Чтение 3–й страницы книги ~Семеро праведных в раю Хозяина~

забрала прах бабушки и вышла из кладбищенской конторы.

Бабушку пришлось закопать тайком, без дозволения властей. Памятник
установить не разрешили, но у Пиф все равно не было на это денег.

Старушка куталась в серую шаль и плаксиво лопотала:

- Нельзя смеяться, нельзя...

- Ты умерла! - сказала Пиф.

- Умерла, умерла... - Бабушка захныкала. - Я умерла...

Приглядевшись, Пиф поняла, что это не ее бабушка, а какая-то чужая.
Сморщенное личико все время дергалось и менялось, по нему ползли жидкие
слезы, пыль лежала на скулах, на реденьких волосах, на дырявой серой шали.

Пиф вышла из комнаты. Бабушка продолжала возиться и плакать у нее за
спиной.

Оказавшись снова на пустыре, Пиф поискала глазами ангела, но его
нигде не было. Она постояла немного, потом пошла наугад, спотыкаясь о
рытвины. Под ногами хрустел мусор. Вся музыка, все небеса, все опавшие
листья, все пивные банки мира, думала Пиф, и грандиозная свалка загробного
мира начинала звучать в ее душе торжественной симфонией.

Как в тот день, когда мама взяла ее в Филармонию.

Мама сказала: "Сегодня дирижирует Астиагиас. Он великий дирижер".

Пиф сказала: "Мама, я терпеть не могу Филармонию, потому что не гасят
свет и невозможно снять эти ужасные туфли на каблуках. И я терпеть не могу
симфоническую музыку. И мне все равно, кто дирижирует, если у меня на
ногах будут эти ужасные туфли".

Мама сказала: "Астиагиас старый и скоро умрет. Ты ничего не понимаешь
в музыке, но когда-нибудь будешь благодарна мне за то, что сможешь
сказать: я видела Астиагиаса".

И Пиф уступила маме, пошла с ней в Филармонию и увидела Астиагиаса, и
он был божественно красив. Музыка ступала между белоснежных светящихся
колонн, и ноги страдали в тесных туфлях.

Астиагиас действительно умер в том же году. Потом умерла и мама.

Пиф остановилась. Симфония великой свалки продолжала шествовать под
не-небом бессмертного мира. Пиф прикусила губу.

- Как прекрасна жизнь от смерти до смерти, - подумала она.

После смерти бабушки ей часто снилось, что старуха вернулась, что она
лежит в своей коротенькой, как младенческая распашонка, больничной рубахе
на соседней кровати. Но Хозяин говорил ей, что это невозможно.

- Многие полагают, что найдут здесь своих покойных родственников, -
говорил ангел-хранитель, пока они с Пиф пробирались между канав и
поваленных деревьев.

Или, может быть, это были какие-то трубы. Да, определенно, это были
трубы. Они лежали в разрытой земле, как мертвые вены в разрезанных руках
Пиф.

Пиф споткнулась и упала в канаву.

- А что, разве люди за гробом не обретают вновь счастья в объятиях
давно почивших друзей? - спросила она.

- Чушь, - отрезал ангел. - Души приходят и уходят. Это все равно что
отыскать потерянного ребенка на вокзале, когда прибывает поезд.

Пиф выбралась наконец из канавы.

- И нас не ждет возмездие за те грехи, что мы совершали? - спросила
она, думая о своей бабушке.

Но ангел не пожелал отвечать.

- Вытри рот, - сказал он. - У тебя "усы" от питья.

Несколько раз уронив телефон на пол, Гедда вызвала милицию, скорую
помощь. Через час приехали два молодых человека в черных сатиновых
халатах.

- Клеенка есть? - спросил один из них, не глядя на женщину.

Она ответила:

- Сейчас поищу.

Порывшись в вещах Пиф, она нашла в нижнем ящике комода большую
клеенку. У Пиф не было большого обеденного стола, поэтому когда приходили
гости, она расстилала эту клеенку прямо на полу. Словно цветущий луг
бросала на паркет.

Сейчас туда уложили останки Пиф. И хотя Гедду почти сразу же отогнали
парни в черных халатах, она успела подсмотреть и подивиться: как мало
осталось от Пиф.

Кровавую воду из ванной никто не стал выпускать. Хорек куда-то
сгинул. Тело Пиф завязали в узел и потащили вон из квартиры.

Гедду наконец вырвало.

- Как ты думаешь, это ад, рай или чистилище?

Пиф задала этот вопрос Комедианту, когда они вместе сидели в доме с
выбитыми стеклами в большой комнате с оторванными обоями.

Комедиант встретил Пиф на краю пустыря и привел к себе. У него было
странное лицо: чем больше Пиф всматривалась, тем красивее оно становилось.

- Это одно и то же, - сказал Комедиант.

Пиф смотрела, как шевелятся его узкие губы. У него был очень
маленький рот. Пиф не понимала, как он поет таким маленьким ртом, но он
умел петь. Он говорил, что стекла в доме вылетели, когда он спел одну из
последних песен. "Раньше здесь были стекла, - объяснял он, - но и без
стекол в этом доме можно жить".

Голос Комедианта засмеялся. Голос висел под потолком, а Комедиант
сидел рядом с Пиф на паркетном полу среди осколков и ждал, пока заварится
чай.

- Как-то я ходила в катакомбы, к христианам, там был такой - отец
Петр... - рассказывала Пиф.

Времени у них было навалом. По крайней мере, так ей казалось. И в
этом она видела преимущества смерти. У мертвых много времени.

- Этот Петр говорил, что в рай люди попадают, если ведут праведный
образ жизни, а в ад - если грешат...

- В раю должно быть блаженство, а в аду - мучения, - задумчиво
проговорил Комедиант. - А здесь, как ты думаешь, что?

- Я не знаю. - Пиф растерялась. - Может быть, чистилище?

- Трудотерапия для покойников, - фыркнул Комедиант. - Это господа
христиане тебе внушили?

- Я... не верю в их Бога Единого, - выпалила Пиф и тут же поняла, что
лжет.

Комедиант посмотрел на нее левым глазом. Правый задумчиво уставился в
потолок.

- Здесь трудно в Него не верить, - сказал он. - Факты, Пиф, упрямая
вещь. Старик ближе к этому миру, чем к тому, откуда ты сбежала.

Голос Комедианта хихикнул. Комедиант запустил в него старым
шлепанцем.

- Здесь нет мучений, - сказал Комедиант. - По крайней мере, никого не
варят в котлах, не протыкают железными трезубцами. Никого не
перевоспитывают. И не ублажают. Умеешь - ублажайся сама. Нет разницы между
адом и раем, Пиф. Если ты задержишься здесь надолго, то поймешь, что
принципиальной разницы между жизнью и смертью тоже нет.

Он встал, направился в ванную. Пиф осталась сидеть на полу.

- Идем, чай готов.

- Я боюсь, - сказала Пиф. И это было правдой.

Комедиант схватил ее за руку своей маленький костлявой рукой. Пиф
поразилась его силе. Потащил за собой. Пиф зажмурилась, но тут же поняла,
что это бесполезно: она продолжала видеть сквозь веки. Немного хуже,
немного менее четко, но видела: выкрашенные темно-зеленой краской,
облупленные стены ванной, грязная паутина под потолком, большая ванна, до
краев наполненная чем-то темным...

- Нет! - крикнула Пиф.

Комедиант снял с крюка ведро, зачерпнул. Пиф не чувствовала запаха,
но понимала, что сейчас они будут пить кровь. Ее кровь, сгнившую за
несколько дней стояния.

- Пожалуйста, нет, - повторила она.

Комедиант схватил ее за шею и заставил наклониться к поверхности
воды.

- Это чай, дура, - сказал он. - Ты самая большая дура из всех, кого я
знаю!

Пиф открыла глаза и увидела, что в ванне действительно крепкий чай.

Они стали пить его прямо из ведра, зачерпывая горстями.

- Как ты умер? - спросила Пиф.

Комедиант задумался. Потом заговорил так, будто читал ей книгу:

- Я решил увидеть свой голос со стороны. Однажды мне это удалось. Я
лежал и пел, а мой голос поднялся надо мной, и я мог заставлять его летать
по комнате, мог лепить из него разные фигуры, бросать из угла в угол.
Потом я увидел, что отворяется дверь, и за порогом начинается дорога. Я
встал и ступил на эту дорогу. По обочинам росли странные деревья, а
впереди, у самого моря, стоял храм с тонкими белыми колоннами. Я пошел к
этому храму. И не вернулся назад.

- Гедда фон?..

- Что?

Гедда подняла глаза.

Она сидела в Эбаббаррском парке и тянула из бутылки темное пиво. Не
сосчитать, сколько раз расточали здесь свое время она и Пиф - вот так, с