болезни. Слухи о тяжелом недомогании генерального уже несколько недель
муссировались за короткими дружескими перекурами комитета. Конечно, не
впрямую, а на особом, как говорят литераторы, эзоповском жаргоне. Нет,
ничего не заметно. Начальство любит жить долго. Все нормально, никаких
видимых изменений. Те же обычные новости, те же неизменные рубрики. Газета
сухо шуршала о всевозможных вахтах мира, дружественных и теплых приемах, о
новых грандиозных стройках объектов черной и цветной металлургии, о
магистралях и преодолении насущных проблем средствами атомной энергетики.
Трофимов взглянул на часы. Пять минут шестого. Караулов опаздывал.
Константин еще потому ждал этой встречи, что обязательно хотел выполнить
просьбу Сони и получить наконец от Караулова тетрадку. Тот уже несколько
раз отговаривался, ссылаясь то на забывчивость, то на вредность
мифологических текстов для ихнего общего дела и для создания в народе
образа руководителя нового типа, а то просто нагло врал, что он, мол, в
глаза не видел никаких тетрадок, и знать не знает, и слыхом не слыхивал. В
последний раз Трофимов так пригрозил Васе, что тот поклялся принести
тетрадку.
стаивать, а Караулов все не появлялся. Конечно, место встречи было выбрано
из расчета на природную точность соратников, и кажется, зря. Трофимов
забеспокоился. Он вспомнил их последнее совещание на квартире
Варфоломеева. Говорил в основном Караулов, и все насчет столицы. Пугал
некоей государственной машиной, заставлял Чирвякина снова и снова
вспоминать молодые годы, рисовал с его слов невразумительные схемы,
подъезды, ходы, крутил в воздухе ржавым амбарным ключом, повторяя то и
дело, что июнь кончается и начинается июль, духота, пекло, и что, мол,
Чирвякин и без того, а в отсутствии кислорода тем более может подвести.
Чирвякин при этом виновато тряс гусиной шеей и поглядывал на хозяина. Тот
же мрачно молчал, глядел в пол и только однажды вспылил, когда Василий
упомянул о месте старта, подготовленном и оснащенном вполне в
варфоломеевском духе, с деревянными лесами, прожекторами, в удобно
удаленном от гражданских кварталов месте.
разговоре прояснить суть явлений, получить наконец надлежащую оценку
карауловским планам. Даже надеялся, что придет он, мастер дымных колец,
усмехнется и развеет фантастический мрак. Ждал, вот-вот хозяин воспрянет,
возьмет инициативу в свои руки, и настанет полная естественная картина
мира. Но Варфоломеев молчал, более того, кажется, даже соглашался с
карауловским бредом, и только при упоминании нового строительства на
киевских кручах сказал строгое слово, как будто все остальное было более
реальным, чем бестолковая "железная баба", как для конспирации обозначал
строительный объект Караулов. А так - вроде все поддержал. И даже
идиотский старт с последующим захватом секретного координирующего
устройства. Но и то сказать, сам Чирвякин клялся, будто существует.
ничего там не обнаружил. Кажется, генеральный был повержен, иначе куда
исчез вечно хитроватый, шалопутный взгляд на вещи. Спросил:
часы. Караулов не придет, это ясно. Дальше стоять бесполезно и глупо.
Неужели опять что-то сорвалось? Да нет, не может быть. Трофимов свернул
газету и направился к ближайшему телефону-автомату. Слава богу, здесь
очереди не было. К тому же, едва он подошел к стеклянному параллелепипеду,
оттуда вывалился изрядно вспотевший гражданин с такой же, как и у него,
газетой в руке. Трофимов взялся за горячую металлическую ручку, оглянулся
на всякий случай и, уже успокоившись, нырнул внутрь. Карауловский номер
молчал. Тогда он позвонил в учреждение. От казенного невразумительного
бормотания легче не стало, и он набрал номер Варфоломеева. Сначала ему
показалось, будто он от жары перепутал цифры. Ответил женский голос, и он
чуть было не повесил трубку, но вдруг сообразил:
Сумасшедший день. Вам кого?
хихикнул.
ли?
понимаете, провалился куда-то.
быстро попрощался и вывалился наружу. Пот катился градом поперек неровных
морщин, кисло щипал глаза, солил во рту. Трофимов зачем-то принялся
вытирать себя газетой, отрывая куски один за другим. Когда в руке остался
последний сухой остаток, Трофимов прочел: "За выдающиеся заслуги в деле
покорения безвоздушных пространств звездой Героя социалистического труда
награждаются С.П.Варфоломеев и И.И.Пригожин (посмертно)".
переменам, вопреки вынужденным и случайным потерям, ошибкам, сомнениям,
безотчетным действиям: июль неизбежен. Настоящий, земной, душный,
континентальный.
будет все окончательно спланировать и решаться. Мог ли он в таком
состоянии что-либо предпринять? Ведь он был немного не в себе. Вот уж
сколько кругов он совершил по комнате, приближаясь и удаляясь от окна,
подобно затравленному хищнику, нашептывая про себя одну и ту же прилипшую
фразу: "Если есть Господь Бог, то мы должны открыть его научно". Сам же и
подсмеивался над собой. Должны, должны. Кому должны? Себе? Далее
выстраивал длинный ряд всяческих про и контра, и те длинными логическими
цепями вытягивались в секунды, минуты и часы. Потом вдруг ни с того ни с
сего перескакивал на другую тему, мычал пошленький мотивчик, недавно
услышанный по радио, страшно перевирая слова и ноты. Но все это было
настолько на поверхности, настолько бездумно и наверняка абсолютно неважно
для текущего момента, что, конечно, не могло уравновесить истинного
внутреннего тяжелого чувства. Что так мучило его? Ведь была еще надежда,
последняя, заветная, та, что не оставляет никогда деятельную натуру. Так
гениальный полководец, потерпев сокрушительное поражение, еще надеется на
последнее генеральное сражение где-нибудь в степи, на открытом ровном
пространстве. Правда, войско его поредело. Нет больше Ильи Ильича, ушла
Соня, пропал Караулов. Хотя последнему вначале он даже обрадовался.
Васенька изрядно надоел своими выкрутасами. Однажды запущенный страшной
варфоломеевской машиной в неизвестном направлении, муженек Марты приобрел
невиданную ранее подлую предсказательную силу. Впрочем, кажется, не
вполне, - ведь пропал же, черт его дери. А еще неделю назад строил
грандиозные планы, готовил стартовую позицию, темнил, науськивал к
приступу на центральные руководящие органы. И наконец исчез. Исчез,
прошептал Варфоломеев. А не исчезнуть ли мне? Что я такое теперь, здесь,
среди чуждых предметов новой жизни? Здесь все не то, здесь все
переименовано, все переделано, здесь нет Сергеева и нет его достижений, а
есть лишь один голый факт, факт позорного бессилия перед подступившей
реальностью. Но откуда это? Сергей Петрович подошел к столу, накрытому
вчерашним номером центральной газеты.
Константин переступил порог, протянул ему руку.
Заглянул в полуоткрытые двери, зачем-то посмотрел на потолок, под
лампочку, потом повернулся.
сразу уйти, потом махнул рукой.
себя и ненавижу тебя. Тебя, потому что ты еще здесь, себя, потому что
промахнулся. Надо было пристрелить тебя, - капитан полез в боковой карман,
замер на мгновение, прищурился. - Курево есть?
неприятный разговор, Трофимов вернулся к своей теме.
было приятно и легко. Была тайна, был я, желающий ее разгадать, был
объект. Да, думал я, уж это объект так объект. Ночь, берег, ветер, стоит
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Орлов Алекс
Суворов Виктор
Апраксина Татьяна
Лукьяненко Сергей