для меня не найдется кувшина? И кто заметит, какое вино мне подали?
девушка принесет то, что ты хочешь.
петушков. За время, проведенное в пещере наставника, он совсем отвык от
мясного, и сейчас наслаждался сочной поджаристой птицей, перемалывая ее
вместе с костями. По его подбородку стекал сок, губы блестели от жира;
покончив с петухами, он обтер рот лепешкой и сыто рыгнул. Пора бы и
запить, промелькнуло в голове.
бедре. Но то ли она выбрала неудачный маршрут, то ли колесничие,
разгорячившись, возжелали сладкого - попала девушка прямо им в руки. Один
из воинов ухватил ее, усадил на колено, и принялся шарить за пазухой;
другой, не обращая внимания на визг красотки, вырвал у нее кувшин - что б
приятелю было удобнее. Разумеется, он заглянул внутрь, тут же испустив
гневный рык.
выпуская из рук кувшина, подошел к толстому кабатчику. Тот покраснел и
затрясся.
думаю, ты врешь, Харра! Вон к тому оборванцу неслась твоя девка, да мы ее
поймали! - он метнул яростный взгляд на Конана, объедавшего гроздь
винограда. - Ты что же, Харра, привечаешь теперь любого бродягу? Любого
ублюдка, что заглянет в твой грязный кабак?
любопытством поглядывая то на толстяка, то на Конана; даже девушка
перестала визжать, съежившись от страха.
Лучезарного! И тебе, Харра, полагалось вызвать стражей или обратиться к
нам, а не поить бродягу и вора лучшим вином Дамаста!
будешь погнуснее их! - Голос киммерийца был негромок, но полон угрозы. -
Ну-ка, отдай мне кувшин! В конце концов, я заплатил за это вино... А ты, -
он повернулся к воину, обнимавшему черноглазку, - отпусти девушку! И
побыстрее, отродье Нергала!
брезгливым пренебрежением, которое солдаты, мнящие себя непобедимыми,
питают к остальным представителям рода человеческого. Конечно, этот
бродяга выглядел настоящим великаном, и над плечами у него торчали рукояти
мечей, но он был один! Может ли одиночка бросить вызов двадцати воинам? И
может ли он владеть оружием так, как люди благородного сословия, привыкшие
к нему с детства?
получишь! И добрый удар по шее в придачу - вместо девки!
меч. Руки киммерийца взлетели вверх, глиняный сосуд наткнулся на
подставленные ладони и, словно упругий мяч, отскочил к столам, странным
образом перевернувшись в воздухе и пролив багряный дождь на воина, уже
обнажившего клинок. Потом кувшин свалился на землю, брызнув фонтаном
осколков.
солдату, застывшему с мечом в руке. - Ты разлил мое вино.
придорожная мразь!
обидчика напополам. Остальные воины зашумели и начали подниматься,
разбирая оружие; каждый спешил проучить наглого бродягу, если не мечом,
так древком копья. Служанка с воплями бросилась к хозяину; тот, предвидя
драку и смертоубийство, вместе с поваром скорчился за бочками.
ладонь под лезвие, одновременно пнув солдата ногой в живот. Может быть,
тем бы дело и кончилось - синяками да ссадинами, а не большой кровью; он
мог расправиться с двумя десятками воинов светлейшего дуона голыми руками,
обломать древки копий об их ребра, а шлемы и кольчуги сплавить в
бесформенный ком металла. Но тут свистнула стрела, прочертив алую царапину
на его плече, и Конан пришел в ярость.
несмотря на багровый туман бешенства, кружившийся в голове; и еще он
помнил о Фарале, Сером Страннике, уложившем некогда шестерых пиратов на
прибрежный песок моря Вилайет. Фарал убил, обороняясь, не нарушив обет; и
он, Конан, сейчас сделает то же самое... Перебьет этих шакалов, отправит к
их гнусным богам!
или секирой, норовил ткнуть острием, полоснуть лезвием, ударить под
ключицу, в горло или в пах; они и в самом деле казались стаей хищников -
черные завитые бороды угрожающе выставлены вперед, крепкие зубы оскалены,
щеки багровеют краской гнева, из глоток рвется яростный рев. Один из них,
скорчившись, держась за живот, валялся у ног пришлого оборванца, наглеца,
посмевшего оскорбить и ударить колесничего! Расплатой за это могла стать
лишь смерть - или такая мука, которая страшнее смерти.
покатились по земле. Он врезался в толпу нападавших, расшвыривая их
локтями и ударами тяжелых сандалий, слыша хруст костей, сдавленные вопли,
стоны и нетерпеливое рычанье тех, кто был позади, кто не успел отведать ни
клинка его, ни кулака. О, как легко и сладостно было убивать! Как просто -
совсем не так, как раньше! Время будто остановилось; тела врагов, их руки
и поднятое оружие застыли, замерли, не в силах шевельнуться, нанести удар,
отразить гибельный выпад... А он бил и бил - со всей мощью, дарованной
небом, играя своими стремительными клинками, что испускали голубые
сполохи! Он бил - и кровь фонтаном взлетала вверх, падали чернобородые
воины, царапая скрюченными пальцами землю, закатывались яростные глаза, и
гневный багрянец щек сменялся смертельной бледностью...
Вокруг валялись трупы их товарищей - с отсеченными головами или
разрубленные чудовищным ударом от плеча до паха; кровь покрывала землю,
столы и скамьи, ее алые струйки тянулись среди мисок и разбитых кувшинов,
смешиваясь с вином; оружие, выщербленное и погнутое, превратилось в
бесполезный хлам. И эти жалкие мечи и копья не могли защитить от грозного
гиганта, что надвигался на кучку солдат словно смерч на песчаные барханы!
многочисленность - все было бесполезно, ибо сражались они не с человеком.
И, поняв это в некий миг прозрения, воины светлейшего дуона утратили
мужество и пустились в бегство.
объятый ужасом, вопил свое. Один кричал - "Оборотень!", другой -
"Колдун!", третий хрипел, растягивая трясущиеся губы - "Демон!" Конан, все
еще пылая яростью, погнался за тем, который издавал невнятный и
нечленораздельный вой; похоже, он был напуган сильнее прочих, и глотка
окончательно ему отказала. Киммериец догнал его в три прыжка, сбил кулаком
на колени, занес клинок...
"Не убивай!" - молили темные колодцы глаз, "Не убивай!" - шептали
пересохшие губы. Не убивай, не убивай, не убивай... На миг Конан услышал и
другой голос, резкий, словно карканье ворона или отрывистый клекот хищной
птицы: "Пощади того, кто просит пощады!" Но он не привык щадить.
тьма.
- ушел? Без моего соизволения? Кто осмелился отпустить его, маг?
казалось уверенным и спокойным. Тасанна, властелин Дамаста, отличался
отменным здоровьем, и Саракка знал, что еще долгие годы будет служить ему.
Чтобы не очутиться в яме с пауками или под копытами жеребцов, надлежало
обуздывать свой страх и разумным словом утишать гнев владыки. Тасанна был
вспыльчив, но совсем неглуп и склонен прислушиваться в толковым речам
своих советников.
Саракка, шевельнув непослушными губами, отчетливо вымолвил:
подлокотников. Рантасса и Тай Па, как всегда сидевшие по обе стороны
трона, обменялись быстрыми взглядами и опустили головы. Как показалось
Саракке, в глазах кхитайца мелькнуло сочувствие.
слова выражали крайнюю степень неодобрения, за которой маячили кол,
веревка и подкованные железом копыта. Обычно он называл Саракку мудрецом
или звездочетом, словно желая подчеркнуть возвышенную сторону его занятий;
"маг" звучало в устах светлейшего подобно ругательству.
властный голос. - Ничто в Дамасте не совершается без моего соизволения, и
тот, кто забывает об этом, подлежит жестокой каре!
голову. - Но разве ты сам не прислушиваешься к желаниям Лучезарного? И
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Аникина Наталья