Елена ХАЕЦКАЯ
СВЯЩЕННЫЙ ПОХОД
сотрясшего Великий Город.
неслыханное, и потому многие - одни из праздности, иные от пустого
любопытства, другие же изголодавшиеся по слову провозвестническому, -
собирались большими толпами и внимали. Собирались по большей части
поначалу на рынке, где самые трущобы, с какими шесть могущественнейших
вавилонских династий, о двенадцати царях каждая, боролись да так и не
справились. После же демократия грянула, она и бороться не стала: на то и
свобода, чтобы всяк в такой трущобе сидел, какая сердцу милее.
Управительским дворцом.
заблуждений своих (так возвещал он во всеуслышанье, рыдая и в грудь себя
колотя жилистым кулаком), носил имя Павел и входил в малую общину
христиан-сострадальщиков. Гнездились они тогда против казнилища - отчасти
потому, что больше там никто жить не хотел из-за тяжелого запаха и
непрекращающегося вороньего гама; отчасти же для удобства. Так сподручнее
было им собираться вместе для сострадалищ, сочувствилищ и коллективных
сожалелищ, какие практиковались для развития души.
ему на куче мусора. Дивен и разнообразен был мусор тот и воистину пропитан
духом всевозможной благодати. И всякая вещь, всякий отброс, попавший в
благословенную ту кучу, взяла лучшее от вещей и отбросов своей породы:
кости и обрывки шкур, веревки, клочья бумаги, ветхая одежда, черепки битой
посуды, жестяные банки - словом, что перечислять. Неужто кучи мусорной не
видали?
между собою воронами, чайками и крысами.
голой земле. Да и небо, как ни крути, куда ближе.
бы воздвигалась в небе гигантская мусорная куча, вроде той, на которую
смиренно преклонил главу Савёл (в то время еще Павел, полный горестных
заблуждений). И вдруг, как пригляделся провозвестник, стала она золотой
горой о двенадцать ступеней. Впивалась в ослепительное зеленое небо,
простершееся над спящим куда шире, чем обычно простирается небо над
рожденным женщиной.
своей и затрепетал.
бы некая золотая точка. И ступени были из золота, но то золото, что по ним
нисходило, казалось еще более золотым. И сверкание было ослепительно, но
то сверкание, что неуклонно к Савёлу приближалось, было нестерпимо.
обутые в сандалии. И видит перед собою могучую фигуру, сходную с
человеческой, но нечеловеческого величия, с синей бородой и синими
кудрями, раскиданными в дивном и продуманном беспорядке по широким плечам.
Весь был в золото облачен, сверкающее и беспрерывно звенящее. И лазуриты
впивались в золотые оправы его колец, браслетов и воротника.
случиться.
божество:
мусора и да превратится она в золотую гору. Возглашай повсюду мою веру.
послушают меня.
беременности своей и разродится темнотой, и придет весть от грязнобородых
эламитов. Страшной будет та весть, содрогнется от нее земля под ногами
вашими. Но будет дана вам и надежда. И отыщется она в землях грязнобородых
эламитов же. И тогда настанет ваша пора доказать мне свою любовь. Иди же и
возглашай мою веру!
во всех своих членах. Кряхтя и охая, восстал на нетвердые ноги и побрел к
своим собратьям. Но не стали слушать его собратья, а вместо того назвали
идолопоклонником, смердящим псом, тварью мшелоимствующей и продажной, и
камнями побить хотели.
недолго гнались за ним, ибо не любили ходить в центральные улицы Вавилона.
затем провозвестник, и повсеместно проповедовал богатство, стяжание,
непокорство и сытость телесной оболочки, как желудка, так и тех членов,
что ниже желудка располагаются и столь же властно требуют себе пищи, хотя
и иного несколько свойства.
люди. Что до пророчества, то его сочли темным и мутным, а поскольку
казалось оно также грозным, то вникать не желали. Наконец явились два
дюжих гвардейца и под конвоем свели Савёла в Оракул. Оракул допрашивал
Савёла по-разному, применил пытки дыбой, водой и огнем, но результатов не
добился. Никакой информации о данной проблеме в компьютерной базе данных
не содержалось, информационная сеть также была совершенно девственна по
этой части, а пифия, когда ее попытались запустить и накачали
наркотическими веществами свыше обычной дозы вдвое, сперва долго молчала,
а после выпучила глаза, закричала хрипло и нечленораздельно и тут же,
прямо на алтаре, испустила дух.
стоял твердо: так и так велел провозглашать ему Бэл-Мардук. И не пьян был,
ваше превосходительство, вовсе не пьян, вот ни чуточки, у нас ведь в
общине не пьют. А что когда брали пьян был, так - ну... из общины ушел.
Ну, выпимши, так с кем не бывает. Но тогда - ни-ни, в рот не брал.
рот этот Савёл. Савёл вникать не пожелал, только отвернулся обиженно.
линию. Точно покойника вопрошали. Столь бесстрастен был Савёл.
допускают. Но тогда почему назад вернулся? Веру провозглашать и
пророчества сеять?
Но Савёл заверил их, что пророчествовать ему дано только о грязнобородых
эламитах, да и сам он не все в этом своем пророчестве понимает.
раздробленных конечностей, пересадили кожу там, где ожоги были особенно
безобразны, надавали таблеток от водянки. Что до дыбы, то она только
кстати была, ибо исцелила Савёла от давнего остеохондроза. И это сочли за
новое доказательство святости его, ибо даже пребывание в застенке обратил
на пользу свою.
распространяться. Вывели его за ворота здания Оракула, в новеньких,
совершенно не скрипящих протезах, с пересаженной кожей, в белых, до земли,
одеждах, благоухающего одеколоном и коньяком, толпе представили: святой.
просто от восторга.
или второй династии:
же от нас все, кто стоит ниже черты бедности или близко к черте бедности
или на самой этой черте, ибо отрицаюсь вас во имя Мардука!
всем по душе пришлась сия проповедь богатства, доселе в Вавилоне еще не
слыханная.
темнотой, из темноты этой вышла грозная весть. И встрепенулся Вавилон, как
коснулась она ушей его: вот оно, обещанное! Вот оно, предреченное! Вот то,
от чего содрогнулась земля под ступнями вавилонскими!