Дуглас БРАЙАН

ПЕСНЯ СНЕГОВ

ПРОЛОГ

Низко висела полная луна, озаряя поле битвы призрачным светом.
Сражение закончилось час или два назад, и победители жгли костры на
заснеженных холмах Гипербореи, перевязывая раны, подбирая убитых,
подкрепляясь мясом и вином из походных запасов. Они слишком устали для
того, чтобы радоваться сейчас поражению противника, хотя враг их,
безусловно, заслуживал уважения - то была дикая орда киммерийцев, молодых,
горячих голов, что, подобно стае волков, рыскала по землям асиров и
ваниров, грабя и заливая кровью крепости и поселения.

- Эти киммерийцы дерутся, как дьяволы, - сказал сидевший возле костра
высокий воин с вислыми, пшеничного цвета усами. Красный рубец наискось
пересекал его суровое лицо.

- Вот уж точно, - отозвался другой, отняв ото рта кожаную флягу с
вином. Красная капля - не то вина, не то крови из рассеченного в схватке
уха - потекла по его белой бороде, но асир даже не заметил этого. - А где
твой брат, Синфьотли, Сигмунд?

- Я видел, как он упал, - ответил Синфьотли. Он помолчал немного,
потрогал пальцами рубец и с трудом поднялся на ноги.

- Ты куда? Искать его? Думаешь, он еще жив?

- Не знаю. Если убит - заберу его тело. Холодно ему в снегу, среди
чужих, - сказал Синфьотли негромко.

Его собеседник покачал головой, однако говорить ничего не стал.
Огромная в свете костра тень Синфьотли упала на снег. Северянин был
рослым, широкоплечим человеком. Длинные белокурые волосы выбивались из-под
кожаного шлема, обшитого полосками меди. Медная пластина прикрывала
переносицу, придавая профилю Синфьотли идеальные очертания. Но когда он
снял шлем и отбросил с разгоряченного лица волосы, умываясь пригоршней
снега, обнаружился крючковатый, похожий на клюв хищной птицы нос.

Тяжело ступая по снегу, Синфьотли побрел по белой равнине, среди
темных пятен крови и светлых пятен разбитых круглых щитов. То и дело он
наклонялся, вглядываясь в лица убитых асиров, своих соплеменников. Их
нетрудно было отличить от темноволосых киммерийцев даже в неверном лунном
свете.

Взобравшись по склону пологого холма в полумиле от лагеря
победителей, Синфьотли остановился. Человек восемь или десять беловолосых
рослых воинов лежали в снегу так, словно штурмовали какую-то несокрушимую
твердыню, накатываясь на нее волна за волной, да так и не сумели покорить.
Разбитые шлемы, пропитанный кровью снег, обломки оружия валялись под
ногами.

Склонившись над убитыми, Синфьотли осторожно перевернул одного из
мертвецов лицом вверх. Луна озарила помутневшие светлые глаза, острые
скулы, крючковатый нос мертвого асира - казалось, Синфьотли смотрит в
зеркальную гладь тихого озера на свое отражение. Застонав, он закрыл глаза
руками и опустился в снег рядом с убитым братом.

- В один час родила нас одна мать, - глухо проговорил Синфьотли,
обращаясь к убитому, и кровавая луна молчаливо внимала его жалобе,
возносясь все выше и выше на черное небо. - О Сигмунд, как две руки были
мы с тобой, как два зорких глаза. Как жить мне теперь, когда половина моя
осталась в этих снегах мертвой? Как сражаться мне, если отрублена моя
правая рука? Сигмунд что я скажу нашей матери?

Он замолчал. Несколько мгновений над безмолвным полем брани царила
полная тишина. И вдруг ее прорезал чей-то хриплый, каркающий голос.
Кто-то, невидимый в темноте, не то лаял, не то кашлял, не то пытался
засмеяться. Нельзя было даже определить, человеку принадлежал этот голос
или дикому зверю, пришедшему сюда на кровавое пиршество. Синфьотли
вздрогнул от неожиданности.

Затем, выговаривая слова с жестким акцентом и порой с неправильным
ударением, тот же голос произнес:

- Послушайте только, как он ноет, этот грязный асир с желтой паклей
вместо волос.

Груда трупов зашевелилась, и над простертыми телами, шатаясь,
поднялся израненный киммерийский воин. На нем была куртка из волчьих и
собачьих шкур; мех клочками был вырван и кое-где слипся от засохшей крови.
Длинные нечесаные волосы, черные как вороново крыло, висели сосульками.
Правая половина лица почернела, залитая кровью, вытекавшей из раны на
голове; один глаз заплыл. Но здоровый глаз киммерийца сверкал звериной
злобой.

Синфьотли видел, что тот едва стоит на ногах и вот вот рухнет, и
потому не стал даже прикасаться к своему оружию. Он ждал. Неверным шагом
раненый киммериец приблизился к асиру, сжимая иззубренный меч обеими
руками. Он остановился прямо перед Синфьотли и широко расставил ноги,
чтобы вернее сохранить равновесие.

- Ну, что же ты, асир? - хрипло сказал он. - Разве ты не хочешь
отправиться за своим братом? Он ждет тебя!

Синфьотли молча смотрел на него. Киммериец с усилием поднял меч и
выкрикнул, как боевой клич, имя своего бога:

- Кром!

В тот же миг асир одним прыжком оказался на ногах. Сильный удар
кулака заставил киммерийца пошатнуться и с непроизвольным стоном выронить
меч. Второй удар, нацеленный в грудь, сбил киммерийца с ног. Крепкая рука
Синфьотли ухватила его за волосы, жесткое колено уперлось в спину.
Киммериец захрипел. Кровавая пена показалась в углу рта. Синфьотли ударил
его по затылку рукоятью кинжала, после чего взвалил себе на плечо и
потащил к кострам, сгибаясь под тяжестью своей ноши.

Утро застало асиров спящими. Костры погасли. За ночь от тяжелых ран
умерло еще несколько человек. Раненых, завернутых в меховые плащи, уложили
на волокуши, чтобы женщины могли исцелить их. Тех, кто явно не перенесет
тягот перехода по снегам до Халога, по распоряжению Синфьотли быстро и
умело добили и похоронили на холме, в отогревшейся под кострами земле.
Тело брата Синфьотли забрал с собой, и никто не посмел ему возражать,
таким мрачным выглядел он в это утро. О трупах побежденных пусть
позаботятся голодные волки - их оставили непогребенными.

Пленник Синфьотли, привязанный к дереву возле одного из костров,
очнулся от тяжелого забытья. Грубые руки трясли его и безжалостно терли
снегом его израненное лицо. Он шевельнул головой, дернулся и зарычал,
скаля зубы, как дикий зверь. Синфьотли зло засмеялся и отдернул руку,
которую тот попытался укусить. Он вновь схватил киммерийца за волосы,
бесцеремонно обращая его лицо к яркому солнечному свету. Комок снега
растаял и сполз по щеке пленника, точно слеза.

- Клянусь Иггом! Да ты совсем еще ребенок! - воскликнул асир
удивленно.

Ярко-синие глаза киммерийца вспыхнули. Он снова лязгнул зубами,
норовя дотянуться до своего мучителя. На этот раз Синфьотли резко ударил
его по губам. По подбородку киммерийца потекла кровь.

- Ах ты, звереныш, - проговорил Синфьотли с удовлетворением.

Несколько асиров наблюдали за этой сценой. В толпе послышались смешки
и советы.

- Научи его покорности, Синфьотли! - крикнул один из них, рыжий
толстяк с бородой, заплетенной в пышную косу. - Сверни его в бараний рог!
Нечего этому щенку клацать зубами!

- Напрасно ты смеешься, Торир, - нарочито громко сказал другой,
тощий, с уродливым шрамом на щеке. - Видишь, Синфьотли поймал жениха для
своей маленькой дочери. Конечно, тут всякий будет лязгать зубами. Сейчас
он накинет на беднягу аркан и потащит женить.

Взрыв хохота, последовавший за этой ядовитой репликой, заставил
Синфьотли побелеть от гнева.

- Потише, Сверчок Арнульф, - проговорил он с угрозой в голосе. -
Иначе я выпущу на снег твои кишки и скажу, что так и было.

- Ха! Что тебя рассердило, Синфьотли? Всем известно, что твоя дочь
никогда не выйдет замуж, ведь она глухая, как бревно. Разве это новость?

Синфьотли заскрежетал зубами. Никто не успел остановить его, так
мгновенно выхватил он из-за пояса кинжал и метнул в насмешника. От злости
и волнения асир промахнулся, и клинок, глухо стукнув, вонзился в волокуши
за спиной Арнульфа.

Наступила тишина. Асиры расступились, и Синфьотли, все еще дрожащий
от гнева, увидел рукоять своего кинжала, украшенную красным камнем,
торчащей из мехового плаща, в который было завернуто тело Сигмунда.

- Дурной знак, - в общем молчании произнес рыжий Торир. - Ты второй
раз убил своего брата, Синфьотли.

Киммериец следил за происходящим неподвижным взглядом, и в его
ледяных глазах застыла терпеливая, звериная ненависть.

Мальчика-киммерийца звали Конан. Несмотря на свой юный возраст, он
успел уже побывать во многих сражениях, принял участие не в одном
разбойничьем набеге и постепенно превратился в довольно опасного
противника. Он был высок и хорошо сложен. Ему было известно, что мать
родила его на поле битвы. И теперь, пятнадцать лет спустя, юноша был готов
без колебаний расстаться с подаренной ему богами жизнью на таком же
кровавом поле брани. Но судьба зло подшутила над ним, распорядившись
иначе. Тот, кого Конан избрал своим последним противником, не стал убивать