как матери.
- Квино Лантхильда? - переспросила неунывающая Аська. - А я Анастасия. А вот
это, в таком случае, вам.
Она вытащила из-за спины большую сумку - Сигизмунд не сразу углядел. С визгом
расстегнула молнию. Извлекла...
Да. Хуже не придумаешь. Аська приволокла птичью клетку с крысой.
- А вот это, - сказала Аська, роняя пустую сумку на пол и высоко подняв клетку с
крысой, - Касильда. Ты Лантхильда, а она - Касильда. Усекаешь? Ха-ха-ха... А он
- он Морж! У моржей знаешь что не такое, как у всех?
- Она знает, - сказал Сигизмунд.
- Слушай, Морж, а ты правда кость К НЕМУ привязываешь?
- Нет, ОН у меня такой от природы.
Лантхильда, не проявляя никакого интереса ни к Аське, ни к крысе, чинно отплыла
в "светелку". Аська изумленно проводила ее глазами.
- Настоящая славянская красавица, - прошептала она завороженно.
"Красавицей" на памяти Сигизмунда Лантхильду назвали впервые. Впрочем, у Аськи
были странные представления о красоте. По аськиному мнению, единственным
условием красоты было соответствие человеку той или иной роли. Роли эти
раздавала сама Аська.
- Ты меня чаем-то горячим напоишь? - спросила Аська.
- Куртку-то сними, - предложил Сигизмунд.
Из-за двери "светелки" доносилось ощутимое тяжкое безмолвие. Лантхильда сидела
там и злилась.
- Не буду я куртку снимать, - сказала Аьска. - Я замерзла. Я лучше ботинки
сниму. У тебя носки шерстяные есть?
Сигизмунд пошел за носками, подаренными матерью. Вот и пригодились. Когда он
принес носки, Аська неожиданно жестом фокусника извлекла из-за пазухи бутылку
портвейна.
- Айда греться. А эта твоя пить будет? Давай ее позовем. - И не дожидаясь
ответа, подошла к двери. - Квино Лантхильда! Иди портяшку жрать.
Лантхильда не отзывалась.
- Слушай, Морж, а где ты ее откопал? Только не ври. Такие девчонки на дороге не
валяются.
Именно валяются, подумал Сигизмунд. В гаражах.
На кухне, под портвейн с горячим чаем, Сигизмунд принялся потчевать Аську
повестью о бравых норвежских рыбарях. Аська завороженно слушала. Перед ее
мысленным взором проходили косяки серебряных селедок, седое море билось о
суровые северные скалы, в небе пролетали, пронзительно крича, ослепительно-белые
чайки, и каждая вторая была Джонатан...
- Ой, возьми меня на сейнер, я тоже хочу! - заклянчила Аська. - А там можно
снимать? Мы бы сняли все это, и небо, и селедку, нам для "Джонатана" вот так
надо, вот так, зарежься как надо... понимаешь? Слушай, а можно я завтра режа
сюда притащу? Он от этой твоей обалдеет. Нет, точно, давай, мы ее возьмем,
папаньку ее с сейнером, реж деньги добудет. Те ублюдки, которые меня на
навороченной тачке подвозили, - они крутые, они дадут денег, всего дадут. Они за
вечер в "Августине" знаешь сколько просаживают? Тут на целый птичий базар
"Джонатанов" хватит...
- Хрен тебе, боженька, а не свечка, - сказал Сигизмунд. - Это мой бизнес. Не
пущу, и не проси.
Аська надулась.
- Ну, хоть крысу-то возьмешь? - спросила она неожиданно.
- Кстати, зачем ты крысу-то сюда приволокла?
Клетка с Касильдой стояла на холодильнике. Кобель, изнывая, сидел внизу и
принюхивался.
- Да сестрица ко мне приехала, она крыс ненавидит, прямо в обморок падает,
говорит, от крыс у нее месячные на неделю раньше срока начинаются и по две
недели длятся...
- Какие месячные? - не про то спросил Сигизмунд. - Тьфу, какая сестрица?
Аська искренне удивилась.
- Я же тебе говорила. Ко мне сестрица приехала. Ну, моя сестра. Вика. Помнишь, я
еще кровать у тебя просила?
- А крыса тут при чем?
- Я же тебе говорю!.. - рассердилась Аська.
- Почему мне-то?
- А кому еще? Ты мой друг... Собака есть, крысу как-нибудь прокормишь...
- Чем ее кормить-то, крысу? - спросил Сигизмунд, сдаваясь. С крысой он уже
внутренне смирился. Все равно скотина в клетке.
- Чем угодно. Только пить давай обязательно. У нее метаболизм скорый. Раз-два,
все переварилось. Газетки ей меняй, свежие клади...
- Под небом голубым, - сказал Сигизмунд. - Есть город золотой...
- Она сама себе гнездышко совьет, - утешила Аська. - Да ты не печалься, Морж.
Это ненадолго. Пока Вика не свалит.
- А когда она свалит?
- А хрен ее знает. Скоро. Или не очень... Она в отпуске. Погреться сюда
приехала, представляешь?
- С Северного полюса?
- Из Рейкьявика. У нее там стажировка. Да ты все перезабыл. Я рассказывала. Они
там хутор ковыряют.
- Какой хутор? Как ковыряют?
- Ой, ну я не знаю, древности там какие-то, викинги... Ну, эти, которые на
кораблях. Грабили тут. Кино еще было... Она как крысу увидела, сразу скисла,
завела, что уйдет в другое место жить, в Москву вообще уедет, представляешь? Я
говорю: да что ж такое! Нешто я для сестрицы крыску на пару дней не отдам. Есть,
говорю, хороший человек, Морж, говорю, он животных любит, он их разводит, а
тараканов наоборот травит. Он и крыску приютит, и душу отогреет. Виктория
говорит, что отблагодарить бы надо... Я ей говорю: "Не боись, я его на сто лет
вперед уже отблагодарила..." Вот, портвейн принесла...
- Ты его сама и выкушала.
Сигизмунду не нравилось, что Аська его выставляет таким бескорыстным другом
животных.
- Ну, выкушала...
- Кстати, крыс я тоже травлю.
- Слушай, Морж, у меня там дома репетиция большая идет, всю квартиру прокурили,
даже я дышать уже не могу... Можно, я у тебя ночевать останусь?
- У меня потолок упал. Всю комнату сгубили, - сказал Морж, отводя глаза. Ему не
хотелось оставлять Аську. Она будет тарахтеть всю ночь, заснет под утро,
проснется после трех часов дня, а уйдет хорошо если под вечер.
- У тебя же не одна комната, - резонно заметила Аська.
- Ну, понимаешь...
- Все, Морж, поняла. Поняла, Морж, поняла. У нас медовый месяц. Угадала?
- Угадала, - хмуро сказал Сигизмунд.
- Угу. Поняла. - У Аськи на глазах стало портиться настроение. - И сеструха
наезжает. Говорит, накурено. Спать ей мешаем. Она по утрам встает, книжки
какие-то читает. Она такая умная, что мне аж страшно с ней в одной комнате
спать... Да ну тебя, как жлоб. "Медовый месяц, медовый месяц..."
- Ладно, Аська, не сердись. Я тебе сейчас одну вещь покажу... Сразу творчески
вырастешь.
- Видела я твою вещь.
- Не эту. Сиди, гляди. Сейчас театр тебе делать буду.
Аська с недовольным видом закурила. Сидела, сорила вокруг пеплом.
Слегка подвыпивший Сигизмунд добросовестно воспроизвел лантхильдину пантомиму с
козой. Прошелся по кругу ее преувеличенной походкой. "Подоил" козу.
- Слушай, Морж, - сказала Аська, давя сигарету о стол, - что ты жлобом
добропорядочным прикидываешься? Нормальный ведь человек. Играешь убедительно.
Чувство пространства у тебя есть. Четвертую стену убираешь шикарно. Давай, я у
тебя останусь? Ну что ты, в самом деле... Я не буду вам трахаться мешать. А то
хочешь - на троих. Я не обидчивая. Колотитесь себе...
- Не могу, - сказал Сигизмунд. - Понимаешь, нам для игр все пространство нужно.
Вся квартира. И уединение.
- Ну и хрен с тобой, - окончательно обиделась Аська. - Живи уродом. Пошла я.
Сигизмунд обрадовался. Так обрадовался, что шарфом ее мохеровым закутал. Своим.
Заботливо.
- Еще носовой платочек под подбородочек подложи, - проворчала Аська. - Жопа ты
все-таки, Морж. Я тебе когда-нибудь отказывала? Хошь, с сестрицей познакомлю?
Она ничего.
- Нет, - твердо сказал Сигизмунд.
Когда за Аськой закрылась дверь, Сигизмунд сунулся в "светелку". Лантхильда была
в бешенстве. Она была бледная. Кончик носа у нее покраснел, глаза сделались
совсем бесцветные.
При виде Сигизмунда Лантхильда яростно отвернулась. Он потряс ее за плечо.
- Ты чего?
- Паттамуто, - прошипела она злобно. - Унлеза тиви этта... этто ист неет бизнес
хороцо!
И понесла на своем языке, сердясь и обижаясь одновременно. Лантхильда и
всегда-то говорила со взвизгом где-то посреди фразы, плюс к каждому слову свой
дополнительный привизг. Сейчас ее возмущенная речь напоминала россиниевскую арию
из "Севильского цирюльника" для колоратурного сопрано, с бесконечными переливами
одной и той же ноты. Благо что эту самую арию сегодня, незадолго перед приходом
Аськи исполняла по ого какая-то великая, очень толстая певица. И еще мужик с
крашеными губами перед арией растолковал, в чем тут весь смак - нарочно для
нынешнего, тупого и необразованного зрителя.
- Шестнадцать тактов, - сказал свежепросвещенный Сигизмунд.
Лантхильда осеклась. Замолчала, закрыла лицо руками и то ли всхлипнула, то ли
фыркнула.
И ведь он даже не понял, что она ему сейчас втолковывала! А она о чем-то важном
для себя говорила. Больно ей, наверное, было, обидно. А он тут над ней
потешается.
Он потянулся, обнял ее за плечи. Она вырвалась. Добавила что-то, совсем тихо.
- Ладно, - сказал Сигизмунд. - Пойду чайник поставлю. Передумаешь - приходи на
кухню. Чай заварен.
Сертаков Виталий
Громыко Ольга
Браун Дэн
Апраксина Татьяна
Перумов Ник
Браун Дэн