именно и сколько их. Мысли были одинаковые. Полотно для перевязки. Горячая
вода. Противоядия. Чистое белье. Что для холода - болотный мох или свежие
листья? Если бы они не наплывали одна на другую, можно было бы подумать,
что там только одно существо. Я посмотрел на Имлах и с удивлением заметил,
что и ее голосок подключился к этому неспешному потоку размышлений. Там
были женщины. Ведь только женщины, даже если это и ведьмы, живут в таком
простом, добротном и вечном мире вещей. Ни мне, ни Исангарду даже в голову
бы не пришло делать то, чем они сейчас занимались. А для них это было
чем-то таким же естественным, как дыхание.
перемен. Гнилая солома, клочья ваты, грязные лоскуты и та необъяснимая
дрянь, которая сверхъестественным образом появляется в заброшенных домах,
- все это исчезло. Выскобленные до белизны нары были накрыты чистым
полотном. Дом был протоплен, но дымом почему-то не пахло. И бесшумно
сновали по единственной комнатке женщины. Я так и не понял, сколько их
было - пять, семь. Они работали быстро, слаженно, ловко, ничуть не мешая
друг другу в тесноте, и все у них получалось легко и красиво. Их белые
руки летали над полотном, над ведрами с водой, над какими-то чистыми
вещами из глины и бересты. От них пахло свежестью. Они были разного
возраста - и совсем старые, и средних лет, и даже одна девочка была моложе
Имлах - но все они были одного роста, в похожих полосатых юбках и
полотняных блузах с вышивкой, с одинаковыми волосами цвета соломы,
заплетенными в косы и уложенными венцом. И глаза тоже у них были похожие,
светлые, покорные, видевшие много зим. И голоса звучали так, словно это
был один и тот же голос.
сестрой или дочерью. Но она, оборванная, загорелая, с пятнами сажи на
коленях и блузе, казалась рядом с ними нелепым недоразумением. Она была
как подменыш в этой красивой семье. И теперь Имлах стояла посреди комнаты,
опустив в растерянности свои исцарапанные руки, а женщины сновали мимо и
ни разу не задели ее. Потом она беспомощно оглянулась и, заметив меня,
присела рядом, обхватила колени и уткнулась в них лицом. Я не стал ее ни о
чем спрашивать. Рядом с этими женщинами я и сам казался себе грязным
недотепой.
вздрагивая от волнения.
Кода. Я так давно не видела их. Видишь ли... - Она густо покраснела и с
трудом вымолвила: - Я неряха. И всегда была такой, с рождения. Сперва я
вытираю полотенцем чашку, потом протираю им же стол, потом - лужу на полу,
а под конец в него же сморкаюсь... Забываю, что ли... - Она слабо
улыбнулась. Она не плакала, но губы у нее почему-то распухли и нос
покраснел. - Они велели мне уходить и жить среди людей, не позорить
семью... И я стала такой, как люди.
никогда не знаешь, кто следующий станет покойником, и вот уже тебя терзает
совесть за то, что ругал беднягу скотиной и по-всякому, а он лежит теперь
под дождем в тумане бездыханный и ничего не может тебе ответить...
женщин стремительно распахнула дверь. Вторая незаметно оказалась рядом,
готовая помочь. Пригнувшись, в дом вошел Гримнир. Он быстро огляделся по
сторонам, и усы его встопорщились. Я увидел, что он держит на руках
человека, завернутого в плащ, и вскочил.
нужно.
всякий случай.
люди, Имлах, умирают навсегда.
грязные лохмотья, в которые превратилась его куртка, я увидел пузыри
ожогов, покрывшие все его тощее тело. На левом плече кожа была содрана, а
через всю грудь тянулись четыре глубоких пореза, посиневших и распухших -
от яда, надо полагать. Лицо у него заострилось, глаза провалились. Не
изменились только темные волосы, по-прежнему перевязанные лоскутом.
друг другу, негромко переговаривались. Звонко рвалось полотно, и ни одной
нитки не упало. Аккуратно плеснула в чистой глиняной плошке вода.
ни самообладания, ни гордости, ни фатализма. В один миг я растерял все
свои добродетели. И пусть я дух пустыни, пусть я сеятель раздора, болезней
и всяческого горя. Пусть я раскидывал по пустыне руины древних городов,
наводя ужас на бесстрашных аскетов. Сам пророк Фари забаррикадировался в
своей гробнице, когда я с хохотом пролетел мимо на крыльях песчаной
бури... Но теперь я уткнулся носом в угол жалкой хибары, сидя возле
ободранной печки, и молча, безутешно рыдал.
Женщин, совершавших возле моего погибшего друга свой таинственный обряд,
нигде не было видно. Исчез и Гримнир, что меня немного порадовало
(насколько я вообще мог радоваться в подобной ситуации). Я открыл второй
глаз и окончательно проснулся. Все тело у меня ныло, потому что накануне
вечером, обессиленный слезами и горячкой, я уснул прямо в углу возле
печки, не заметив, что под бок мне закатилось полено. И теперь было такое
впечатление, будто меня этим поленом крепко поколотили. Жара у меня уже не
было. Я хоть и был довольно слаб, но не горел и вообще подавал надежды на
скорое выздоровление.
падавшему на пол из маленького окошка. В луче отчетливо просматривались
летние Пыльники - крошечные зловредные человечки, покрытые сереньким
пушком. И живут-то всего два-три дня, но за это время успевают здорово
напакостить. Я попробовал заговорить с ними, но они шарахнулись от меня и
ринулись по лучу обратно в окошко.
полотно. Надо же, как его запаковали для похорон. Понимают в этом толк,
ведьмы. Мы с ним, кстати, всегда были готовы к подобной неприятности (я
имею в виду скоропостижную гибель) и на всякий случай заранее обсудили,
кого и как надлежит хоронить. Так, еще четыре года назад мне было поручено
закопать безжизненное тело моего друга (буде таковое объявится) вместе с
его верной подругой Атвейг. Теперь я вспомнил тот давний разговор и
мысленно дал себе слово проследить за тем, чтобы Гримнир не наложил свою
волосатую лапу на чудесный меч.
погружен в горестные думы. Однако тело недовольно задергалось, и с этим я
был вынужден считаться. Исангард приоткрыл мутные глаза.
кто-нибудь должен знать, что ты живой? Хочешь, я тайно унесу тебя в лес?
как-то забыл об этом.
прикидывайся мертвым. У тебя классно получается.
все мои предосторожности тут же полетели к черту. Я выругался, помянув
кости пророка Фари, и уже не таясь вышел из дома.
что я рано обрадовался его отсутствию. Он сидел на корточках спиной ко мне
и что-то разглядывал. От него во все стороны плыли волны восторга, но что
именно привело его в такое расположение духа, я не мог понять. На шатком
чурбачке, прислонившись спиной к стене избушки, сидела замарашка Имлах и
жадно кусала хлеб, намазанный медом. Мед стекал по ее локтям, и она время
от времени обтирала его пальцем, после чего облизывалась. Над Имлах летала
оса. При виде меда мне стало дурно. А перед Гримниром и лесной девчонкой
стояло печальное существо с обвисшим носом и уныло опущенными уголками
коричневых глаз. Лицо у существа было узкое, как лезвие, спутанные зеленые
волосы падали ему на плечи. Я сразу почуял, что это нечто вроде гнома, и
начал прикидывать, кто из нас двоих могущественнее.
предположил, что это улыбка, и криво ухмыльнулся в ответ.
Не нравились мне их рожи. Особенно та, гномья. Я пожал плечами и плотнее
Белов Вольф
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Круз Андрей