координаторной, желая хоть так попасть в новое состояние. Но простейшая
механическая работа почти вся уходит на перемещение стареющего тела,
оставляя в прошлом месте только бесполезный хаос тепловых движений.
одну дурацкую точку, из которой может выйти лишь одно - тоскливое белужье
завывание. Имярек останавливается возле государственной машины и,
качнувшись в обе стороны, валится на ее рычаги. Но странное дело, вместо
обычного веселого позвякивания раздается глухой человеческий стон. Белуга,
неужели опять? - мелькает в воспаленном государственном мозгу. И он опять
бежит прочь по бесконечному желтому песку, прочь от проклятой точки,
дальше, дальше, вдоль извилистой береговой линии. Где-то же она кончается?
Нигде. "Жизнь не проходит", - шепчет он страшные слова и зачем-то опять
дергает за рычаги.
назад шевелюрой, скрывающей любой повод к подозрению. Он приподнимает
вздрагивающее тело, перебрасывает левую руку больного через шею и тащит к
дивану.
не плачь... Глянь, - останавливается у картины. - Вишь, какой бодренький
раньше был, топ-топ, вышагивал. Хозяин! Давай, давай и теперь, полегоньку,
ножками. Вот, отлично, шаг вперед, два назад, - Имярек еле переставляет
заплетающиеся ноги. - Ничего, ты мне помог, а я тебе пособлю. Вместе
спасемся.
затылок.
дряхлого старика, а головка новорожденного младенца. Кажется, дыра стала
еще больше.
симптомами.
что это, да что то, волнуешься природным явлениям, - Бошка наклоняется
поправить диванный валик. - Не радуйся, ты тут ни при чем. Да и как бы ты
смог нанести мне повреждение, если нам уже никогда не развязаться? Да, да,
теперь уж окончательно: либо вместе помирать... - Бошка замирает. -
Слово-то какое неприятное - помирать. Либо...
не жалобно: - Почему ты меня не убьешь? А?
спохватывается.
мертвому телу дыра в башке, если и так холодно? Ведь это же одно мучение
так жить, с отверстием.
какой-то потаенной надеждой. - Мерзнуть в июле глупо, унизительно. Это как
бы утонуть в пустыне или в степи. Парадокс. Парадокс хорош для ума, но не
для тела. Телу нужны порядок и оптимальные условия. Отчего человек
умирает? Оттого, что портится тело, изнашивается, тухнет, мягчеет... А
если законсервироваться, а? Да такому организму не то что смерть -
бессмертие не страшно...
бойся, я никому не скажу. Молчишь? Страшный сон, что ли?
страницами, вот, мол, сам смотри, нет ничего и в помине.
закрывая для верности глаза.
за долгожителями. И явится каждому существу существо. Животному животное,
зверю зверь, жителю житель. К сильному же придет сильный, к слабому -
слабый. И так всему. К гражданину прилипнет гражданин, а к сухому
прикоснется сухое. Брату явится брат, но не по крови, а равный себе.
Дочери положится мать, но моложе ее самой, и день тоже получит день, и
будут они оба вместе. А вчера уже никогда не наступит, так как кончится
ему счет. И будут они все угощать друг друга, но не яствами растительными,
а словами. Слово цифра перестанет быть числом, слово двойник растает как
снег, слово слово обретет вкус, ибо пища есть настоящее дело. И не будет
высшего существа, ибо высшему придется иметь высшего, а молчуну молчуна. И
некому будет показать себя на этом празднике. Никто не будет искать новых
встреч для животной любви, ибо размножение закончится, потому что и так
всего будет достаточно. Будет играть музыка, но никто ее не услышит, ибо
имя этой музыке - смерть, а нельзя пережить дважды то, чего не было вовсе.
Повторение потеряет смысл, и проверять будет нечего. Разрушенное исчезнет,
а целое удвоится и станет равным себе. Дома без крыш, улицы без дорог,
поводыри без глаз - исчезнут. Орущий оглохнет, плачущий высохнет, холодный
замерзнет. И только счастливый не изменится. Воровство прекратится. Нельзя
украсть дважды, ибо ты есть одно, и на второй раз не хватит вещей. Так
исчезнет колючий лес, где ему не положено быть. Так крепость обретет
город, а город родину, а родина три города, и завершится строительство на
том. Однако три не есть число, а есть совесть. Потому каждый в тот день
перестанет мучиться этим числом, а совесть будет ни к чему. И станет дочь
сестрой вместо брата и скажет ему: "Ты все проверил?". И ответит он ей:
"Проверять нечего, ибо ничто не повторяется, а состоит из одного". "Узнай
тогда одно, а после проверь", - возразит сестра. "Нельзя узнать одно,
потому что одно - это я". Так закончится этот разговор, так его не станет,
ибо его не должно быть. Потому что ей положится мать, но моложе ее самой.
И разойдутся те, кто нашел пару, а тот, кто не найдет равного себе,
останется, ибо наступит праздник, когда исчезнет необходимость следить за
долгожителями."
реакции.
долгожители. - Имярек начинает нервно смеяться. - Ты посчитал, будто мы
бессмертны, а мы всего лишь долгожители, феномен природы, результат
чистого воздуха и диетического питания. Феномены, - больной уже заливается
звонким детским смехом. - У тебя феномен, уважаемый, - холодное место, а у
меня - белуга. Вот казус, ха. Значит, дружок, будет праздник, неизбежно
наступит...
будет праздник, праздник упорства и воздержания, праздник побед и
одолений, с музыкой, с фейерверком, с новыми техническими средствами. И
тогда, даст бог, отроемся и мы с тобой. Навсегда.
с фирменными занавесками, сытый, купированный, в считанные минуты обогнул
старинные холмы, пролетел над зелеными куполами Выдубицкого монастыря,
загромыхал вдоль шипованной булавы бронзового гетьмана. Последний раз
чиркнули по воде красные огни Киево-Печерской лавры, пронеслись назад
высушенные июльским солнцем песчаные днепровские отмели, исчез, растаял
утыканный желтыми фонарями патоновский мост. Вскоре над хаосом черных
дарницких новостроек всплыло грязно-розовое зарево догорающего дня.
Электрическое чудовище, окончательно разогнавшись, принялось пожирать
положенный ему расписанием двенадцатичасовой отрезок.
ветер, щурился до слез, пытаясь разглядеть станцию конечного назначения.
Что там, на том конце отрезка, и не отрезка, а стороны, южной стороны
гигантского тысячекилометрового треугольника? Там она, третья, недостающая
вершина. Ее еще, может быть, и нет, но она должна быть обязательно.
Варфоломеев усмехнулся. Ветер выпотрошил напрочь горькие мысли, и осталась
одна, важнейшая, сокровенная. Зря он утверждал, что нет целей, а есть
только средства. Он умалчивал, обходил, припрятывал одну заветную мечту.
Да, самое важное то, о чем мы молчим, чего не решаемся в мыслях назвать,
тем более произнести, хотя бы и шепотом. Три силы, неизвестных,
таинственных, три вершины, три столицы владеют плоским степным простором.
Сапковский Анджей
Корнев Павел
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Андреев Николай
Пехов Алексей