Елена ХАЕЦКАЯ

МИРРА И ДЬЯВОЛ

Одни считают дьявола испанцем, другие - немцем. По этому признаку
люди разделяются на романистов и германистов.

Поздней осенью 1941 года германистами были почти все.

А Мирра, хоть и называлась "германистом", в дьявола вовсе не верила и
о нем почти не задумывалась. Она была коммунистом, атеистом и сознательным
научным работником.

В Ленинграде свирепствовал голод. Брат Мирры ушел с ополчением и
сгинул где-то под Старой Руссой; от него вестей так и не пришло, зато
пришло письмо от сына соседки, с которым вместе уходили. Соседкин сын тоже
больше не отзывался, так что решено было, что погибли оба. Только
оплакали, как проклятые фрицы разбомбили дом, и соседку свою Мирра
потеряла.

Перебралась в другое жилье, где все вымерли еще в середине осени. И
тут неожиданно привалила удача - свела знакомство с одной чрезвычайно
ушлой бабушкой. Та по давним партийным связям получила доступ на помойку
Смольного, о которой в городе ходили легенды. Отбросы с той дивной помойки
по дешевой цене продавала Мирре, так что та почти что и не голодала.

Что бы сказал дедушка, владелец часовой мастерской в Витебске, если
бы увидел, как все нажитое уплывает в жадные лапки старушки-партийки?
"Береги себя, Мирра", - вот что бы он сказал.

Кутаясь в необъятную, молью траченную, семейную шаль, сидела Мирра в
Государственной Публичной Библиотеке, под черной, будто бы скорченной
лампой. Сегодня дали свет и можно было заниматься делом, а не в
бомбоубежище время попусту расходовать. Ее очень раздражали эти
вынужденные отсидки среди оцепеневших от страха людей с безнадежными
глазами. Хотелось совсем другого: в три рывка распахнуть три тяжеленные
двери, одну за другой (как в боксе детской поликлинике, куда ее водил
давным-давно покойный дедушка), в три прыжка подняться по плоским, как в
Критском дворце, ступеням, приспособленным к степенной ходьбе, но никак не
к бегу, схватить книги и погрузиться в работу. Ибо любила Мирра свою
работу, как ничто иное, и потому могла быть счастлива в этом страшном,
погибающем мире.

Редкая красавица была Мирра, с огромными черными глазами в махровых
ресницах, которые росли, казалось, в три ряда, с гордыми бровями, с
большим, трагически изогнутым ртом. Ежедневная близость смерти придавала
ее прекрасному лицу почти неземную одухотворенность. И многие - и женщины,
и мужчины, и особенно дети - провожали ее тоскующим взором, словно в
надежде, что этот ангел, сошедший с небес, подаст им руку и заберет к себе
на небеса, где нет ни Гитлера, ни голода, ни бомбежек.

В Публичной Библиотеке, несмотря на войну, было немало читателей.
Из-за холода окон не открывали, и потому в библиотеке застоялся
отвратительный запах бессильной человеческой плоти. К нему было привыкнуть
еще труднее, чем к постоянному чувству голода.

Поэтому когда рядом с Миррой, тихонько извинившись, пристроился
совсем уж вонючий старикашка, она недовольно дрогнула ноздрями и
отодвинулась.

- Простите, - прошептал старикашка спустя некоторое время, -
позвольте полюбопытствовать, чем так увлеченно может заниматься такая
красивая девушка?

Мирра бросила короткий взгляд на своего соседа. Оказалось, что он был
не так уж и стар. Волосы, которые она приняла было за седые, были просто
очень светлыми, льняными. Старили его две резкие морщины вокруг прямого
рта. На соседе был тулуп - видимо, эта одежда и источала козлиный запах.
Яркие синие глаза уставились на Мирру с нескрываемым восхищением.

- Меня интересуют некоторые лингвистические проблемы, - нехотя
сказала Мирра. Заставила себя быть вежливой.

- А, вы научный работник? - Человек в тулупе страшно оживился. - И
как вы думаете, с научной точки зрения, почему этот город проклят во веки
веков?

- Простите, - с достоинством сказала Мирра. - У меня мало времени.
Завтра меня могут убить, а я еще ничего не успела написать толкового.

- А вы должны, да? - Острый нос мирриного собеседника едва не клюнул
ее в щеку. - Должны? Задолжали всему человечеству?

- Не могу же я прожить свою жизнь напрасно, - ответила она. -
Пожалуйста, отодвиньтесь. Вы меня совсем задушили.

- Ах, пардон. - Человек в тулупе торопливо отодвинулся. И, видя, что
Мирра опять потянула к себе книгу, заговорил: - Вам ведь известно, что в
первые века существования Петербурга, ходили юродивые и кричали: "Быть
Петербургу пусту"?

Мирра как германист ничего подобного не знала. О чем и сообщила не
без злорадства.

- Это не входит в круг моих научных интересов, - добавила она.

- А крысы? - возбужденно спросил человек в тулупе. - Об этом-то вы
слышали? Крысы ушли из города прямо перед началом блокады. Знающие люди
уже тогда говорили...

- Да, - нехотя согласилась Мирра. - О крысах моя соседка много
беспокоилась.

- Так было и в Гаммельне, - заявил странный человек.

О Гаммельне Мирра знала, ибо легенда немецкая. Возразила:

- В Гаммельне был еще этот крысолов с дудочкой, который сманил не
только крыс, но и детей.

Сосед ее тихо засмеялся.

- Вот именно, вот именно, дорогая моя. Это ведь я был.

Сумасшедших в городе находилось уже немало, потому Мирра ничуть не
удивилась.

- Вот и поздравляю с хорошей работой, - сухо проговорила она. - А
сейчас позвольте мне заняться, наконец, делом, пока ОНИ опять не начали
свои дурацкие бомбежки.

Незнакомец глядел на нее с плотоядным восхищением.

- Вашим полководцам было бы лучше сдать этот город, - сказал он. -
Это было бы умнее. Я повидал на своем веку немало осад и знаю, чем они
обычно заканчиваются. О, я помню Масаду...

Это было уж слишком. Дедушка Мирры тоже ПОМНИЛ Масаду. Не найдется
еврея, который бы не помнил.

Но незнакомец евреем не был. Он был похож...

Да! Он был похож на немца! На настоящего, "чистокровного арийца",
каким его рисуют на карикатурах. Не хватало только уродской пилотки,
надвинутой на уши.

Мирра покачала головой. Когда началась война с этим Гитлером, она
немало выслушала упреков в свой адрес. Разве настоящий патриот может быть
в такое время германистом? Едва сдерживая слезы, Мирра отвечала, что
отдала Родине своего брата. И что есть немцы и есть фашисты и между ними -
огромная разница. Это касается и идеологической войны, не только той, что
на фронте. Мы же не с немецким языком воюем, а с человеконенавистнической
идеологией фашизма!

Вот и этот сейчас начнет приставать. "Как вы можете в такие
трагические дни..."

Но он опять заговорил неизбежном падении Ленинграда.

- Лучшее, что есть в этом городе, умирает. Поверьте, спасти его можно
только одним способом: открыв ворота... Когда Аларих осадил Рим, Вечный
Город погиб бы в кольце голода, если бы одна благочестивая женщина не
впустила врага... Она хотела спасти горожан. И они спаслись, укрывшись от
варварского меча в храмах.

- Гинзерих, - машинально поправила Мирра.

- Что?

- Гинзерих, - повторила она. - Алариха никто не впускал, он сам
ворвался.

- А, так вы тоже там были? - живо спросил незнакомец.

- В какой-то мере.

Незнакомец испытующе сверлил ее своими синими глазками.

- Я хочу сказать, - поправилась она, - что я про это читала. Но я
вовсе не считаю поступок той женщины правильным. Это был предательский
поступок, если хотите.

Незнакомец пожал плечами.

- Ваши комиты и префекты обжираются у себя во дворце, пока вы пухнете
от голода. Будет еще хуже. Зима предвидится очень суровая, а склады, как
известно, разбомбили. Кстати, я знаю, что и тут без предательства не
обошлось. Вас предали, Мирра. Ваши начальники предают вас каждый день,
каждую минуту.

Мирра широко распахнула глаза. Быстро оглянулась по сторонам: не
слышит ли кто. Потом к незнакомцу повернулась, так и пронзила его огненным
взором огромных своих черных очей.

- Предатель! - выкликнула она и влепила ему звонкую пощечину. - Как
вы смеете!

Незнакомец захихикал и потер щеку.

- Вы чудо, Мирра.

- Откуда вы знаете, как меня зовут?

- А? - Он пожал плечами. - Понятия не имею. А что, вас не Мирра
зовут?

Она не ответила. Тяжело дыша, смотрела на него. Он почему-то не
боялся. Может быть, это провокатор?

- Я дьявол, - сказал он в ответ на ее мысли. Теперь он был серьезен и
даже печален.

И хотя Мирра не верила в дьявола, она мгновенно поняла, что человек в
козлином тулупе говорит чистую правду.

Будучи медиевистом, Мирра хорошо знала верные средства от нечистой
силы. Подняла свою толстую книгу, изданную в Гейдельбергском университете