спину острыми ноготками; на какой-то миг тело ее замерло, потом ноги
крепче охватили поясницу Конана, стиснули, сжали, словно клещами. Стоны и
вздохи возобновились с новой силой, и киммериец подумал, что в такие вот
моменты Калла ему нравится. Очень нравится! Сейчас, когда она не говорила
ничего, не пыталась язвить и насмешничать, но предавалась любви с
самозабвением юной львицы, впервые познающей самца.
мрачноватым, холодным и скупым на проявление чувств. К тому же многие из
них поклонялись не Светоносному Митре, Подателю Жизни, не могучему Ариману
и любвеобильной Иштар, а чудовищному змею Сету; таинственные и страшные
религиозные обряды тоже накладывали на стигийцев свой отпечаток. Калла же
и выглядела, и вела себя совсем иначе - живая непоседливая красотка,
дерзкая на язык и весьма непочтительная, что к людям, что к богам.
усилия; ложе под ними потрескивало и раскачивалось в такт движениям
корабля. Казалось, сам океан, то подбрасывая, то опуская галеру, задает
темп любовной схватки, мерно и мощно колебля на своей груди и судно, и
постель, и возлежавших на ней дуэлянтов. Прохладный воздух струился в
распахнутое окно, и Конан, выгибаясь дугой над телом девушки, заметил, как
на востоке начало разгораться предрассветное зарево.
возможно, утверждая это, она лишь хотела придать себе вес в глазах команды
и своих возлюбленных - стигийцы пользовались репутацией колдунов,
чернокнижников и вообще людей опасных. Не исключалось, что она была
стигийкой наполовину или на четверть, дочерью какой-нибудь рабыни,
купленной в Офире, Шеме или Аргосе, либо отпрыском потомственной
невольницы, которых хватало во всех крупных стигийских городах - и в Кеми,
и в Луксуре, и в Птейоне.
обхватила плечи киммерийца. Приближалась кульминация, и ее багровые
яростные волны раскачивали Конана вверх-вниз, лишая способности
рассуждать. Голова вдруг стала пустой и гулкой, словно пещера с высоким
куполообразным сводом; тело - легким, словно перышко, летящее по ветру.
Сейчас ему казалось совсем неважным, кто такая Калла, откуда она, говорит
ли правду или лжет, набивая себе цену. В этот миг наплывавшего экстаза
значение имело совсем другое: пышущее жаром тело девушки, пьянящий аромат
ее волос и кожи, ощущение влажных губ на щеке... Содрогнувшись, Конан
резко выдохнул воздух и замер в блаженном забытьи.
другу. Хотя койка в капитанской каюте "Громовой Стрелы" была длинна и
широка, все же ее скроили не по размерам Конана: его босые ступни
выдавались за край, макушка же упиралась в переборку. Зато он мог, не
вставая, дотянуться до открытого ларя, в котором хранилось отличное
аргосское в больших глиняных кувшинах - видно, прежний хозяин пиратской
галеры знал толк в вине. И наверняка - как и сам Конан - он испытывал
особенную жажду после любовных игр.
надолго приник к его горлышку. Напившись, он скосил глаз на Каллу:
недовольна! С чего бы? Только что все было так хорошо... просто
великолепно!
странно поглядывает на Рагара. Благородный аргосский нобиль - или слуга
Митры, как он сам себя называл - расположился в соседней кормовой каюте,
принадлежавшей раньше первому помощнику. Этот достойный корсар сложил
голову в бою вместе со своим капитаном, и Конан пока не решил, кого
назначить на его место. Из прежних вожаков в живых остался лишь косоглазый
Сандара, отличный кормчий с Барахского архипелага, которому, за неимением
подмены, день и ночь приходилось торчать на палубе; он даже спал там,
бросив свой тюфяк рядом с рулевыми.
выказать благодарность хозяину, коего беседы с аргосцем изрядно
развлекали. Пираты - грубые люди; и хотя Конана не волновало, как они
пьют, рыгают и опорожняются у шпигатов, говорить с ними было абсолютно не
о чем.
полуобнаженным, в одних штанах до середины икр, и, расположившись перед
мачтой, надолго замирал в странных позах. Зачастую они выглядели
совершенно невероятно - например, когда он ложился на живот и сгибал ноги,
упираясь ступнями в палубу рядом с плечами. Мореходы, увлеченные даровым
зрелищем, какое не на всякой ярмарке увидишь, толпились поодаль, бились об
заклад, сколько времени аргосец выдержит, скрючившись кольцом; Калла
всегда была среди них, хотя в споры не вступала. Похоже, у нее имелся
совсем другой интерес к Рагару.
обруч и застегнул пояс с кинжалом; затем опять приложился к кувшину.
Девушка наблюдала за ним, вытянувшись на постели; ее нагое тело
поблескивало от пота.
заиграли под смуглой кожей словно змеи.
своих милостей...
интересуют. Ведь все стигийцы поклоняются Сету.
маленькие твердые груди казались в рассветном полумраке опрокинутыми
бронзовыми чашами с острыми напряженными ягодками сосков.
Аргоса, Шема или Зингары. Поласковей, чем ты.
девушку, Конан натянул сапоги и вышел из каюты.
Калла только приглядывается к аргосцу, а теперь выходит, что они еще и
беседуют! О чем же? О том, что пьющий подобен безумцу и Митра лишает его
своих милостей? Странная тема для разговоров с девушкой, особенно такой,
как эта стигийка...
не значила для него; не больше, чем Синэлла, офирская принцесса, Ариана из
Немедии и все прочие, включая и Карелу, Рыжего Ястреба. По крайней мере,
стигийка не пыталась его убить, как эта неистовая предводительница
разбойников с Кезанкийских гор... Но теплых чувств Конан к ней не ощущал;
Калла являлась для него просто еще одной женщиной, попавшейся по пути, с
которой можно разделить постель. Пожалуй, даже Дайома, владычица далекого
острова, была ему ближе: та хотя бы любила его и желала, чтоб он остался с
ней навсегда... Нет, решил киммериец, из-за Каллы не стоит устраивать
никаких ссор с аргосцем. Пусть болтает с ним сколько угодно; важно лишь, в
чьей постели она спит. А может, подарить ее Рагару? Когда совсем надоест?
руля стоял Крол; рядом храпел на своем тюфяке Сандара, еще человек шесть
следили за парусом, развалившись у шпигатов. Остальные спали внизу, на
гребной палубе, ставшей слишком просторной для малочисленного экипажа
галеры. Конан, кивнув одному из пиратов, распорядился:
поживее!
несколько неуклюжих купеческих барков, ходивших вдоль побережья Аргоса и
Шема до огромной реки Стикс, за которой лежала Стигия; скорее всего, они
перевозили амфоры с маслом и вином или еще какой-нибудь громоздкий товар,
не слишком ценный и не стоящий серьезного внимания. Но Конан не собирался
их преследовать даже в том случае, если б палубы барков выстилали золотые
монеты и кхитайские шелка: ветер нес "Стрелу" прямо на запад и был он на
диво устойчив - верный знак, что Дайома советовала поторопиться.
предрассветный сумрак сменился мягким золотым сиянием раннего утра. Воздух
стал прозрачным, небо налилось голубизной, и по морской поверхности,
зеленовато-синей, в белых кружевах пены, протянулась светлая дорожка -
прямо к корме корабля. Митра, Податель Жизни, вновь явил миру свой
божественный лик, посылая людям свет, тепло и надежду, что новый день
принесет новые радости - или, по крайней мере, окажется ненамного хуже
вчерашнего.
отношения с богами - и с тем светозарным, что в победном сиянии вставал
сейчас над миром, и с прочими, обитавшими на севере или юге, в небесах или
под землей. Лучшим из всех был, разумеется, Кром, Владыка Могильных
Курганов, чьим именем клялись воины-киммерийцы; он не требовал поклонения,
не отличался ревностью и вообще не влезал в людские дела. Лишь однажды
глаза бога обращались к человеку - в миг, когда тот впервые появлялся на
свет, впервые вдыхал воздух, готовясь испустить первый младенческий вопль.
Беляев Александр
Шилова Юлия
Смоленский Вадим
Березин Федор
Прозоров Александр
Шилова Юлия