- Чаю будешь?
- Да. Приехал по адресу. Коммуналка - в страшном сне приснится. Гигантская.
Этот, который купил, - видел я его. Бандит. Серьезный человек... Продешевили мы,
конечно. Там работы... До революции - хоромы были! Там в одном месте еще лепнина
сохранилась. И посреди одной комнаты колонна стоит. Деревянная такая, витая,
разрисованная в разные цвета. Потемнело все уже, конечно... Перед самой
революцией там профессор какой-то жил. Вроде как в "Собачьем сердце", такой же.
Потом его, естественно, уплотнили. Комиссара вселили. В общем, сейчас там -
представляете? - опять профессор живет. С женой и дочкой. В маленькой
комнатушке, где прежде кухарку держали. Потом старуха там живет, дочка этого
комиссара. Совсем из ума выжила. Старухи сейчас вообще... А че с них взять? Это
раньше было - как старуха, так смолянка какая-нибудь, царя видела... А эти-то
бабки - они же все пионерки-комсомолки, комиссарские дочки, без Бога выросли...
Чего от них ждать? Заметили, Сигизмунд Борисыч? Злющие все такие, неряшливые
какие-то... Без света стареют, к земле клонятся, темнеют... В общем, старуха эта
клопов развела видимо-невидимо. И тараканы, само собой. У нее все стенки в
картинках. Из "Огонька" - еще старого, из "Работницы"... Самое клопиное дело. И
корки всякие. Тараканам раздолье. Она в комнате ела, жильцам не доверяла, все у
себя прятала... Жуть! Эх, надо заглотнуть!
С этими словами Федор влил в себя добрый глоток чаю.
- Две комнаты занимала сорокалетняя алкоголичка. Водила к себе все каких-то
мужиков с рынка, черных этих... Самых таких люмпенов, каких у себя в роду, явись
они в горы, сразу зарежут за подлость нрава... Вот с ними... Блохи, чесотка,
весь набор говна-пирогов... Как там профессор жил - ума не приложу. Этот бандит
ему квартиру купил. Небольшую, но в центре. Хоть на старости лет поживет
по-человечески. Что он, зря такого ума набирался?
- Слушай, Федор, откуда ты все это знаешь?
- А я с одним жильцом разговорился. Они последние уезжали. Мужик мне водочки
поставил, чтоб не одному выпить... Давай, говорит, напоследок, чтоб больше так
не жилось... Врагу, говорит, не пожелаю... И здоровья Захар Матвеичу - ну,
бандюге этому... Ты, говорит, Федь, не представляешь, как мы тут жили... Дети
болели. От старухи да от бляди то чесотку подхватят, то вшей... Нас из детского
садика два раза выгоняли. А ты думаешь, мы детей зачем в садик отдавали?
Думаешь, мы работали? Накрылся наш завод медным тазом, дома сидели. А детей
пристроили - чтоб хоть дети с голоду не померли. Тогда за детский сад еще
небольшая плата была, крутились. Два пятьдесят садик стоил. А у кого двое - те
половину платили. Я слесарь шестого разряда - это мужик говорит - а знаешь, на
что мы жили? Это он мне говорит, а сам чуть не плачет. Я, говорит, денег одолжу,
кур накуплю, жена потушит и вечером у метро продает... Однажды
старуха-комиссарша куру скоммуниздила - не знаю, как не убил старую суку...
Проворовали, блядь, страну просрали... Представляете, говорит, а сам ревет уже
настоящими слезами! Президента, говорит, бы ебалом да в эту конуру! Чтоб
посмотрел, как народ живет!.. Ой, блин, Сигизмунд Борисович, как я сам с этим
мужиком там не разревелся... Уж, казалось, навидался говна, ан нет!.. И тут этот
заходит, Захар Матвеич, бандюган. Ну, по морде видно, что бандит. А этот мужик,
слесарь, вскочил, едва ему руки не целует, выплясывает... Водки ему льет. Тот
пить не стал, как не заметил. Все, говорит, у вас готово? Где-то на Дыбенко он
им квартиру купил. Хоть Правобережье, хоть панельник, а все ж своя...
Сигизмунд видел, что Федора просто распирают впечатления.
Тут в дверь позвонили.
- Блин, кого еще несет?..
Принесло маляршу. Ту, что помоложе.
- Кисть забыли, - пояснила она, улыбаясь.
Прошла в комнату, наследив на чисто вымытом полу. Лантхильда зашипела. Они
обменялись парой реплик, после чего дружно засмеялись. Затем малярша удалилась,
успев кокетливо стрельнуть глазом на Федора.
Федор слегка приосанился. И хотя уже никакой малярши больше не было, продолжал
говорить, сидя в академической позе - с развернутыми плечами, с гордо вскинутой
головой.
- Ну, как искал я эту квартиру - усрешься... Указано было: квартира сорок семь.
- Федор похлопал себя по ладони, как бы указывая на лежавшую в руке бумажку с
адресом. - Подхожу. Дом, улица - те! Вхожу в подъезд. Квартиры один, двести два,
пятнадцать и восемь - это на первом этаже. Семь, четыре, двести три и
девятнадцать - на втором. Третий этаж - одна квартира - сто. Там коридорная
система и начинаются квартиры сто один, сто два и так далее, до ста пятнадцати.
Хорошо. Вхожу во второй подъезд...
Обстоятельный рассказ Федора был оборван звонком в дверь и громким лаем кобеля.
Сигизмунд встал. Федор глотнул еще чая, поднялся из-за стола и долил себе
кипятку.
Принесло дядю Колю.
- Были девки-то? Они тут кисть забыли...
- Были, - сказал Сигизмунд.
Кобель, припав на передние лапы, яростно лаял на дядю Колю.
- Ишь, веселая собачка, - прищурился дядя Коля. Теперь от него пахло не только
пивом, но еще и портвейном.
Ушел.
- Долго квартиру-то искал? - подсказал Федору Сигизмунд, возвращаясь на кухню.
Он хотел избежать слишком обстоятельного повествования.
Но сбить бойца Федора было нелегко. Он продолжил точно с того места, на котором
остановился.
- Захожу, значит, во второй подъезд. Там у батареи пьяный лежит. Уже пустил под
себя, как положено. Я в него потыкал - ботинки голландские, крепкие, и не то
выдержат. Говорю: "Отец, есть тут квартира сорок семь?" Он стонет... "Ясно, -
говорю, - без слов". Обследовал первый этаж. Квартира десять, одиннадцать,
двенадцать и сто восемьдесят один. Так, не то. Поднимаюсь на второй этаж. Там...
- Короче, Склихософский, - сказал Сигизмунд.
- А я и говорю, - охотно поддержал начальника Федор.
Звонок в дверь.
- Активно живете, Сигизмунд Борисович, - заметил Федор. - Прямо как депутат
какой-нибудь. Слуга народа.
Пришли из РЭУ. Обследовали произведенный ремонт. Подсунули бумажку расписаться,
что претензий нет. Сигизмунд расписался и предусмотрительно поставил дату. Между
своей подписью и нижней строчкой акта не оставил врагу ни миллиметра. Обучен-с.
Хотя на практике на этом еще ни разу не горел.
Лантхильда возилась где-то в квартире, то и дело что-то опрокидывая и роняя.
Когда Сигизмунд в очередной раз возвратился на кухню, Федор допивал уже вторую
чашку чая. Осторожно спросил:
- У вас с ней, Сигизмунд Борисович, что - серьезно?
- Серьезней не бывает, - сказал Сигизмунд.
- А ее военная база на Шпицбергене?
- Послала она свою учебку.
- Она-то армию послала, - сказал предусмотрительный Федор, - а армия ее?..
- А армия прислала вот такую охрененную бумагу, где тоже ее послала без
выходного пособия.
- Вам видней, - сказал Федор. - Я в эти дела не мешаюсь.
- Если грубые парни из НАТО придут меня брать - спрячет меня твой отец Никодим
за алтарем? - сострил Сигизмунд.
Федор ушел от вопроса. Сменил тему.
- Боюсь, влипли мы с этой квартирой. Ощущение нехорошее. Я этому Захар Матвеичу,
бандюгану этому, говорю: "Если по уму делать, надо и сверху и снизу протравить,
по всей лестнице. Что толку - мы тут у вас обработаем, а через месяц все равно
полезут. Не сверху, так снизу." А он говорит: "Вы гарантии даете? Вот и
работайте по гарантии". Что-то нехорошее ощущение у меня от него...
- А чего тут нехорошего? Людей облагодетельствовал...
- Во-во.
- Так ты там все сделал?
- Обработал как полагается, а что еще... Только точно говорю - придется по этой
гарантии еще побегать.
- В секонд-хенде был?
- Да там все нормально. Кланяются вам.
Тут на кухню вошла Лантхильда, грязная с головы до ног. Вежливо поздоровалась с
Федором:
- Драастис...
- Здрасьте, - мрачно сказал Федор.
Лантхильда опустила голову, закокетничала. Ах ты, замарашка. Федору глазки
строит. В общем-то Федор, конечно, парень хоть куда. Сигизмунд вдруг обиделся.
- Лантхильд, хири ут!
Лантхильда покраснела и ушла.
- Ну, я пойду, - деликатно сказал Федор.
Сигизмунд проводил его до двери. Подержал кобеля за ошейник, поскольку пес живо
интересовался шнурками. Федор долго, тщательно одевался. Напоследок Сигизмунд
сказал:
- Не ссы, Федор. На хрен мы НАТО-то нужны.
- Ну, бывайте, Сигизмунд Борисович. Завтра в конторе ждать?
- Да.
Едва за Федором закрылась дверь, как тут же появилась Лантхильда. Чумазая и
довольная.
- Сигисмундс, смоотри ходит ик убрат красота доома.
* * *
Лантхильда действительно потрудилась на славу. Комната приобрела свежесть.
Исчезла бьющая в глаза холостяцкая захламленность. Пока Лантхильда плескалась в
ванной, распевая во весь голос, Сигизмунд перетащил назад на обычное место
компьютер и телевизор. Спальник отправился на антресоли. "Смутный период"
закончился.
Лантхильда выбралась из ванной спустя час. Благоухала шампунями. Разрумянилась,
разопрела. С тяжким вздохом плюхнулась на диван.
Она была в сигизмундовом махровом халате до пят.
- Устала? - спросил Сигизмунд. - Хочешь яблочко?
У него сохранилась привычка после бани кушать яблочко - одна из немногих,
оставшихся с детства.