоне свободного
маневра.
голосом Ертаулов. - Программа ухода запущена.
Костя поразился тому, до чего он напоминал голос мастера. Те же вечно
недовольные, брюзгливые интонации. - Корабль входит в зону свободного
маневра. Программа ухода работает нормально. Стартовые процедуры проверены
в холостом режиме. Пятьсот семьдесят километров до точки ухода.
негромко и очень быстро заговорила Рашида. Когитр отвечал ей - так же
быстро, невнятно и, как почудилось Кратову, высокомерно. Разумеется, это
было иллюзией, все дело в голосе, потому что никакие эмоции когитру не
присущи.
нормальная. Фиксация груза не нарушена. Внешняя защита активизирована и
работает, герметизация корабля полная.
левым мизинцем, дублируя действия мастера. Корабль дрогнет, светящаяся
паутина координат на экране смажется, спутается в клубок, а потом и вовсе
исчезнет...
Первого. Общая подвижка управления.
ступень в бортовой иерархии. Теперь он, Кратов, был мастером, а Стас
заступал на его место. А первый навигатор Пазур считался выбывшим -
например, по внезапной болезни.
потому что отныне оно со всеми его выкрутасами и взбрыками было отлучено
от тела, которому надлежало спокойно и уверенно управлять кораблем.
смялись в полную ерунду и бессмыслицу. Они и в самом деле утратили смысл.
эта была совершенной, математически идеальной. В ней не находилось места
ни материи, ни пространству, ни времени. Потому она и называлась
"экзометрией", что означало "внемерность".
абстракцию, весьма полезную для объяснения физических принципов
мгновенного перемещения на огромные расстояния. На том и успокаивались.
Дескать, существует Нечто, где ничего, ну совсем ничего нет. Начисто
отсутствуют привычные измерения, в которых привыкли осознавать себя все
разумные субстанции. Что означенное Нечто напрямую связано с управлением
гравитацией. И что скорость передвижения там есть функция от массы. То
есть вроде бы все как в классической формуле полной энергии тела по
Эйнштейну. Но кое-что вдобавок: куча коэффициентов, понять содержание
которых и означает представить себе экзометрию в подробностях. Но вряд ли
стоит забивать этим голову.
абстракция была дана во всех ощущениях. Они даже могли видеть ее -
сплошную серую пелену на экранах, хотя если вдуматься, то становилось
ясным, что экраны попросту ослепли: им нечего было демонстрировать.
двух суток.
правде говоря, дискуссии беспредельно утомили его. Все начиналось примерно
одинаково. Астахов как бы между прочим замечал: "Орлы, а среди нас живой
ксенолог..." После чего уходил играть в овербол либо же хватал под мышку
первую подвернувшуюся девушку и со страшным рыком волок в воду. Зато все
остальные, выдержав сколько доставало сил деликатную паузу, обрушивались
на Кратова. Оканчивалось, впрочем, по-разному. Как правило, спорящие
стороны расходились взаимно неудовлетворенные и сердито дулись друг на
дружку, пока не возвращался Астахов и не мирил всех. Реже устанавливалось
полное единодушие - обычно, в тех случаях, когда Кратову доставало
аргументов и терпения. По вечерам, возвращаясь в Садовый Пояс, он с
досадой выговаривал Астахову: "Знаешь, в каком гробу я видал такой
отдых?.." Бия себя в перси, тот клялся никогда впредь, ни под каким
предлогом не афишировать кратовской профессии. И при первом же удобном
случае свою клятву преступал.
и внешностью доброго медведя из детской сказки, на реплику Астахова:
"Соколики, а среди нас..." заявил: "Зато я медик, и очень хороший!" И, не
произнеся более ни слова, уплыл с Астаховым на тот берег озера.
атлетизму, о чем оповестил присутствующих с не меньшим достоинством.
Знакомство с Кратовым он начал с того, что попросил его напрячь бицепс.
"Рыхлота", - сказал Геша, потыкав пальцем в кратовские мускулы, и довольно
захохотал. Он вообще много и не всегда к месту смеялся. Зато тело у него
было замечательное. Должно быть, не раз он брал призы на конкурсах мужской
красоты, когда там не требовалась демонстрация интеллекта.
спелость, тоже примечательно яркая. Глянцево-белая кожа, короткие волосы
цвета червонного золота, ультрамариновые очи, фигура мальчишки-подростка,
увлеченного плаванием: плечи шире бедер и длинные, сразу от подмышек,
ноги... "Марсель", - назвалась она и сделала книксен. Геша обращался к ней
как Бог на душу положит: то "Машка", то "Марси", а иногда, похоже, и вовсе
забывал ее имя. Марси не обижалась. Она скинула все, что на ней было,
сорвала зеленый листик и прилепила на острый аккуратный носик, после чего
улеглась на кратовской ковбойке и молча уставилась на того беззастенчивыми
серьезными глазищами. "На мне что-то написано?" - осторожно спросил
Кратов, чувствуя, что где-то глубоко под навеки непробиваемым
галактическим загаром безудержно краснеет. Девица прыснула, а Геша снова
захохотал во всю глотку и предложил побороться.
надсадно дыша. Пока Геша, заливаясь смехом, излагал какой-то незатейливый
анекдот, Кратов слушал, а Марси на него таращилась, братцы-медики
пропыхтелись, слегка обсохли, и тут-то Резник не утерпел...
кратовской реакции на свое заявление.
встречал такую позицию.
развлекавшийся фокусами с камешками. - При мне говорили что угодно, только
не такое. И что-де человек не дорос, и что-де мы пойдем другим путем,
сиречь своим особенным, но про скуку впервые. Мы с Пашкой, может, всю
ночь...
теоретический диспут с настоящим йогином.
Мацумото Сэйте
Афанасьев Роман
Соломатина Татьяна
Контровский Владимир
Гуль Роман Борисович
Каргалов Вадим